Французский «рыцарский роман»

Существенно также, что в этом романе постепенно выдвигается на первый план Ланселот. Здесь еще нет рассказа о его рождении и особенно о его чудесном воспитании Девой Озера, но уже есть намек на его любовную связь (и тем самым его измену королеве Геньевре), от которой должен родиться Галахад, подлинный рыцарь Грааля (см. строки 7376—7574).

Ланселот стал героем другого романного цикла[151], подлинного романа-эпопеи, куда вошли пять произведений. Это обширнейший «Ланселот-Грааль», куда вошли «История Грааля», «Мерлин», «Книга о Ланселоте Озерном», «Поиски Святого Грааля», «Смерть Артура». Складываясь в единое целое, эти части тем не менее являются автономными произведениями, хотя, как полагали Ф. Лот и Ж. Фраппье8, замысел всего цикла принадлежал, возможно, одному писателю. Этот цикл был создан около 1230 г., причем первые две его части — «История Грааля» и «Мерлин» — наиболее поздние. К тому же они наименее оригинальны. Их запоздалое включение в цикл может быть объяснено доминирующей в XIII в. тенденцией — стремлением повествовать о каждом предмете от начала и до конца: и вот к сложным и глубоким по мысли середине и концу было присочинено значительно менее весомое начало.

В «Книге о Ланселоте Озерном» (так часто называют этот обширнейший роман; в издании О. Соммера — см. «Библиографию» — он занимает три гигантских тома) можно выделить несколько частей. Это как бы три «малые» романа, составляющие особый субцикл. Естественно, у них нет аутентичных названий (как вообще у большинства памятников средневековой литературы), и их именуют условно «Романом о Галеоте», «Романом о телеге» и «Романом об Агравейне» (последний в научной литературе называют также «Подготовкой поисков Грааля»).

Перед нами произведение очень большое, с большим числом персонажей, а следовательно и сюжетных линий, развивающихся параллельно и переплетающихся между собой. Создателя этого внушительного произведения Ж. Фраппье недаром предложил называть «архитектором»: настолько в этой на первый взгляд хаотичной повествовательной массе проглядывает четкий и продуманный расчет. Книга едина по своему замыслу. Но единство произведения не приводит его к однообразию и упрощенности. Перед нами не только движение сюжета, но и движение авторской мысли, авторской концепции. Произведение очень большого размера, «Книга о Ланселоте Озерном» и писалась достаточно долго; Ж. Фраппье предложил даже выделять несколько «этапов» ее создания, несколько «эпох». Поэтому книга не сводится к одной какой-то доминирующей идее, и нельзя сказать, например, что «Книга о Ланселоте Озерном» посвящена прославлению куртуазных идеалов, что в ней доминирует своеобразный средневековый «гуманизм», тогда как в «Поисках Святого Грааля» торжествует религиозно-мистическая одухотворенность. Роман полифоничен, таким образом, и по своей идеологической направленности; различные герои оказываются носителями разных точек зрения, разных жизненных концепций, часто спорящих между собой. Следует обратить внимание на то, что, хотя книга и носит в заглавии имя Ланселота, подлинный герой в ней — не безрассудный возлюбленный королевы Геньевры, а весь артуровский мир, его бытие, его судьба. И это, конечно, отразилось на идеологической стороне книги. Ее назидательные пружины хотя и скрыты, но во многом движут сюжетом. Стремление извлечь урок из развертывания и гибели артуровского братства пронизывает изначальный замысел всего цикла и реализуется в отдельных его частях. Но реализуется далеко по однозначно. Так, куртуазно-гуманистические идеалы не просто сосуществуют в «Ланселоте Озерном» с религиозно-мистическими; они и взаимодействуют с ними и находятся с ними в непрерывной скрытой полемике.

Особенно явственно эта борьба-взаимодействие проявляется в концепции рыцарственности, как она изложена в романе (особенно в его первой части — см. III, 114 — И5 а-10) дама Озера, к чьим наставлениям жадно прислушивается юный Ланселот, объясняет будущему славному рыцарю, что он должен быть справедливым, добрым, благожелательным, должен защищать слабых и оборонять церковь от ее врагов. Но вот что показательно: в наставлениях прекрасной воспитательницы Ланселота никак не прозвучало осуждение плотской любви, что было столь характерно для клюнийской проповеди и в частности для взглядов цистерцианцев (с кем иногда связывают возникновение нашего цикла). И действительно, в романе немало любовных интриг, и для описания каждой из них автор находит свои неповторимые краски. Это, например, целомудренное и светлое чувство, связавшее два юных сердца, робких и еще мало искушенных, — Эктора и Девы из Замка Узких Ступеней (см. III, 350 сл.). Это пылкая и чувственная страсть, вспыхнувшая в душе увлекающегося Говена, когда он встретился с дочерью Норгальского короля. Это флирт между Галеотом и Дамой из Малота и т. д. Венец всему — это любовь-страсть, сжигающая Ланселота и королеву Геньевру. И, как заметил Ж. Фраппье, «Дама Озера, красноречивый толкователь рыцарских доблестей, но матерински следит за адюльтерной связью Ланселота с Геньеврой. Посылая ей символический проколотый щит, она склоняет ее перейти от простительного маленького грешка к подлинному греху» (указ. соч., с. 69).

Миниатюра из рукописи «Романа о Ланселоте» (XV в.)

Более того, от мотивов самоотреченного поклонения даме (как у Кретьена в «Рыцаре телеги») автор прозаической версии (особенно ее третьей части) приходит к иной, более глубокой и сложной концепции взаимоотношений любящих. Романист подробно описывает тревогу королевы, до которой дошла печальная весть о гибели ее рыцаря; ее мучают ночные кошмары, она теряет сознание, мечется, не находя себе места, и т. д. (см. V, 63—72). Вспомним, как в стихотворном романе, например в «Энее», описывалось зарождение любви, этой сладостной болезни в духе Овидия. И хотя там герои неподдельно страдали, их муки изображались поэтами не без тени иронии. Теперь переживания протагонистов стали острее и серьезнее. И понятен, и совсем не комичен жест королевы, целующей прядь волос Ланселота (живого Ланселота!), что привез ей Лионель:

...si les commenche a baisier et a faire aussi grant joie com se cho fussonl li chevel a un cors saint.

(v. 77)

Куртуазные представления перевернулись: теперь дама поклоняется рыцарю и как святую реликвию хранит прядь его волос. В свою очередь, и переживания Ланселота глубоки и тонки. И здесь мы не найдем иронии, подобно той, с какой Кретьен де Труа описывал любовные безумства своего героя в «Рыцаре телеги». Здесь особенно знаменателей и красноречив один эпизод третьей части. В поисках своего сотоварища Эктора Ланселот вынужден оказать помощь одной девице, попросившей его об этом. Она заманивает его в уединенный замок, принадлежащий фее Моргатте, сестре Артура. Та стремится удержать рыцаря у себя и опаивает его волшебным зельем. В полузабытье горой проводит у нее немало времени — от сентября до Рождества. Придя в себя, он грустит в неволе. Однажды он видит сквозь зарешеченное окно, как в соседнем зале художник расписывает стены, изображая на них историю Энея. Ланселот решает написать на стенах своей комнаты свою собственную историю, и занимается этим вплоть до Пасхи (V, 214—218). Эта сцена напоминает аналогичный эпизод из «Романа о Тристане»; но здесь сила воздействия искусства подчеркнута сильнее: Тристан не наблюдал за работой художника, быть может, даже не сам создал изображение Изольды; здесь история Эттея, нарисованная на стене, потрясает героя и заставляет его взяться за кисти и краски. Заточение Ланселота длится еще две зимы и одно лето. Однажды в мае он смотрит из окна на пробуждающуюся природу, распускающаяся роза заставляет его вспомнить королеву:

Un diemence matin fu Lancelot leves si tost comme il oi les oisellons canter. Et lors vint a une fenestre de fer et s’assist pour veoir la verdour et tant demora illuec que li solaus fu espandis parmi le jarding. Et lors regarda Lancelot el rosier, et у vit une rose novelement espanie qui estoit bien cent tans plus bele que toutes les autres. Lors li souvint de sa dame la royne qu’il vit plus bele au tornoiement que toutes les autres dames, quant il fu devant Camaalot. «Et pour chou, fait il, que lou ne la puis avoir, convient il que jou aie ceste rose qui de li me fait remembrance». Lors giete la main parmi la fenestre et la tent pour prendre la rose; mais en nule maniere n’i pot avenir, quar trop ert loing de lui, et retraist ses mains a lui. Puis regarde les fers de la fenestre, si les voit fors a mervelles.