Соседи (сборник)

Опуская бадью в колодец, Александра Васильевна с тревогой смотрела, к кому свернет Дементий.

— К нам идет, — сказала она. Словно чего-то испугавшись, Александра Васильевна вылила в огурцы не полбадьи, как хотела, а всю бадью. Она была уверена, что Дементий приехал из леса с какой-нибудь дурной вестью.

Александра Васильевна угостила его огурцами и пошла смотреть картошку, а Петр Иванович с Дементием сели под баней на старых плахах. Отсюда открывался вид на реку с широким болотом, за которым стеной стоял лес, на два моста с перилами — один около деревни и другой — у леса, соединенных высокой стланью; ее чуть не каждый год весной затапливало, и тогда колеса телег и фургонов скрывало по самые ступицы. Делая за мостом большой полукруг, дорога уходила в тайгу, к Саянам. От бани видно Школьный лес и Песочную гору, — туда на большой перемене любят бегать ученики. Для Петра Ивановича нет ничего радостнее, когда он слышит, как оглашается лес их звонкими голосами.

— Петр Иванович, — без всяких предисловий начал Дементий. — Я его убил.

— Что-что? — переспросил Петр Иванович, считая, что он ослышался.

— Застрелил, как собаку! — с мрачным восторгом сказал Дементий… — И мозги вылетели!

Петр Иванович уставился на Дементия:

— Кого застрелил?

— Того мужика.

— Где ты с ним встретился?

— Около Сергеева озера.

Дементий замолчал, опустив голову, как будто раскаиваясь в том, что он сделал. Петр Иванович сказал, взглянув на Дементия, как на привидение:

— У меня шевельнулось в мозгу, что неспроста ты едешь в деревню среди белого дня.

Дементий встал, убедился, что по низу никто не идет, и снова сел. Александра Васильевна тоже была далеко — что-то разглядывала на черемуховом кусте: или птицу увидела, или хотела достать переспевшие ягодины на высокой ветке и не знала, как подступиться.

— Я этих полмесяца, Петр Иванович, не столько коров пас, сколько все время шел по следам этого человека. Думаю, ты хитрый, а я еще хитрее! Я вижу, — Дементий ударил себя кулаком по колену, — кому-то понравилось около Сергеева озера! Там же и балаган, и ключ… Чувствую, ходит кто-то около нас с Яковом, видит нас, а мы его не видим! Не поверишь, Петр Иванович, другой раз что-то зайдет в голову, едешь по лесу и ждешь пули из-за каждого дерева. А что? Думаешь, он не видит, как мы проверяем за ним? Пасешь коров в одной стороне, а ездишь в другой! Но, Петр Иванович, ты ему нужен был, — нас он не тронул.

— Как ты его убил, расскажи? — Петр Иванович и верил и не верил тому, что говорил Дементий. — Яков знает об этом?

— Нет, ни одна душа на свете не знает. Я его так запрятал, что и с собаками не найдешь. Теперь, Петр Иванович, живи спокойно. Случилось, как я ожидал. Мы как стали пасти за Ильинкой, я не трогал ни Татарск, ни Сергеево озеро; дай-ка, думаю, погляжу, что будет? Если ты, думаю, прятался в последнее время на Ильиной заимке, то теперь побежишь на Татарскую! И еще я один момент учел: раз ты ночью ходишь, значит, будешь спать, пока солнце не припечет. Договорился я с Яковом и поехал с утра. Не будет, думаю, никого, уток на Сергеевом озере постреляю.

Петр Иванович сидел, отодвинувшись от Дементия, и бросал короткие, изучающие взгляды на его одежду, Дементий продолжал рассказывать:

— Не стал я заезжать на Татарскую заимку. Думаю: что он, дурак сидеть в Марьиной избе! Там же дорога рядом проходит. Чудное дело, Петр Иванович, когда от такой деревни один дом останется! Внизу Индон синеется; мостик, на котором бабы белье полоскали, цел и невредим, только наполовину под воду ушел. Соскочил я с коня, сам напился, коня напоил. За Широким болотом на Марьиных буграх лес в самое небо упирается… Около леса темно, воронье каркает. Гора, на которой был Татарск, вся белая — заросла ромашкой. Сел я на коня, скачу по нижней дороге вдоль болота, где раньше трактора лес возили, а сам думаю: ты меня ждешь с Белой пади, или с Исаковки, а я проверю тебя с тыла! Или, думаю, завязну с конем или подкрадусь, откуда, не ожидаешь!

Петру Ивановичу казалось, что Дементий все это сочиняет, — бывает же, хвастануть хочется, — но сапоги у Дементия мокрые, он их только что около моста вымыл, и штаны в грязи чуть не до пояса. Петр Иванович даже уловил запах болотной гнили, и это подтверждало правдоподобность рассказа Дементия.

Глаза его с короткими ресницами, с припухлыми красноватыми, веками, сверкнули живее, в лице появилось хищное выражение:

— Смотрю, дымок около балагана, и никого нет. Я из кустов не вылезаю, — что дальше будет. Костер вовсю разгорается, недавно кто-то разложил. Если, думаю, сейчас никто не появится, то и ждать нечего. Только я так подумал, из-за ключа по белопадской дороге человек с дровами идет. Я его узнал. Подошел он к ключу, воды набрал в котелок, идет к балагану. В одной руке дрова, в другой — котелок. Я к нему наперерез. Увидел меня. Бросил дрова, котелок на траву поставил, вроде как отдыхает. Кричу:

— Большой тебе привет от Петра Ивановича!

Двустволка у меня в руках и курки взведены. Он не боится, подходит ближе. Котелок держит аккуратно, чтоб вода не разливалась.

— Не знаю, — говорит, — никакого Петра Ивановича.

— Как же ты будешь знать, если ночью ходишь? Что ж ты, как человек, днем не зайдешь?

Усмехается:

— Ты меня с кем-то спутал.

Я ему новый вопрос:

— И меня не знаешь?

Отвечает:

— Первый раз вижу.

— Что-то, — говорю, — память у тебя короткая. Забыл, как за мостом около Первой дороги встретились? Ты про Петра Ивановича спрашивал.

Кинулся он в балаган, котелок по земле покатился. Выскакивает с ружьем.

— Теперь поговорим на равных.

— Нет, — говорю, — на равных не придется говорить: может, ты и хорошо стреляешь, а я — лучше. Собирайся, — говорю, — пойдем в контору. Там разберемся, кто ты такой и зачем ходишь?

Он мне дерзить начинает:

— Катись, дед, пока цел!

— Ах ты, — говорю, — выродок белогвардейский, я тебе покачусь и такого деда покажу…

Петр Иванович поморщился:

— При чем тут белогвардейский?

— . Враг он и есть враг, — ответил Дементий. — Он думал, что я промахнусь… А Дементий, ты сам знаешь, не промахивается, у Дементия еще рука твердая! Четыре месяца в войну снайпером был, — это что-нибудь да значит! Чего ты насупился? — спросил он, горделиво взглядывая на Петра Ивановича. — Чем ты недоволен? Может, я тебе опять не угодил?

— Не угодил — это не то слово…

Петр Иванович сидел, подперев рукой подбородок, и смотрел на дорожку около бани. Трава на дорожке красновато-бурая, с уродливо изогнутыми стебельками; листочки маленькие, круглые или продолговатые… Цвет травы впервые показался ему неприятным — напомнил цвет крови.

— Ты понимаешь, что ты натворил?

Взгляд учителя был холодным, неумолимым, как выстрел из пистолета. Дементий опешил.

— Что ты говоришь, Петр Иванович. — В голосе Дементия испуг и недоумение.

— А ты что говоришь?

— Мне больше сказать нечего. Ты лучше меня знаешь, для кого я старался.

— Для кого?

— Брось, Петр Иванович, мозги мне пудрить! Я из-за тебя рисковал жизнью.

— Я тебя не просил рисковать.

Дементий обиженно заморгал глазами:

— Вот-вот, за добро злым плата. Зря я, дурень, старался.

— Ты не для меня, ты для себя старался!

— Как так?

— Хотел показать, какой ты добрый за чужой счет! Какое ты имел право стрелять в человека?

— А он имел право ходить и угрожать тебе? Что ж мы в своем лесу не можем разобраться?

— На это есть люди, они и разберутся.

— Где они, эти твои люди? Василий Емельянович? Что он один сделает?

— Василий Емельянович не один.

— Ас кем он? Скажешь, есть еще районная милиция? Где она, твоя милиция?

— Василий Емельянович не один, — упорно повторил Петр Иванович.

— А с кем он?

— С народом.

— С каким народом? Кто за тебя заступился, скажи? Дементий! А никакого народа нет! Нечего разбираться, — переходя на мирный тон, сказал Дементий. — Я тебя выручил, и пусть это останется между нами. Пусть думают, что этого человека забрала милиция, Что тебе хуже будет?