Страница 106 из 137
Но в эти годы дознавательные органы действовали не столь примитивно и идеологически заданно, как после Зимней войны. Из 354 592 человек, прошедших фильтрацию к 1 октября 1944 года (без учета возвращенных Финляндией в 1944 году советских военнопленных), в части Красной Армии вернулись 249416 человек То есть особые отделы и Особое совещание реабилитировали около 70 % бывших военнопленных и вырвавшихся из окружения (правда, не всех полностью, то есть некоторых без восстановления наград и званий).
По результатам проведенных расследований приблизительно 3 %, или 11 556 человек, были арестованы. Остальных, прежде всего тех, кто не мог воевать, Особое совещание направило трудиться на производство и в другие хозяйственные органы. Это свидетельствует о произошедшем сдвиге в сторону значительного смягчения юридической интерпретации плена как предательства родины и измены социалистическому строю.
Конечно, в ходе расследования были выявлены и настоящие изменники родины. И в эту войну были перебежчики. Причем с обеих сторон. И ими соответствующие органы интересовались в первую очередь.
В январе 1943 года схема «СПП — специальный лагерь — военкомат действующая армия,) претерпела некоторые изменения. Если в 1941–1942 годах специальная проверка на СПП проводилась лишь в редких случаях, в основном ее проводили в лагерях, то теперь она стала первоочередной задачей СПП. Ее осуществляли совершенно разные органы, иногда довольно случайные люди: представители особого отдела, военной прокуратуры, политического отдела армии, отдела кадров, отдела укомплектования армии. После прохождения такой, часто не очень глубокой проверки большинство солдат и офицеров направлялись в запасные полки действующей армии.
Однако эти изменения имели и отрицательные последствия для некоторых проверяемых людей. Так, многие из них с середины 1943 года в нарушение существовавшего нормативно-законодательного определения, в частности без соответствующей полномасштабной проверки в специальных лагерях, направлялись в штрафные батальоны и роты. Офицеров разжаловали в рядовые, заявляя, что им вернут звания и должности, если они проявят себя, воюя в штрафных батальонах (конечно, если при этом они останутся в живых).
При специальных проверках были выявлены и те, кто сотрудничал с финскими властями, администрациями лагерей для советских военнопленных. В связи с тем, что российские архивы еще не вполне доступны исследователям, в настоящее время сложно установить точное количество осужденных за сотрудничество с финнами, измену родине и шпионаж в годы войны Продолжения. В нашем распоряжении имеются лишь отдельные протоколы допросов бывших пленных, проходивших фильтрационную проверку после побега из лагерей для военнопленных на территории Финляндии. Этого явно недостаточно.
Видимо, надо исходить из косвенных сведений. Так, по официальным данным, за время войны Продолжения из финского плена бежали военнослужащие Красной Армии и партизаны в количестве 721 человека. В этом пределе уже можно кое-что обнаружить, поскольку все они прошли в СССР соответствующую проверку. При этом надо иметь в виду, что основная масса так называемых фильтрационных дел, по имеющимся у нас сведениям, находится в территориальных архивах Федеральной службы безопасности.
В сентябре 1944 года Финляндия выходит из войны, а в октябре 1944 года советские войска подошли к границе Восточной Пруссии. в октябре 1944 года НКВД принимает решение о создании дополнительных, фронтовых СПП уже не только для приема бывших военнопленных, но и репатриируемого гражданского населения СССР. В их задачу входила медико-санитарная, политико-воспитательная и просветительская работа с поступающим новым контингентом. При этом осуществлялось отделение бывших военнослужащих от гражданского населения с последующей фильтрацией первых и передачей благонадежных в распоряжение действующей армии.
Первыми начали репатриировать советских военнопленных из Финляндии. Первая партия пересекла линию государственной границы в районе Вайниккала уже 15 октября 1944 года. Согласно официальным советским данным, после войны продолжения на родину вернулись 42 783 советских военнопленных, умерли в плену свыше 18 тысяч советских солдат и офицеров. По моему глубокому убеждению, репатриация русских военнопленных производилась в первую очередь из-за опасения советских властей, что часть пленных откажется возвращаться на родину. Эти опасения были небеспочвенны. Как во время Зимней войны, так и во время войны продолжения финские власти обещали предоставить советским пленным убежище или выслать их в любую другую страну. Однако, если в 1940 году это обещание было в большей степени лишь пропагандистской акцией, так как после советско-финляндской войны в Финляндии остались 20 бывших военнослужащих РККА, а сведений о покинувших ее пределы нет, то совершенно иная ситуация складывалась после войны Продолжения. Уже имевшие представление о том, что С ними может случиться после репатриации, многие из советских военнопленных, нередко при попустительстве финских властей, бежали в Швецию. К сожалению, мы не располагаем точными цифрами по этому вопросу. Таким образом, у СССР были причины опасаться, что не все его граждане вернутся домой.
Послевоенная судьба советских военнопленных 1941–1944 годов была несколько «мягче», чем их собратьев по Зимней войне. Об этом, например, свидетельствуют побывавшие в финском плену Н. Дьяков и В. Ёлкин. Они прошли проверку в 518-м фильтрационном лагере в Ткварчели (Абхазия). Первый, после завершения следствия в марте 1945 года, был направлен на работу в гражданскую, обычную промышленную организацию «Шахтстрой», а второго откомандировали даже в войска НКВД.
В. Ёлкин вспоминал об этом своем новом, полностью неожиданном для него поле деятельности, о причудливой игре военной случайности приблизительно так:
«Я там (в фильтрационном лагере. — Д. Ф.) попал в группу проверенных, 48 человек нас было, и отправили в Шатуру, в войска НКВД в охрану лагерей. Туда немцев привозили. Новые лагеря открылись, а охраны не хватало. В Шатуре я был еще два года с лишним. Потом лагерь перебросили в Люберцы, под Москву. Завод Ухтомского там есть, такой большой завод. Внутри завода находились. Они (немцы) в Шатуре работали на торфе, на сушке торфа. А с них толку-то, они не приспособлены, не было толку никакого. Теперь мы ролями поменялись. Я никакого, никакого зверства, что-нибудь из издевательства не допускал. Что ж, я знаю, как это, что за жизнь в плену».
Как вспоминают женщины-военнопленные, отношение к ним при возвращении на родину было более мягкое, чем к мужчинам. Военнопленная Васильева свидетельствует так: «…в Выборге вызывали на допросы и ночью и днем и несколько раз, видно, вот хотели что-то узнать. А потом спросили, я даже запомнила фамилию следователя — Мухин, — он спросил, «а куда вы хотите теперь»? То я вот сказала, что я не знаю, куда хотеть, я не знаю, где у меня кто есть. Вот он мне сказал: «Вы такая молодая, неопытная, не надо всем говорить, народ обозленный, не надо всем говорить, что вы были в плену». И отсюда вот я первый раз заполняла когда анкеты, я не писала о том, что была в плену. После прохождения проверки отправили на лесозаготовки в Ефимовский район Вологодской области. Здесь надо было и лес пилить стоя, в повале леса — это очень трудная работа».
Другая бывшая пленная Евгения Адлер рассказывает:
«Женщинам было легче. Женщин они почти всех опросили. Нас сто с чем-то было, так что им там опросить, ерунда. Некоторых отправили в госпитали, а некоторые в Эстонию уехали». Некоторых женщин после прохождения фильтрационной проверки отправили медсестрами в действующую армию.
Итак, военнопленным войны Продолжения в этом смысле повезло больше. Конечно, такого «счастливого» окончания плена не могло быть в Зимнюю войну. Да, определенная часть бывших пленных была осуждена органами НКВД за сотрудничество с администрацией лагерей. Это в большей степени опять коснулось ингерманландцев и карелов, которые, зная язык, были переводчиками, и офицеров Красной Армии, которые, следуя логике сотрудников НКВД, должны были покончить жизнь самоубийством, а не сдаваться в плен. Имели место и расстрелы советских пленных в Выборге. По словам бывшего военнопленного, ингерманландца Юхо Мельникова, из семи человек его группы троих расстреляли за сотрудничество с финнами. Не отрицая этих фактов, на основании документов из российских архивов все же можно отметить, что они не были массовыми. Хотя, разумеется, за каждым таким расстрелом — трагическая судьба конкретного человека.