Особый талант

Наблюдатель, устроившийся на темной лестничной площадке напротив окон Соснина, сообщил, что трое в квартире группируются вне зоны видимости, скорее всего в коридоре. Бойцы около бронированной двери приготовились к встрече, но прошла минута, потом еще две, но ничего не происходило. За дверью не было слышно даже шорохов. Впрочем, хозяин такого «сезама» должен был побеспокоиться о достаточной звукоизоляции.

Больше с началом штурма тянуть было нельзя. Мало того что начальство начинало проявлять нетерпение, звонки в штабном отсеке автобуса раздавались все чаще, и уже сообщили, что сюда готовится выехать заместитель директора ФСБ, а за ним потянутся и остальные, и кое-кто даже захочет его опередить, так что скоро здесь будет светло как днем от шитых золотом погон, но это будет единственный плюс от их появления. Среди минусов первыми будут решительные приказы о нерешительных действиях. Это он уже проходил и повторять не хотел. Кроме того, все больше окон загоралось светом, и скоро толпы людей повалят на работу. А тогда будут и любопытные, и случайные жертвы, и дурацкие советы, и крики, а хуже того — журналисты. Это даже удивительно, что до сих пор их нет.

Командир объявил о двухминутной готовности к атаке. Он слишком хорошо знал, что значит перегореть бойцу, еще недавно готовому к решительным действиям. Вместо отличного бойца в таком случае может получиться нечто вроде тряпичной куклы, едва-едва способной самостоятельно ходить, но уж никак не представляющей грозной силы.

В первоначальный план были внесены кое-какие изменения с учетом того, что противник осведомлен о готовящейся операции. С крыши по тросам поползли бойцы. Им в новом плане отводилась особая роль.

«Приготовиться…»

Десятки человек ощутили выброс адреналина в кровь.

В окнах противоположного дома появилось две-три любопытные физиономии. Ну до чего же народ дурной! Ведь понимают же, должны понимать, что тут не цирк и даже не учения. Что сейчас стрелять будут. А им все по барабану. Хорошо хоть, прохладно на улице, не лето, чай, а то повылезали бы из окон наполовину, едва не вываливаясь при этом. Командир столько раз наблюдал это неистребимое любопытство, что, казалось бы, надо уже перестать удивляться. Может быть, людям не хватает эмоций в их обычной жизни и по-детски тянет на романтику? Только какая же тут романтика, когда в тебя летят пули? Нет тут никакой романтики, это он знал наверняка. Вот страх — точно есть.

Темные, хорошо различимые на белой стене дома фигурки, оказались прямо над окнами шестого этажа.

«Даю отсчет. Десять… Девять… Восемь… Семь…»

На цифре пять один из бойцов нажал на кнопку дверного звонка. С двухсекундной задержкой из-за двери мужской голос спросил:

— Кто там?

— Откройте. Милиция, — несколько слукавил боец.

— А чего это в такую рань?

— Откройте!

— Да я еще без порток хожу. Давайте попозже.

«Один… Пошли!»

Двое висевших на тросах бойцов оттолкнули от себя тяжелые «груши» — набитые песком и мелкими камнями старые футбольные мячи на веревках, которые, описав короткие дуги, с маху ударились в оконные стекла, разлетевшиеся на осколки.

Как сразу выяснилось, прием с «грушами» оказался ненапрасным. Будь на их месте бойцы, висеть им сейчас вниз головой мертвыми или умирающими, несмотря на защищающие их бронежилеты и тяжелые шлемы. Обманки встретили прицельной стрельбой, сказавшей сразу о многом. Преступники вооружены. Начеку. Они предвидели нападение и, даже понимая незавидность, а точнее безвыходность своего положения, не собираются сдаваться. Этим они как бы говорят, что терять им уже нечего и, опять же как бы, разрешают применение всех приемов. Как себе, так и против себя. Что ж… Спасибо и на этом.

Вслед за «грушами» в разбитые окна полетели свето-шумовые гранаты. Сейчас не позавидуешь соседям Соснина, особенно тем, кто не успел пока проснуться. Сегодняшнее пробуждение для них совсем не покажется сладким. Особенно в свете взрывов, которые недавно прогремели в Москве. Но ничего не поделаешь. Как говорится, учитывая особую опасность банды… Наблюдателям было хорошо видно, как внутри квартиры вспыхнули ослепительно-белые шары слепящих взрывов, а хлопки были слышны квартала за два отсюда. Тем, кто внутри, не позавидуешь. Почти одновременно за этими взрывами раздался еще один. Шуметь так шуметь. Это бойцы второй группы взрывшнуром вскрыли бронированную дверь. Внутри послышалась беспорядочная стрельба.

И тогда четверка «высотников», заскользила вниз, перевернувшись вниз головой, отчего издалека стала напоминать стайку потревоженных пауков. Добравшись до верхних кромок окон, они на мгновение замерли, как будто съеживаясь, потом не очень дружно сделали небольшое движение, так что их головы оказались ниже рам, и с такого положения открыли стрельбу, целясь во что-то, им одним видимое.

«Пошли-пошли!» — звучало в наушниках. Это штурмовая группа, действующая со стороны лестничной площадки, подгоняла сама себя.

Люди-пауки заскользили вниз, перевернулись в воздухе и скрылись в темных проемах окон. Из-за полощащихся на ветру штор выбивался мутный дымок.

Со стороны высотки щелкнул выстрел. Это снайпер. Кого он там углядел? Хоть бы своего не подстрелил… Через сильную оптику бинокля было видно, как на оконном стекле, за которым должна быть кухня, появилось круглое отверстие, окаймленное «розочкой» треснувшего стекла.

«Чисто!»

«Комната чисто!»

Со стороны улицы показался свет мощных фар. Так, начальство пожаловало. Очень вовремя…

«Тут трупак».

«Живые есть?»

«Пока не видно».

«Сколько их всего было?»

«Трое».

«Один еще дышит!»

«Одного нам хватит. Перевяжите его. Ну и там чего еще надо. Сейчас прибудет «скорая». Мы уже вызвали».

«Сделаем».

«Тут у них целый арсенал! Бляха муха! Как они нас всех тут не положили?»

«Отставить треп в эфире. Приготовиться. Двери контролируйте. А то соседи полезут на экскурсию. Сейчас мы к вам поднимемся».

«Есть приготовиться!»

«И чего я такого сказал?..»

«Отключи микрофон, умник!»

18 января. Подмосковье. 14 час. 45 мин

Еще в брежневские времена Лев Яковлевич был известным редактором. Он кочевал из одной редакции в другую. Его знали большинство московских писателей и значительная часть провинциальных, пытавшихся пристроить свои «нетленки» в тот или иной журнал, но столь часто натыкались на Льва, которого так звали исключительно в его отсутствие, потому что фамильярности он не переносил, настаивая на официальности отношений на работе, что у многих просто опускались руки. Лев Яковлевич был тем айсбергом, о какой разбивались будущие титаны отечественной словесности. Но, как выяснилось, редактором он был действительно хорошим и умел находить жемчужные зерна среди всего сора, попадавшего ему в руки, и главные редакторы заманивали его всячески, отчего его трудовая книжка стала напоминать роман или, по крайней мере, повесть.

С началом кооперативного движения Лев Яковлевич прикинул свои возможности, переговорил со знакомыми, а таковых у него образовалось великое множество, и организовал кооператив, который принялся издавать книги. Дело по тем временам было жутко выгодное, но хлопотное: бумага покупалась по блату или с большим «откатом», директора типографий не только ломили цены, но и вообще чувствовали себя королями ситуации, система продаж была не отлажена. Но кооператив существовал и даже процветал, и Лев оттеснил от его руководства трех своих компаньонов, с которыми начинал дело. По Москве ходили слухи, что он прикупил парочку морских судов, кое-какую недвижимость и еще что-то, так что, когда его книгоиздательская деятельность перестала приносить сверхдоходы, бедным человеком он не стал и продолжал единолично руководить фирмой, занимая неплохой офис в районе Сокола. Но текущие бизнес-проблемы не заслонили от него его давнюю любовь — литературу. А точнее, критическое к ней отношение. В какой-то степени Лев Яковлевич стал легендой. Он частенько присутствовал на писательских встречах, время от времени писал небольшие рецензии и, учитывая его довольно устойчивое материальное положение в сочетании с руководством хоть и небольшим, но все же издательством, его слово для пишущей братии немало значило.