Пока живешь...

ИГРЫ

Есть игры, доступные детям зверей,— рычанье, прыжки, зубохватство, кульбиты, — их цель — половчей, похитрей, поскорей. Зверек подрастает, и игры забыты, хотя не совсем — репетиции драм приводят к охоте, убийству, добыче. Природа к своим беспечальным дарам порой добавляет и кровь и величье. И в играх детей человеческих взмах присутствует как элемент тренировки. Потом в неуютных бетонных домах кончают мужья своих- жен монтировкой. То игры простые, и грубый их текст на первых страницах наследственной книги. Но выпечен гомо из множества тест и вкусен друг другу повыше ковриги. И разные уровни этих забав всегда отвечают зигзагам извилин. Проста красота богатырских застав, и сложен театр полицейских давилен. Но вот в монотонные дикости дней является слово из древней Эллады, в котором (компьютерных игр не бедней) запрятана участь всеобщей награды. Страдательный демос и царственный крат — два корня великого древа, алмаз европейский крупнейших карат, возросший в темнилище хлева. В России его не распилишь на всех. и он украшает пиджак антипода, когда нарекают разбойничий грех заботой о благе народа. И демос не кратный века ничему, а только природе и смерти, взирает на грани, сверлящие тьму, как на игуменью черти. И эта игра посложнее других, поскольку в ней примут участье ведущие вечную битву враги — народ и народа начальство.

«МЫ НЕ ВИДЕЛИСЬ СКОРО ГОД...»

* * * Мы не видались скоро год, неверны Ваши предсказанья — не избавленье от забот, разлука с Вами — наказанье. Пусть я понять Вас не сумел, но разлюбить не в силах Вас я. Стареем мы от дел, от дел... И любим горше и прекрасней. Прощайте! Есть всему конец, но жизнь идет, и слава богу, что я дурак, а не подлец... В дорогу, дураки, в дорогу!

БАЛЛАДА О БЕЗ ВЕСТИ ПРОПАВШЕМ

Меня нашли в четверг на минном поле. В глазах разбилось небо, как стекло, и все, чему меня учили в школе, в соседнюю воронку утекло. Друзья мои по роте и по взводу ушли назад, оставив рубежи, и похоронная команда на подводу меня забыла в среду положить. И я лежал и пушек не пугался, напуганный до смерти всей войной, и подошел ко мне какой-то Гансик и наклонился тихо надо мной. И обомлел недавний гитлерюгенд, узнав в моем лице свое лицо, и удивленно плакал он, напуган моей или своей судьбы концом. О жизни не имея и понятья, о смерти рассуждая, как старик, он бормотал молитвы ли, проклятья, но я не понимал его язык. И чтоб не видеть глаз моих незрячих, в земле немецкой мой недавний враг, он закопал меня, немецкий мальчик,— от смерти думал откупиться так. А через день, когда вернулись наши, убитый Ганс в обочине лежал. Мой друг сказал — как он похож на Сашу! Теперь уж не найдешь его, а жаль... И я лежу уже десятилетья в земле чужой, я к этому привык и слышу — надо мной играют дети, но я не понимаю их язык.

ИНФОРМАЦИЯ

Как медленно, мелко, зерно за зерном, за фактом, словцом и намеком фрагмент проявляется, но полотном еще не насыщено око. И нищим, сбирающим истины медь на паперти нового храма, стоишь, притворяясь осанну запеть, в итоге немея от срама. Но многие годы блужданий и встреч под фресками вечных сюжетов доводят до пения темную речь и головы до пистолетов. И соединенье молекул житья в реторте общественной кухни с натужным познаньем приемов битья и катализатор непрухи дают непрозрачную горькую смесь — лекарство от рабства и лени, веселую глупость и скромную спесь — воспитанный ген поколений. И действует тот проявитель года, когда фотография духа былых поколений — являет стада, лишенные зренья и слуха. И только желудок и чресел медок тревожат мозги или мышцы... И разум течет, как течет потолок в квартире, где пьянство и мыши. В обители лжи поклоненье волхвов в параграфе сна и тумана, и в норме — склонение мудрых голов под саном и словом болвана. Но что же картина, сиречь полотно?.. и дышит ли в нас реставратор?.. Кора макияжа засохла давно — бессильны фланель или вата, сдирай по живому!.. иные куски слиняют змеиною кожей. Химеры, живущие в чреве тоски, на истину слабо похожи. Реальных чудовищ расчищенный лик ужасней Харибды и Сциллы... Но ты же философ, ты к крови привык и ложкой хлебаешь бациллы. О, музыка средних и ближних веков!.. палитра Дали и Пикассо!.. о, время мое в аксельбантах оков, мои проходные и кассы!.. Безумна история русской души, печальней шекспировской сказки. И счастливы только российские вши, и тоже по чьей-то указке. Еще не доигран двадцатый хорал — гигантская страстная фуга... И бог здесь не первую скрипку играл, его отодвинули в угол.