Отсюда и в вечность

Медленно, метр за метром, автомашины двигались к Гонолулу, навстречу неизвестности. До сих пор такие выезды всегда были удовольствием, своего рода пикником.

Когда машины проезжали мимо Пирл-Харбора, всех потрясли увиденные здесь разрушения. На аэродроме Уиллер тоже имелись разрушения, но картина, увиденная здесь, внушала ужас. Аэродром Уиллер находился в стороне от дороги, а Пирл-Харбор своими окраинами выходил на шоссе. До сих пор солдаты смотрели на начавшуюся войну, как на какую-то игру. Они постреляли немного с крыши казармы, японские самолеты постреляли в них, повара приносили кофе и бутерброды, а снабженцы готовили боеприпасы. Удалось сбить два или три самолета, и при этом никто из солдат особенно не пострадал. Когда японцы напали на них, многие находились в полупьяном состоянии, — теперь действие виски начало проходить. Солдат охватило раздумье.

Когда колонна машин проезжала мимо только что выстроенного дома для семейных сержантов, навстречу ей высыпали женщины, молоденькие девушки и дети, громко приветствуя солдат. Глядя на девушек, солдаты вспоминали, как совсем недавно этим девушкам не разрешали разговаривать с ними на улице, не говоря уж о том, чтобы заходить с солдатами в бар.

Около Уайкики от ротной колонны стали отделяться одна за другой машины, доставлявшие группы солдат во главе с унтер-офицерами на указанные им позиции. К тому времени, когда колонна достигла поворота к командному пункту у залива Хануама, в ее составе осталось только четыре машины. Две из них направлялись к позиции двадцать восемь у мыса Макапуу, в одной находился личный состав командного пункта позиции двадцать семь, а еще на одной — персонал кухни с оборудованием. Первые две машины свернули на обочину и остановились, а остальные двинулись к Макапуу. Гражданскому населению этого местечка, знавшему многих солдат с давних пор, пришлось в этот день испытать радость и горечь новой встречи.

Когда солдаты в грузовиках проезжали мимо Росса и Уордена, вылезших из джипа на обочине и наблюдавших за движением колонны, несколько рук взметнулось вверх в знак приветствия.

Лейтенант Росс, стоя около джипа, угрюмо глядел на приветствовавших его солдат, отправлявшихся навстречу опасностям и смерти.

Старшина Уорден, стоявший рядом с командиром роты и следивший за выражением его лица, испытывал острое желание дать ему хорошего пинка в зад.

Патриотическое настроение у солдат продержалось около трех дней. А потом начали ставить проволочные заграждения, и у солдат началась новая, незнакомая болезнь — боль в суставах от огромного физического напряжения, связанного со строительством заграждений. Из-за этой боли люди лишились сна, она мучила солдат больше, чем сознание, что теперь неизвестно, когда они снова смогут принять душ, побриться и отдохнуть в уютной казарме.

Прошло пять дней, пока подразделения роты как следует оборудовали позиции и получили разрешение отправить по нескольку человек в Скофилд за палатками и некоторыми нужными в полевых условиях личными вещами.

Уорден опросил всех солдат в роте, чтобы выяснить, кому что нужно, — просьб набралось на целый толстый блокнот — и выехал в Скофилд во главе команды, разместившейся в трех грузовиках. Его помощником был Пит Карелсен — единственный человек в роте, который последние пять дней жил более или менее по-человечески. Когда они прибыли в расположение роты, то увидели, что казарма уже занята другим подразделением, а из шкафчиков все личные вещи солдат исчезли. Блокнот Уордена оказался ни к чему. Пит Карелсен и тут отличился — он оказался единственным человеком, который запер свой шкафчик и то памятное воскресное утро. И все-таки его тоже наказали: от запасного зубного протеза, который он оставил тогда на столе, и следа не осталось.

Само собой разумеется, что никто из новых жильцов казармы, с кем они пытались заговорить, и знать ничего не знал об этом.

Уорден не досчитался проигрывателя вместе с пластинками, роскошного костюма, вязаной куртки в «елочку» и совершенно не ношенного белого смокинга с брюками. Уплыло и все его обмундирование. Пропала также абсолютно новая дорогая электрическая гитара вместе с усилителем и всеми другими принадлежностями, гитара, которую Анди и Кларк приобрели, когда Прюитт был в гарнизонной тюрьме, и за которую они не выплатили еще и половины стоимости.

Если бы не старший сержант Дедрик из первой роты, который не забыл запереть свой стенной шкафчик, Уорден так бы и остался без обмундирования. На счастье, Дедрик оказался примерно одного роста с Уорденом, и тот сумел для пего наскрести два полных комплекта полевого обмундирования. Пожалуй, нетронутыми остались лишь палатки, которые в свернутом виде лежали в каптерке.

К исходу седьмого дня, когда палатки были доставлены в роту и установлены на позициях, весь личный состав роты находился на месте в полной боевой готовности, в том числе и двое солдат, отбывавших наказание в гарнизонной тюрьме и теперь освобожденных вместе с другими заключенными. Единственное исключение составлял Прюитт.

Глава пятидесятая

Прюитт в то памятное утро проспал и о нападении японцев долго ничего не знал. Накануне вечером, когда девушки были на работе, он напился больше обычного, потому что субботний вечер — это уже начало воскресного отдыха. О том, что произошло какое-то нападение, он узнал только тогда, когда настойчивый и энергичный голос, без конца что-то твердивший в репродукторе, пробил наконец брешь в его сознании, обволоченном плотной пеленой похмелья, и первое, что он тогда почувствовал, — сухость во рту и нестерпимую жажду.

Одетый в шорты — ас тех пор как Прюитт перебрался спать на диван, он из приличия всегда спал в шортах, — он поднялся и увидел, что подруги стоят в халатах и с испуганным видом слушают радио.

— А я уж собралась будить тебя! — проговорила Альма.

— Будить меня? Зачем?

«…Разрушения, причиненные Пирл-Харбору, оказались самыми серьезными, — сообщало радио. — Пострадали почти все здания города. Один из стоявших в гавани линкоров потоплен. Он затонул в мелководье, и надстройка корабля возвышается над водой, на поверхности которой до сих пор горит мазут. По Пирл-Харбору, а также по аэродрому Хиккем наносили удары главные силы бомбардировочной авиации. Как сообщают, по размерам понесенного ущерба Хиккем уступает только Пирл-Харбору».

— Это Вэбл Эдвардс, — сказала Жоржетта.

— Он ведет передачу на Штаты, — пояснила Альма.

«Крупная бомба, а может быть и торпеда, попала прямо в столовую новой казармы на аэродроме Хиккем, где за завтраком сидели четыреста человек летного состава, ничего не подозревавших о грозящей им опасности».

Теперь Прюитт уже знал, в чем дело, но все это с трудом доходило до него — страшно болела с похмелья голова. Почему-то он никак не мог отделаться от мысли, что это дело рук немцев. Даже когда он узнал, что напали японцы, он не мог отделаться от мысли, что это все-таки работа немцев. Должно быть, они разработали какой-то совершенно новый тип бомбардировщика, который способен покрыть громадное расстояние без посадки, хотя вполне возможно, что у них есть авиабаза где-то на восточном побережье Азии. Но ведь не могла же их оперативная группа авианосцев проскочить в Тихий океан под носом у английского военно-морского флота. Черт! И в такой-то момент приходится сидеть и корчиться от головной боли с перепоя! Единственное, что может здесь помочь, — это пара рюмок чего-нибудь покрепче.

— Где мои брюки? — спросил Прюитт, вставая с дивана.

Он вдруг ощутил прилив крови к голове, неожиданно сильный и резкий, как при сотрясении, но пересилил себя и пошел по комнате, где стояла комбинированная радиола, верхний шкафчик которой использовался под бар.

— Да вот же они, на стуле, — ответила Альма. — Ты что, не видишь?

— Не эти. Форменные брюки, — сказал Прюитт, открывая бар и наливая одного виски в рюмку на длинной ножке, какие употребляются специально для коктейлей. — Где-то здесь должна быть моя форма. Не найду где.