Веление долга

Вспоминая теперь славные дела защитников непобежденного Гангута, могу с чистой совестью сказать: мы встретили начало Великой Отечественной войны во всеоружии, в полной боевой готовности.

В военных авиационных частях есть специальное определение - «готовность номер один», означающее, что самолеты находятся в состоянии немедленной готовности к вылету.

Мы несли круглосуточное дежурство. Но даже те, кто заканчивал воздушную вахту, не уходили далеко. [28]

Летчики ели и отдыхали поблизости от боевых машин, а то и под плоскостями своих истребителей. Это было характерно для всего периода нашего пребывания на маленьком аэродроме полуострова Ханко (с ноября 1940 и по октябрь 1941 года) до того дня, когда Ханко приказано было оставить.

Хорошо помню партийное собрание, проведенное 22 июня 1941 года, строгие лица товарищей.

Я тоже попросил слова. Обращаясь к коммунистам, сказал, чувствуя, что сильно волнуюсь:

- Предстоят бои более тяжелые, чем когда-либо раньше. Мы, коммунисты, должны показать образец бдительности и мастерства, сделать обороняемый нами район неприступным для фашистов. Сражаться надо так, как если бы мы стояли у самых стен Ленинграда.

Все мы были готовы драться с врагом до победы.

…Время близилось к полуночи. С постов противовоздушной обороны сообщили о приближении вражеских самолетов. «Юнкерсы» шли курсом на Ханко. В сером небе появились первые разрывы снарядов: наши зенитчики открыли огонь. Мы мгновенно подняли истребители в воздух и устремились навстречу вражеским бомбардировщикам. По тому времени «Ю-88» были неплохими бомбовозами, имели хорошее вооружение. Сближение с ними было опасно. Но мы не думали об этом ни в первую военную ночь, ни в дни последующих боев. Мы шли вперед, не обращая внимания на пулеметный огонь. «Лишь бы не упустить врага!» - вот мысль, которая владела нами.

Преследуя гитлеровца, я подумал: «А может быть, передо мной сын того офицера, который обидел меня в годы далекого детства?» Эта мысль, конечно, случайно пришла мне в голову.

Нет, не старая мальчишеская обида вела меня вместе с боевыми друзьями в атаку, а чувство более сильное и глубокое - святая ненависть к фашистским захватчикам. Это было сознание долга перед Родиной, перед нашим великим народом, перед партией Ленина, которая подняла каждого советского человека, открыла ему все пути к счастливой, свободной жизни. С детской обидой можно смириться, простить ее, но с фашизмом, [29] который поднял руку на нашу страну, на ее свободу и независимость, мы никогда не могли смириться.

…Пальцы впились в гашетку. Впереди быстро растет силуэт самолета с черными крестами на крыльях. А сердце, кажется, стучит громче мотора. Нажимаю на гашетку…

В ту ночь особенно отличились коммунист Семенов и комсомолец Дмитриев: один «юнкерс» был ими поврежден, второй сбит совместно с зенитной артиллерией балтийцев.

В перерывах между боевыми вылетами мне доводилось беседовать с молодыми летчиками. Кое-кто из них пренебрегал дисциплиной, не с полным напряжением сил овладевал мастерством огня и маневра.

- Будет бой - тогда и покажем себя, - рассуждали некоторые молодые товарищи.

Это было глубокое заблуждение. Именно в ходе повседневной и напряженной учебы растут и воспитываются будущие герои. Бои над Ханко полностью подтвердили это. Многие летчики отличились в те суровые дни: Романенко, Бринько, Антоненко, Васильев, Цыганов, Татаренко, Цоколаев, Байсултанов, Голубев. Все они стали Героями Советского Союза. Но список тех, кто совершил подвиги во имя Родины, не исчерпывается этими именами. Массовый героизм - вот что отличало бои за Гангут, все сражения Великой Отечественной войны. Это и принесло нам победу.

В иные дни мы по десять раз вылетали на штурмовку противника, обеспечивая дерзкие десантные операции морских пехотинцев отряда Гранина. Моряки говорили, что мы, истребители, вдохновляли их на бесстрашие. Может быть… Но и нам было радостно идти в бой, когда мы видели с воздуха, как смело бьются балтийцы.

Бои на полуострове Ханко носили своеобразный характер. Ведь, по существу говоря, советский гарнизон с первого дня войны действовал в окружении. Фашистское командование создало специальную ударную группу, поставив перед ней задачу - сбросить гарнизон Ханко в море. На каждый участок территории, [30] занятый нашими воинами, обрушивали свой груз бомбардировщики, посылала снаряды артиллерия гитлеровцев. Летчики, таким образом, находились под обстрелом врага не только во время боев в воздухе, но и во время взлета. Это, конечно, было очень опасно. Не менее опасным был и труд матросов, младших авиационных специалистов, техников и инженеров, которые непрерывно работали на летном поле под артиллерийским огнем.

Были случаи, когда обстрел совершенно выводил из строя летное поле, а запасной площадки не было. Ее надо было найти.

Возвращаясь как-то с боевого задания, я увидел с воздуха в лесу узкую просеку с открытым подходом со стороны Финского залива. Сразу после посадки внимательно осмотрел ее. Она оказалась довольно ровной, но без запаса длины, необходимой для пробега самолета, и несколько узковатой. Конечно, посадка на такую площадку не гарантировала благоприятного исхода. Но в наших условиях приходилось рисковать. Понимали это и командир полка, и комиссар, и начальник штаба. Поэтому они без особого нажима разрешили «опробовать» эту просеку для посадки и взлета на тот случай, если уж особенно «прижмет».

В один из более или менее «тихих дней» я поднялся с основного аэродрома, а на посадку повел истребитель к «запасному». До чего все же узка просека! Подвожу самолет к земле. Кажется, что вершины деревьев сейчас воткнутся в плоскости. Но все окончилось хорошо. Посадка получилась удачной. Наблюдавшие за ней летчики, техники и механики облегченно вздохнули. Еще лучше удалось выполнить вторую посадку.

Теперь надо было сделать третью так, как иногда ее выполняли летчики с меньшим опытом, чем у меня. Она прошла не так хорошо. Самолет пробежал до самого конца просеки, и его колеса завязли в болоте. В результате этого эксперимента на моем лбу появилась солидная шишка. Но теперь стало ясно, что в случае нужды посадку на просеке может выполнить каждый летчик эскадрильи. Нужно только немного удлинить дорожку. В нелетные дни мы своими силами [31] выполнили эту работу. Острый на язык начальник штаба тут же окрестил запасную площадку:

- Аэродром «Спасайся, кто может, имени Леонида Белоусова».

Ну что ж, от остроты аппетит не пропадает! Просека-то стала пригодной для посадки, и летчики теперь знали, что и при самом яростном артиллерийском обстреле основного аэродрома они все равно смогут вернуться домой после выполнения задания.

Борьба с врагом заставляла все время искать наиболее эффективные способы использования нашего мощного, но в то время еще малочисленного оружия. Для нанесения максимального урона противнику мы широко применяли зажигательные бомбы. Заметив как-то, что дует устойчивый ветер в нужном направлении, я вылетел с ведомым в район, где предполагалось расположение вражеских складов. В намеченной точке сбросили бомбы. Сразу начавшийся пожар захватил большой район вокруг Ханко. Склады боезапасов и горючего, которые находились в лесу, начали взрываться, еще больше усиливая пожар. Этот метод мы использовали не один раз. Его действенность подтвердило обнаруженное неотправленное письмо пленного гитлеровца. В нем он писал, что из-за пожаров солдаты не знают покоя ни днем, ни ночью. Пожары «ослепили» и уничтожили немало командных и наблюдательных пунктов врага, а возможно, и не одну артиллерийскую батарею.

Однажды мы вылетели на штурм гитлеровских войск, находящихся на марше. Они шли поротно. Позади - артиллерия и автомашины со снарядами. Пыль на шоссе помогла быстро обнаружить врага. С бреющего полета мы нанесли один за другим несколько ударов, расстроили и смешали боевые порядки гитлеровцев, сорвали их планы - атаковать наши позиции внезапно.

Для нас бои были тоже не бескровными. Многих боевых товарищей недосчитались мы в те дни… Смертью героя погиб молодой летчик Плешаков. Самолет Плешакова при налете на зенитную батарею встретил яростный заградительный огонь. Снаряд повредил [32] мотор. Как поступить: сдаться в плен или погибнуть? И Плешаков поступил как верный патриот своей Родины. Он перевел истребитель в крутое пике и устремился на батарею. Самолет на полной скорости врезался в ящики со снарядами. Они взорвались и похоронили десятки гитлеровцев.