Страница 49 из 50
— Вот посмотри, Борис, какая у меня трусливая душа. Никак начать не могу. Стесняюсь сказать тебе горькую правду.
— Говори, друг.
— Слушай меня, Боря, внимательно. Я сейчас прямо с важного совещания. Там я только что узнал, что МУР взял какого-то Лобачева. Тот начал давать показания. И абсолютно все валит на тебя. Мол, ты какого-то подследственного убил. И что ты жену банкира Назимова приказал убрать. И что на даче у Елагиной с тобой какая-то темная история приключилась. Они уже обыск там делали и твой бумажник в земле нашли.
— Слушай, Чиркин. У меня есть несколько дней?
— Нет у тебя этих дней. У тебя есть только часы или даже минуты. Сейчас идет согласование наверху. А вечером ты наверняка не приедешь спать домой. Я и так здесь с тобой рискую. Подставляюсь.
— А что можно сделать?
— Что делать? Лучше всего тебе немедленно попасть под машину! Все что угодно делай, но не попадай под следствие. Не надо еще раз пачкать нашу партию! Хватит нам позора. Народ и так уже считает, что все мы воры и жулики.
Корноухов быстро вернулся к себе.
Помощник, вставший при его появлении, бодро сообщил, что на семнадцать часов назначено важное совещание. И что Генеральный просил его никуда не уходить.
Борис Петрович все понял. Оставалось чуть больше трех часов.
Он открыл сейф и с тоской посмотрел на синюю папку. В ней было много неприятных документов.
Уничтожить? А зачем? Лучше уже не будет.
Но он все же достал папку и вынул из нее конверт, в котором лежала таблетка. Вторая таблетка!
Первую откушал этот хмурый Слесарь. И через три часа он мирно и незатейливо покинул этот мир с «инфарктом».
Борис Петрович взглянул на часы. До «совещания» оставалось ровно три часа. Он придвинул к себе стакан с остывшим чаем и дрожащей рукой положил таблетку в рот.
Потом он встал. Просто сидеть за столом не хотелось. У него еще уйма времени.
Он запер изнутри дверь кабинета, придвинул кресло к окну и удобно устроился, облокотившись на подоконник.
По всем правилам он должен был очистить свою душу, вспомнить всю жизнь, попрощаться с друзьями, с родными. Но думать и вспоминать не получалось.
Он просто тупо смотрел на московские крыши, на потоки машин, на маленьких людей, снующих по магазинам.
Около пяти часов, когда Корноухов почувствовал нарастающее сердцебиение, он на ватных ногах перебрался на диван.
Сквозь резкую колющую боль в груди он еще слышал настойчивый телефонный звонок и беспокойные крики помощника в приемной.
Последняя мысль была приятной и торжественной: «Я умер до ареста и следствия. Это значит, что я чист. Я не опозорил партию».
Александр Юдин
ТРЕТИЙ ГЛАЗ
Начальник отдела дознания окинул подчиненных тяжелым взглядом.
— Где конкретные результаты, спрашиваю?
Манеев растерянно посмотрел на товарища — старшего оперуполномоченного Гринько. Тот пожал плечами и придвинул шефу стопку листов.
— Так вот же, вот же, Демьян Василия…
— Что «вот же, вот же»? — передразнил его шеф, прихлопнув листы начальственной дланью.
— Список подозреваемых, — уточнил старший опер Гринько.
— Из сорока семи фамилий?! — рявкнул начальник. — Из них пять депутатов, два членкора РАН, семеро — руководящие сотрудники министерств и ведомств, один член Общественной палаты и еще чертова дюжина других… уважаемых людей! Что прикажешь делать с этим твоим списком?
— Ну, мы сейчас пытаемся его как-то сузить, — вновь пожал плечами старший опер.
— Они пытаются! — возмутился начальник. — И сколько вы еще намерены пытаться? Ты понимаешь, что дело на контроле в Генеральной? Ведь похищена не какая-то ювелирная финтифлюшка, пускай бы и дорогая. Украли колье, которое император Александр II подарил своей фаворитке, этой… как ее?
— Ванде Кароцци, — подсказал Гринько.
— Вот именно, — кивнул шеф. — А какой нынче год, тебе известно? Год четырехсотлетия династии Романовых! Считай, государственную реликвию, почти святыню «свистнули». Пускай и из частной коллекции, но все одно. А ну как колье за рубежом всплывет? Это ж национальный позор! И соответствующие кадровые решения. И вообще, это уже пятый случай кражи антикварных драгоценностей за последние полгода. И все — на нашей территории!
— Четыре из них нами раскрыты, — встрял Манеев.
Гринько ткнул его в бок локтем, но Демьян Васильевич уже перевел на Манеева налитые кровью глаза.
— Вами?! Молчал бы лучше… А где, между прочим, похищенное по тем делам имущество?
— «Брюлики», думаю, «тю-тю», — вступился за младшего товарища Гринько. — Вы ж знаете, Демьян Василия, несмотря на неопровержимость улик, все «злодеи» вводном «отказе». Один, правда, на следствии вину признавал, но в суде, как водится, заявил, что первоначальные показания выбиты под давлением…
— Ладно, — перебил его начальник, — делать нечего. Ступайте опять на поклон к своей ясновидящей. Только вот что. — Демьян Васильевич помолчал и добавил, значительно чеканя слова: — Об экстрасенсе этом — молчок. Чтоб никому! Даже следователю. Методы нашей работы должны сохраняться в строжайшей тайне. Согласно закону «Об оперативно-розыскной деятельности». Все понятно?
— Так точно! — хором ответили оба опера.
— Вот это-то знаменитое «колье Кароцци» и было месяц назад похищено из квартиры известного коллекционера Ивана Карловича Зябликова-Крузенберга. Главное, обидно: ведь только-только мы с вашей помощью повязали того злодея, что медальон Людовика XVIII «тяпнул» — и снова-здорово. Просто напасть какая-то на наши головы, — рассказывал Гринько, попивая вместе с Манеевым травяной чай в офисе Наины Гималайской — парапсихолога и экстрасенса.
Стены офиса густо покрывали дипломы и сертификаты; в центре, на почетном месте, высился кубок победителя «битвы экстрасенсов».
— То есть без вас, Наина, никак и никуда! — подхватил Манеев. — Пропадаем буквальным образом. Спасайте!
Наина, миниатюрная, весьма привлекательная брюнетка лет тридцати, сочувственно кивнула и спросила:
— А что же сам Иван Карлович? Наверняка он кого-нибудь подозревает.
— В том и штука! — воскликнул Манеев почти радостно. — Грохнули нашего «терпилу»!
Женщина вздернула брови.
— Подожди ты, — недовольно оборвал Манеева старший опер и, обращаясь к Наине, пояснил: — Николай хотел сказать, что, прежде чем завладеть ожерельем, похититель расправился с потерпевшим. Летальным, так сказать, образом.
— Как… он это сделал? — тихо уточнила Наина.
— Отравил. Капнул ему в чай батрахотоксина. Между прочим, редкий, экзотический даже, яд. Добывается из кожных
[Похоже на пропущенную страницу, хотя в исходном файле нумерация страниц не нарушена (189–190)]
При виде бесчинных бандитов людей охватил ужас.
Однако старенький священник, совершавший богослужение, не дрогнул, не прервал своей молитвы. Слухи о грабителях-ляхах — врагах христианской веры — давно ходили по округе. Батюшка тихо прошептал: «Господи, помилуй этих нечестивцев, ибо не ведают, что творят».
В следующую секунду бандиты ворвались в алтарь.
— Подавай сюда золото! — потребовал атаман, обращаясь к отцу Петру.
— У меня его нет, — ровным спокойным голосом ответил батюшка.
— Черевковская церковь — самая богатая в округе, значит, золото должно быть!
— Да, оно было.
— А куда делось?
— Мы отдали его Козьме Минину и князю Пожарскому, чтобы побыстрее изгнать вас, супостатов, с Русской Земли!
Атаман взмахнул нагайкой — на лице священника заалел кровавый рубец.
В этот момент ударил церковный колокол; звуки набата походили на гром среди ясного неба. «Это мой зять Димитрий-Копыто старается, — подумал отец Петр. — Помоги ему, Господи!»
Яцкой рукой дал знак одному из ляхов. Тот быстрым шагом покинул алтарь. Через минуту звук колокола резко оборвался — так замолкает песня лесной птицы, оборванная выстрелом охотника.