Страница 14 из 90
В Немецкой слободе молодой Петр скоро сошелся со швейцарцем Францем Лефортом. К моменту знакомства Лефорту было за тридцать лет. Явился он в Россию в 1675 году в группе офицеров под началом полковника Якова Фростена, которые решились на свой страх и риск предложить отцу будущего Преобразователя свои знания и шпаги. Именно — на свой страх и риск, поскольку сошли они в Архангельске со сходней голландского корабля незваными, чем поставили здешнего воеводу в затруднительное положение: отослать назад — страшно, держать у себя — накладно, отпустить в Москву без разрешения — самоуправно. Судьба капитана «Фрянса Лафорта» повисла на волоске, поскольку вполне реальной была перспектива бесславного возвращения в Европу, что, разумеется, означало и его «выпадение» из русской истории. Пикантность ситуации заключалась в том, что «вышибать» знаменитого «дебошана» должен был двоюродный дед Петра по матери, тот самый архангельский воевода, думный дьяк Федор Полуэктович Нарышкин. В октябре пришел ответ на воеводскую грамотку из столицы: в приезжих нет надобности. Можно представить всю меру отчаяния капитана: деньги на исходе, иностранные корабли ушли… Последовала слезная челобитная, составленная, надо думать, с помощью расторопного стряпчего, знающего науку размягчения черствых приказных сердец. В Москве смиловались, разрешили полковнику с товарищами ехать ко двору. Лефорт устремился к месту будущей службы. Но надо было знать особенности московского делоделанья, когда «да» легко оборачивалось в «нет». На этот раз злым гонителем Лефорта чуть не выступил… Артамон Сергеевич Матвеев: 4 апреля 1676 года «сшед с Верху, в Посольском приказе», он объявил «выезжим иноземцом… указ, что они ему, Великому Государю, в службу не годны и указал их Великий Государь отпустить в свою землю за море». Трудно сказать, что побудило «канцлера» отклонить предложение заезжих вояк: война с Крымом и стоящей за ним Портой, по сути, уже полыхала на южных рубежах, и нужда в офицерах была немалая. Тогда Яков Фростен пошел на подлог — объявил себя «индженером», после чего был приписан к Пушкарскому приказу. Как поступил Лефорт — неизвестно. Однако спустя некоторое время и он был взят на службу. Зацепившись, он сумел отличиться в первую и вторую войну с Портой и даже подняться в чинах до полковника, но не в этом было его главное счастье. Умение нравиться — вот был его истинный талант. Обворожительный и, кажется, все знающий Лефорт поразил молодого царя. С ним было легко и интересно. Он не напоминал подобно матушке о том, как следует вести себя православному государю. Увлечения же царя военным и морским делом всячески поддерживал и поощрял, с охотой участвуя во всех «потешных» затеях. В июне 1690 года при штурме крепости ему даже сильно опалило лицо, но неунывающий швейцарец лишь смеялся. Возможно, со временем повзрослевший Петр сумел бы разглядеть в своем друге множество недостатков, главные из которых — легкомысленность и поверхностность. Но Лефорт рано ушел из жизни. До этого Петр, делавший только первые шаги на своем великом поприще, многое воспринимал его глазами. И без того скептически настроенный к старорусским порядкам, он не без участия «дебошана»-швейцарца стал к ним еще более нетерпимым.
Морской человек
Страстность и увлеченность Петра — черты наследственные. Его отец, царь Алексей Михайлович, с такой же жадностью вглядывался в стремительный полет соколов, с какой Петр будет следить за эволюциями кораблей. В этом они оба, отец и сын, удивительно похожи друг на друга. Однако на этом сходство заканчивалось. Дальше идут различия. Петр придал своим увлечениям государственный характер, совместил удовольствие с пользой. Из его «потешных» выросла гвардия, из ботика — флот, из собрания «уродцев» — первый музей. От увлечения соколиной охотой Алексея Михайловича осталось совсем другое — восторженные упоминания современников о царской охоте да знаменитая книга «Урядник сокольничего пути», написанная при участии второго Романова. Это впечатляет, но, понятно, не идет ни в какое сравнение с содеянным Петром. Алексей Михайлович, увлекаясь, развлекался, Петр — созидал.
Отметим, что это было обоюдное созидание. Увлечения Петра не только изменили Россию, они оказали огромное влияние на формирование личности самого реформатора, расширили его кругозор и обогатили знаниями. Этого рукастого, знающего в совершенстве дюжину ремесел государя трудно было обвести вокруг пальца, выдать дурное за хорошее. Историки говорят о трех главных увлечениях царя. О первом уже речь шла выше. Военное дело во всех его проявлениях едва ли не с самого детства занимало Петра. Любовь к военному делу привела его к мысли о необходимости коренных преобразований в армии: военная реформа не просто свелась к восприятию достижений западноевропейской военной науки и технологии, а стала действенным средством европеизации страны.
Совсем неожиданными и необъяснимыми кажутся два других увлечения Петра. С ранних лет он стал проявлять интерес к ремеслам. Уже в Преображенском у младшего царевича появились инструменты каменщика, плотника, столяра и кузнеца. С годами странные предпочтения государя не исчезли, разве только налет игры уступил место вполне серьезному отношению к ремеслам. Для мастеровитого государя труд — не забава, а потребность. И еще — предмет гордости. На заработанные во время Великого посольства деньги он купил башмаки, которые демонстрировал своим подданным: «Вот, заработал молотом в поте лица».
Но еще более загадочен интерес Петра к морю и кораблям. Исходная точка этого неожиданного увлечения — знаменитая история с английским ботом. Будучи в селе Измайлово, Петр обнаружил на хозяйственном дворе лодку, заметно отличавшуюся от тех, что он видел раньше. Неугомонный подросток потребовал разъяснения. Среди жителей Немецкой слободы нашли корабельного мастера Тиммермана. Тот осмотрел находку и коротко пояснил: это английский бот, способный ходить как по ветру, так и против — галсами. Петр тут же загорелся, ему не терпелось опробовать находку. Однако пришлось ждать, пока подновят корпус и заменят подгнившие паруса и снасти. Наконец судно было спущено в измайловский пруд. Но здесь было мало места. Бот перетащили на Яузу. Сдавленная берегами речушка не давала возможности ходить крутыми галсами. Кто-то вспомнил про огромное Плещеево озеро под Переславлем-Залесским. Петра расположение озера очень устраивало: неподалеку находился Троице-Сергиев монастырь, и на озеро можно было улизнуть под предлогом богомольного похода.
Бот был отвезен на Плещеево озеро. Теперь уже не приходилось жаловаться на тесноту. По озеру ходили вздутые ветром волны, берега терялись в белой дымке. Но зато очень скоро стало тесно… самому Петру. Ему уже мало бота, он бредит яхтами, галерами, фрегатами. На озере наскоро возводится самая настоящая верфь. На ней под присмотром «кокуйских мастеров» трудятся «потешные» и работные люди. Начинали скромно, с яхты и небольшой бригантины, но зато в великой спешке, подгоняемые нетерпением царя. Сам Петр — среди мастеровых, «в работе пребывающий». Пока его еще плохо слушается топор и нет крепости в плечах. Но сила и мастерство скоро придут через огромное трудолюбие и упорство.
Царь так увлечен, что вырвать его с верфей становится настоящей проблемой. А ведь во многих случаях его присутствие в Москве было необходимо, особенно после падения правительницы Софьи. Царя уговаривают, умоляют, страшат материнским словом. Петр каждый раз покидал озеро с большой неохотой. Но, даже окунувшись в водоворот государственных дел, он обязательно выкраивал время, чтобы подогнать нерадивых поставщиков и строителей. Для него уже давно стук топоров на верфи и упругий хлопок вздувшегося паруса — наилучшая музыка.
Все это были симптомы странной и не понятной для русских людей болезни под названием «любовь к морю». И даже не болезни — настоящей горячки, которая не пройдет и не ослабнет с годами. Уже повзрослевшему, разменявшему четвертый десяток Петру будут сниться, как мальчишке, корабли. «Сон видел: (корабль) в зеленых флагах в Петербурге», «Сон видел… что был я на галиоте, на котором мачты с парусы были не по препорции…». Зрелость, конечно, чувствуется в этих «морских сновидениях» Петра. Выверенный взгляд корабела даже во сне покоробит отсутствие должных пропорций в галиоте. Но ведь все равно сны его — корабли, вода и море!