Страница 17 из 49
Хоть и чувствует Ульяна — лукавит, но простить рада. Тем более сам подошел, ласкается.
— Да я и забыла уже все.
— Ты у меня умница, красавица.
Ульяна расцвела, зарумянилась, как красное солнышко. Вот и пойми мужчин. Что у них на уме? Вчера из дому выгнать был готов, а сегодня чуть не на руках носит. Но Ульяна и этому рада, на работу собирается, напевает под нос.
Новый год встретили у ее родителей. Мать Гриши у сестры осталась, не бросишь же больную. Гриша перед Новым годом к ней съездил, поздравил, подарков отвез, Ульяна сама ей в магазине платок ручной работы купила и белье постельное. Хоть и знала, не постелет, стелить некуда, а купила. Пусть Гриша знает: она его мать уважает. Гриша у нее единственный сын, отец сгинул, когда он еще мальчишкой был. Ушел на охоту и не вернулся, зима была, искали неделю, да не нашли. Пропал. Похоронили пустой гроб и вроде как точку на этом поставили. Да и правда, был бы жив, давно бы объявился или весточку бы послал какую, зачем пропадать? Клавдия с мужем хорошо жила, не жаловался никто.
Своим Ульяна тоже подарков накупила, хотелось порадовать. Мать аж руками всплеснула, когда Ульяна вывалила перед ней и наборы посуды, и занавески вышитые, и платок козьего пуха, и жилетку для отца из овечьей шерсти.
— Зачем так потратилась, дочка? Мы не бедные, сами себе все позволить можем.
— Перестань, мам! Это же подарки! От чистого сердца…
— Ну, тогда спасибо! — Мать сбегала в комнату и вынесла оттуда пакеты.
— И у нас для вас кое-что есть! — Она торжественно развернула первый пакет, и Ульяна увидела белоснежную блузку натурального шелка с облаком кружев на груди.
— Какая прелесть! — Она бросилась на мать с поцелуями. — Где взяла?
— Да уж взяла! — Мать таинственно повела бровями. — Носи!
— А это что? — Ульяна раскрыла второй пакет и вынула оттуда лисью шапку. — Кому?
— Да Грише твоему! Хороша?
— Еще как! — Ульяна вертела шапку в руках, серебристый мех чернобурки переливался, таял под руками. — Вот это подарок!
Ульяна накинулась на мать с поцелуями, грозя задушить в объятиях.
— Спасибо!
Шапка Грише понравилась, но бурного восторга он не выказал. Сдержанно поблагодарил, несколько разочаровав Ульяну столь прохладным отношением к красоте. Впрочем, все остались довольны, и праздник прошел хорошо, даже весело. Соседка забегала, потом Светка пришла с Витькой, песни попели, всего понемножку. Гриша, казалось, растаял, поддался всеобщему веселью, балагурил, и Ульяна воспрянула.
А после Нового года Светка объявила Ульяне, что в конце января у нее свадьба.
— Так скоро?! Что до лета не подождете?
— Некуда ждать, ребенок у нас будет. Беременна я…
— Беременна?! — Ульяна даже привстала со стула от удивления. — Когда успела?
— Успела, как видишь. А ты чего ждешь?
Ульяна опустила глаза.
— Не получается пока.
Светка успокоила:
— Получится. У всех по-разному бывает. Я в женской консультации такого наслушалась! Некоторые и по пять лет живут, ничего, а потом раз — и готово! Не переживай.
— Да я и не переживаю особенно. Мы друг другу не надоели. — И, чтобы перевести разговор в другую плоскость спросила: — А что насчет покойника слышно? Ну, того, что в камышах нашли осенью.
— Да ничего особенного. Будто к Галине свататься приезжал, замуж звал. Он-де и раньше ее звал, да она не соглашалась, а тут вроде смягчаться начала, на праздник сама пригласила, он и приехал. Хотел утром к ее матери пойти, как праздник закончится.
— И откуда ты все знаешь?
Светка обиделась.
— Все знают, кроме тебя. Наш председатель рассказывал, а ему участковый. Живешь, как затворница. Зазналась, что ли?
— Да не зазналась я! С чего бы? Накопилось просто всего… Гриша очень переживает, — вырвалось у Ульяны невольное признание.
— Гриша?! Переживает?! Из-за чего? Из-за этого парня? Да что он ему, брат или сват?
— Не брат и не сват, но переживает. Из-за Галины, в основном…
— А! Понятно… — Светка сделала понимающее лицо.
— Что тебе понятно? — Ульяну вдруг разобрала злость.
— Да не кипятись ты! То и понятно… что переживает. Думаешь, не забыл ее?
— Не знаю, нет ее, умерла, что теперь-то говорить?
— И то верно, что теперь-то? Попереживает — и перестанет. Ты же тут, живая и здоровая, утешится небось. Я слышала, так иногда бывает, что по покойнику сохнет человек, сам того не желая. Был бы жив человек, он бы про него и не вспомнил, а как помер, так сразу тоска берет, вроде виноватым себя чувствует, что расстались или еще за что… пройдет.
— Надеюсь. Виноватым, говоришь? — Ульяна задумалась. Может, и впрямь виноватым себя Гриша чувствует? Может, знает что, да не говорит ей? Мается, бедный, в одиночку, а высказать не может. Надо осторожно поговорить с ним, поспрашивать, авось и откроется. Жена же она все-таки ему, родной человек. Кому, как не ей, открыться? Даже если испугался он чего, поступил нехорошо, она молчать будет, не выдаст.
— Ладно, Ульяш, пойду я. — Светка засобиралась.
— Иди. — Ульяна не удерживала, скоро Гриша должен прийти, ужин подогреть нужно.
Вечером сообщила Грише о свадьбе. Тот кивнул, как само собой разумеющееся.
— Пойдем?
— Конечно. Витька парень хороший. А что зимой-то?
— Ребенок у них будет.
— Вот те раз! Шустрые…
— Да, не то что мы…
— Упрекаешь?
— Да нет. В чем мне тебя упрекать?
— Мало люблю, наверное.
— А если и мало, тогда что?
— Тогда ничего. Сколько есть, все твое. Более, значит, нет.
— Гриша! Ну что ты какой?! Ты раньше другой был…
— Был, да весь сплыл.
— Может, случилось что? Скажи, я осуждать не стану.
— Осуждать? Ты считаешь, что меня есть за что осуждать?
— Прости, вырвалось. Может, гложет тебя что? Я-то не слепая…
— Нормально все, не приставай! Такой я, какой есть.
Ульяна примолкла, не стала настаивать. Значит, не время еще, не прорвалось. Решила подходящего случая дождаться. «Все равно выпытаю, — подумала упрямо, — с камнем на сердце жить негоже. В семье секретов не должно быть. Муж и жена — одна сатана».
На работе Ульяна решила сначала попытать их председателя, вдруг что интересное расскажет? Она заварила ему чай, покрепче, как он любит, и решила сама отнести, когда он в кабинете один остался. Открыла дверь ногой и зашла с подносом, как заправская официантка.
— Иван Демьяныч, можно? Я вам чай принесла…
— Ну, заходи, а куда Наталья делась?
— Не знаю, вышла куда-то…
— Вечно ее на месте нет, и за что только я ей зарплату плачу? — Демьяныч тяжело вздохнул.
— Да что вы, Иван Демьяныч, распереживались? Ребенок у нее болеет, вот и беспокоится. Если что нужно, вы мне скажите, я сделаю…
— А чего это ты такая добрая сегодня?
— Да так… работы мало…
— Ну, так домой иди, мужа жди…
— Рабочий день ведь, что люди подумают… Нет, посижу.
— Тогда тоже чаю налей, выпей.
— Не откажусь. — Ульяна налила себе чашку чая, бросила сахар и спросила с замиранием сердца: — А что там об утопленнике говорят? Откуда он здесь?
— Ох, хитрая лиса! — Демьяныч погрозил Ульяне пальцем. — Небось, за этим только и пришла, посплетничать.
— Да что вы! Интересно все-таки…
— А ничего интересного. Парня Димой звали, жил в городе, работал на заводе. Компанию водил нехорошую. Что-то они там мутили. Срок был условный, за кражу с завода. Но, кажется, в последнее время завязал. К Галине вот нашей свататься приходил…
— А она-то его откуда знает?
— Да знает вот, как оказалось. Давно еще познакомились, лет несколько назад. Как — не спрашивай, не знаю. Да и какая разница? Знала она про его темные делишки, потому и не особенно, привечала. А он, говорят, сох по ней очень сильно. Ради нее даже с прошлым покончить решился. И это хорошо. Мать говорит, любил ее… жениться хотел, на работе восстановился, поверили, взяли назад. Мастер он неплохой, работать умеет. Но вот попал по молодости в компанию — и сломался человек… А тут Галина… Все ходил вокруг нее, уговаривал, а она ни да ни нет, как собака на сене. Но этим летом вдруг переменилась к нему, на праздник пригласила. Сама. Мать говорит, он как на крыльях полетел. И она обрадовалась за сына, даже беду не почуяла. Ну, а дальше ты знаешь…