Особый талант

— Вообще, в телевизионном изложении почти любая история такого рода выглядит пугающей, — наконец сказал он. И продолжил развивать мысль, что позволяло если не совсем уйти от темы, то, по крайней мере, сделать себе передышку, во время которой можно собраться с мыслями: — Даже за банальным ограблением квартиры видится чуть ли не рука мафии. Ракурс, напряженный голос диктора, часто мелькающие кадры и страшные картинки, сменяющие одна другую.

— Вы считаете, что там все придумано? Как-то не похоже. Вам не кажется?

— Во-первых, конечно придумано. Ведь кто-то же это придумал. Спланировал. А во-вторых… Даже не знаю, что сказать.

Он достал сигарету и вопросительно посмотрел на собеседницу. Та кивнула.

— Курите. Я привыкла к сигаретному дыму.

Это где же она привыкла-то? В милиции, что ли? Когда ее инструктируют, кому и какие нужно задать вопросы. Или это ее муж курит? А где она раньше работала? Что-то такое было в ее интервью… Какой-то НИИ, кажется. Что-то безобидное… Завод? Не торговля — это точно. Что-то такое промелькнуло… Общественная работа. Комсомол? Профсоюз? Партия! Точно! Она работала в партии. Чуть ли не в райкоме. Вот откуда у нее связи с милицией! И скорее всего, не только. Он вспомнил, что удивлялся некоторым материалам, которые она использовала в своих книгах. И даже завидовал. В открытой печати этого не найти. Разве что намеки. Какие-то отголоски и догадки вроде пресловутого золота партии, которое, как только сейчас выясняется, было вовсе не золотом, а долларами, фунтами стерлингов, франками, зданиями, дорого стоящей информацией, долями в фирмах и банках.

— Слишком уж все это фантастично, — произнес он, выдувая в сторону струю табачного дыма. — Все убитые чеченцы. Все разговоры о том, что это бандитские разборки, выглядят не очень убедительно. Кто такие, в конце концов, бандиты? По большей части недоучки с завышенными амбициями плюс гипертрофированная страсть к наживе. При этом у них, насколько я могу себе представить этот тип людей, отсутствует или очень занижена ценность чужой жизни, а также боли и, вообще, посторонних страданий. По большей части отсутствие воображения. Для эффективного контакта с окружающим миром они полагают достаточным наличие крепких мускулов и оружия — чем мощнее, тем лучше.

— Однако кое-каких результатов они все же достигают, согласитесь. Да и потом во главе шайки примитивных и даже сверхжестоких и ограниченных разбойников вполне может стоять человек разумный. С развитым воображением, со знаниями и так далее. Большинство мафий мира построено по этому принципу.

— Плюс родственные связи, omerta, братание на крови и все в этом роде, — усмехнулся Пашков, наливая вино в стаканы.

— Ну, для тех ограниченных типов, которых вы только что так живо описали, элемент романтики и, скажем так, загадки, некого таинства, просто необходим. Многие, если не все религиозные секты набирают своих членов именно по этому принципу.

Пашков кивнул и поднял стакан, до половины наполненный вином, которое слабо искрилось, попав в луч света холодного зимнего солнца.

— Хочу выпить за вас. Как гость и в знак благодарности. Мне, поверьте, нечасто приходится разговаривать с умной женщиной.

— Когда женщине говорят про ее ум, почти всегда подразумевается, что это ее единственное достоинство.

— Не знаю. Может быть. Никогда не был женщиной, — сказал Пашков и простодушно улыбнулся, скрадывая возможный грубоватый намек на то, что Улейкина и в самом деле не была красавицей. Для женщины это должно было звучать как оскорбление. — Но мне с вами и правда интересно разговаривать.

— Ну что ж… Спасибо. Будем здоровы.

Пашков чуть было не ляпнул: «И плодовиты», подразумевая под этим их писательские труды, но вовремя сдержался. Улейкина, насколько он помнил, была бездетна. По принципиальным соображениям или в силу некоторых физических недостатков — он не знал. Но вряд ли такой намек мог понравиться его собеседнице.

— Отличное вино, — похвалил он. — Давно такого не пил.

— Я скажу вам, где его можно купить, не опасаясь нарваться на подделку.

— Вот времена! Раньше гонялись за любым товаром, вплоть до банальной водки, и не опасались нарваться на подделку, а сейчас с трудом находим качественный товар. Связи — великое дело.

— Это еще Райкин говорил… Впрочем, для него тоже кто-то писал. Ну ладно… Вы сказали: «во-первых». А во-вторых?

— Вы про самолет? Во-вторых… Вот именно «во-вторых» мне и представляется более интересным. Представьте себе, что на самолет нужно было пронести оружие. И немало. В аэропорту есть система металлоискателей, служба безопасности и все такое. Как пронести оружие в самолет? Согласитесь, что это довольно сложно. Мне представляется более вероятным активное участие спецслужб.

— А какой смысл? При желании они могли бы перестрелять всех этих деятелей поодиночке, и не было бы такого шума. Ведь это международный скандал.

— Ну, тут можно только догадываться.

— Например.

— Показательная казнь. Не кто-то где-то там в подворотне, а у всех на глазах. И так, мол, с каждым будет. Мне кажется, что если я прав, то получилась довольно убедительная демонстрация. Плюс очень понятно намекнули владельцам самолета, что вот с такими людьми связываться не стоит.

— С какими?

— Я имею в виду чеченцев. А все остальное — туман вокруг демарша, просто маскировочный туман.

— Дым.

— Вот именно.

Улейкина задумчиво посмотрела в окно. Некрасиво наморщила лоб, и вообще стало видно, что лет ей уже давно не сорок. Сухая морщинистая кожа на шее, западающие виски и явные следы краски на волосах совсем не делали ее привлекательной. Но аккуратно наложенная тушь и хорошо исполненный и неброский макияж говорили о том, что эта женщина умеет за собой следить. И наверняка не носит нижнее белье с дырками и пропахшее потом.

— А у вас нет желания написать книгу по этому сюжету? — спросила она, отворачиваясь от окна и глядя на Пашкова через стекла очков.

— Книгу? — растерялся Пашков. Опять проверка? Или что теперь? — Даже не думал об этом.

— Тогда я, будем считать, застолбила сюжет. Хотя как раз вам это больше бы пошло.

— В каком смысле? — осторожно осведомился он.

— В самом прямом. Политика, спецслужбы. Мужчины это обожают. Но мне больше интересен другой ракурс. Там была женщина. Кто она? Как туда попала? Ее роль? Чувства? Понимаете меня? Она стреляла или нет?

В дверь номера громко постучали, и не успела Улейкина сказать: «Войдите», как дверь распахнулась и на пороге возник Матвей.

— Виталик! Ну наконец-то! Я уже тебя обыскался, — воскликнул он и, не церемонясь, вошел. — Пардон, мадам. Какое вино! Сто лет такого не пил. Но не могу даже напроситься на глоток — за рулем. Прошу меня простить за вторжение, но я проездом и у меня уже буквально две минуты. Пять от силы. Я его у вас украду?

— Ты откуда? — спросил Пашков, чувствуя, как в животе начинает формироваться неприятный холодный комочек.

— Да проездом! Был в этих краях… Слушай, давай выйдем на пару минут. Дело есть такое… А?

Пашков встал и довольно небрежно извинился перед женщиной. Не стал бы Матвей навещать его просто так. Не в его это привычках. Что-то случилось. К тому же Матвей не знал, где он находится. Просто сказал ему, так, на всякий случай, что уезжает по делам, но не больше того. Но вот нашел же.

— Ты чего? — спросил Пашков, когда они вышли в коридор.

— Кое-что случилось, — без недавней наигранной бравады ответил Матвей. — Давай на улице поговорим. Ты бы надел курточку.

— Ты на машине?

— Естественно.

— Тогда не замерзну.

На подъездной дорожке, недавно расчищенной дворником, стояла желтая «десятка». Эту машину Матвей купил весной и на ней не ездил, поставив ее в арендованный гараж. За рулем сидел незнакомый человек, лицо которого плохо просматривалось за бликующем на солнце лобовым стеклом.

— Кто это?

— Мой человек. Пошли быстрей, а то замерзнешь. Я его отправлю проветриться.