Страница 63 из 81
— Ну как, мадонна, брат мой отплатил вам той же монетой, не правда ли?
Заливаясь слезами, Элеонора стала просить ее отдать ей платье и сетовала на то, что та ее предала. Пришел Помпейо, поклонился и сказал:
— Синьора, мы с вами квиты. Но если рассудить по правде, то виноваты все-таки вы.
И он много всего сказал ей такого, что ее успокоило. А так как она уже изведала вкус объятий любовника и нашла, что они сладостнее, чем ласки мужа, то она смирила свой гнев и устроила так, что они долго еще наслаждались своей любовью. С тех пор она никого больше не высмеивала и стала со всеми приветливой и любезной. Вот почему, дорогие дамы, всем надо помнить, что не следует потешаться над другими, если вы не хотите, чтобы люди потешались над вами, а кроме того, и отплатили бы вам за все худое вдвойне.
Часть первая
Новелла LVIII
Фра Филиппо Липпи, флорентийский живописец[91], захвачен в плен маврами и обращен в рабство, но благодаря своему искусству освобожден и окружен почестями
Всегда, во все века и у всех народов пользовались величайшим почетом талантливые и искусные люди, снискавшие себе славу как в знании языков, так и в изучении философии, равно как и во всех других искусствах. Их уважали, любили, ценили, щедро награждали и величайшие властители и разумно устроенные республики, что нам известно из воспоминаний о них и чему мы каждодневно являемся свидетелями. Это столь ясно, что не требует никаких доказательств.
Однажды в Милане во времена Лодовико Сфорца Висконти, герцога Миланского, несколько знатных людей сошлись в трапезной доминиканского монастыря Санта Мария делле Грацие и созерцали знаменитую и чудесную «Тайную вечерю», изображавшую Христа с учениками его, которую в ту пору писал славный флорентийский художник Леонардо да Винчи, любивший, чтобы каждый, кто видел его картины, свободно высказывал о них свое суждение. Имел он обыкновение — и я столько раз сам видел это — приходить рано утром и взбираться на мостки, ибо картина находилась довольно высоко над уровнем пола. Там вот, по обыкновению, повторяю, работал он от зари до зари, не выпуская кисти из руки, забывая о еде и питье. Бывало и так, что по нескольку дней сряду он не дотрагивался до картины, а только все приглядывался к ней и размышлял над нарисованными фигурами. Не раз приходилось мне видеть, как, побуждаемый внезапной фантазией, в самый полдень, когда солнце стоит в зените, он выходил из Старого замка, где лепил из глины изумительную конную статую, и шел прямо в монастырь Санта Мария делле Грацие, где, взобравшись на мостки, двумя-тремя мазками поправлял фигуры и уходил.
В те дни в монастыре Санта Мария делле Грацие пребывал старый кардинал Гуркенский, который зашел в трапезную полюбоваться картиной как раз в тот момент, когда там собрались упомянутые дворяне. Леонардо, увидя входившего кардинала, сошел вниз ему навстречу, чтобы выразить ему свое почтение. Кардинал приветливо встретил его и осыпал всяческими похвалами. Они затеяли беседу на разные темы и, между прочим, стали говорить о совершенстве и преимуществах живописи, причем некоторые выразили желание посмотреть на старинные картины, столь прославленные замечательными писателями, для того чтобы решить, может ли живопись наших дней сравниться с древней. Кардинал поинтересовался, какое содержание получает художник от герцога. Леонардо отвечал, что обычное его содержание — две тысячи дукатов в год, не считая всяких подарков и наград, которыми щедро одаривает его герцог. Кардиналу показалось, что это очень много, и он удалился из трапезной в свои покои. Тогда Леонардо, желая показать присутствующим, в каком почете и уважении были всегда искусные и выдающиеся художники, рассказал очень занимательную историю. Я был при этом и хорошо ее запомнил, навсегда сохранив в своей памяти, и вот когда я затеял писать эти новеллы, записал и ее. Сейчас, когда я приступил к отбору новелл, она попалась мне в руки, и мне захотелось, чтобы она увидела свет в сопровождении вашего достойного имени. Я дарю ее вам и посвящаю в знак моего почтения к вам за ваши всегдашние милости ко мне. Будьте здоровы.
Монсеньор кардинал был весьма удивлен той щедростью, которую проявляет в отношении меня наш высокочтимый и милостивый синьор герцог Лодовико; но, по правде говоря, я удивлен больше его — я удивляюсь его невежеству, показывающему, как слабо начитан он в хороших авторах. Не буду касаться почестей, которые всегда оказывались людям, прославившим себя в различных науках и искусствах. Я скажу лишь о том уважении и почете, которыми окружали живописцев. Не бойтесь, что надолго задержу вас перечислением всех знаменитых художников, которые процветали в добрые старые времена. Если бы я захотел это сделать, нам не хватило бы и целого дня. Что касается древних, с нас будет довольно одного примера с Александром Великим и славным живописцем Апеллесом[92], а из современных сошлюсь лишь на одного флорентийского мастера.
Однако перейдем к рассказу. Так вот, скажу я вам, что Апеллес пользовался большим почетом у Александра Великого и был настолько близок к нему, что Александр не раз заходил в мастерскую художника посмотреть, как он работает. Однажды, когда Александр в его присутствии заспорил с кем-то и начал говорить несуразные вещи, Апеллес очень мягко перебил его и сказал:
— Александр, помолчи немного и не неси околесицы! Ты рассмешишь моих учеников, которые растирают краски.
Теперь вы можете судить, сколь велик был авторитет Апеллеса в глазах Александра, особенно если вы вспомните, каким раздражительным, высокомерным и превыше всякой меры вспыльчивым был он. Я не говорю уже о том, что Александр издал публичный указ, по которому лишь Апеллес имел право писать с него портреты.
Однажды Александру захотелось, чтобы Апеллес нарисовал Кампаспу, его прекрасную наложницу, совсем обнаженной. Апеллес, увидя нагое, совершеннейшей формы тело юной женщины, страстно в нее влюбился, и когда Александр узнал об этом, то под видом дара отослал ее Апеллесу. Александр был человек большой души, но в этом случае он превзошел самого себя и был не менее велик, чем тогда, когда одерживал важную победу на поле боя. Он победил самого себя: он не только подарил Апеллесу тело своей возлюбленной Кампаспы, но пожертвовал и своей любовью, совершенно забыв о том, что она из подруги такого царя станет подругой простого мастера.
Обратимся же теперь к нашим дням и поговорим о некоем флорентийском художнике и о морском пирате. Жил во Флоренции Томмазо Липпи, у которого был сын по имени Филиппо. Когда отец умер, мальчику было восемь лет, и бедная мать, оставшись без всяких средств к жизни, отдала его в монастырь кармелитов. Маленький монах, вместо того чтобы обучаться грамоте, целыми днями портил бумагу и стены, набрасывая рисунки; увидя это и узнав о пристрастии монашка, настоятель дал ему возможность заниматься живописью. В монастыре была часовня[93], заново расписанная одним знаменитым художником. Она очень нравилась Филиппо Липпи (так звали в обители нового монаха), и он целые дни проводил там, работая вместе с другими учениками, и настолько превзошел остальных в ловкости и мастерстве, что у всех, кто его знал, составилось твердое убеждение, что в зрелом возрасте он будет величайшим живописцем. Но фра Филиппо уже в ранние годы, не то что в зрелые, так превосходно владел кистью, что создал много удивительных творений во Флоренции и в других местах, где их теперь можно видеть. Слыша постоянные похвалы и пресытившись монастырской жизнью, он сбросил с себя монашескую одежду, хотя и был произведен в дьяконы. Много прекрасных картин написал он для Козимо Медичи Великолепного[94], который его всегда очень любил.
91
Знаменитый флорентийский художник (1406–1469). О нем ходило много всяких рассказов. То, что рассказывается в данной новелле, никакими фактическими данными не подтверждается.
92
Великий греческий художник, ставший легендой, Апеллес (IV в. до и. э.), известен всему миру, но ни одного его произведения до нас не дошло.
93
Речь идет о капелле Бранкаччи в церкви Санта Мария дель Кармине с росписями Мазаччо (1401–1428).
94
Козимо Медичи (1389–1464), флорентийский банкир, меценат, фактический правитель Флоренции. От него и пошла династия Медичи.