Страница 10 из 12
– Корабль взорвался!
Я осматриваюсь. Мы летим низко над водой – самолет чуть накренился. Позади над «Маратом» – огромный столб дыма, поднимающийся на высоту 400 метров. По всей видимости, бомба попала в орудийные погреба.
– Мои поздравления, командир.
Шарновски был первым, кто меня поздравил. После него меня начали наперебой поздравлять по радио другие экипажи. Со всех сторон несутся слова: «Отличное представление!» Стоп, неужели я слышу голос командира полка? У меня ощущение, какое бывает у спортсмена, когда он выполнил трудное упражнение. Хотелось бы сейчас посмотреть в глаза тысяч благодарных пехотинцев. Но теперь надо лететь на низкой высоте в направлении берега.
– Два русских истребителя, командир, – докладывает Шарновски.
– Где они?
– Гонятся за нами, командир.
Я вижу, как два самолета летят среди облаков разрывов.
– Идиоты! Их обоих сейчас собьют собственные зенитки.
Многословие и, помимо этого, волнение в голосе Шарновски – это что-то для меня новое. Подобного раньше не было. Мы летим низко над бетонными блоками, на которых стоят русские зенитки, и почти задеваем солдат крыльями. Те все еще стреляют в наших товарищей, атакующих другие суда. Некоторое время ничего не видно из-за шлейфа дыма, идущего от «Марата». Грохот на поверхности воды, должно быть, ужасный, поскольку зенитчики замечают мой самолет только тогда, когда он ревет у них над головами. Они поворачивают орудия и стреляют по мне, отвлекаясь при этом от главной группы, что летит высоко надо мной. Я в лучшем положении, чем остальные, поскольку лечу на одиночном самолете. Подо мной мелькает множество зениток, в воздухе полно шрапнели. Но как приятно сознавать, что не все эти пушки стреляют по мне! Теперь я пересекаю береговую линию. Узкая полоса русских войск очень неприятна, а набирать высоту нельзя – я при этом потеряю скорость и безопасной высоты достигну не скоро. И потому я лечу низко. Сзади бьют автоматы и орудия. Русские в панике бросаются на землю. Вдруг Шарновски кричит:
– За нами летит «Рата»!
Я оглядываюсь и вижу русский истребитель примерно в 100 метрах позади.
– Пусть получит, Шарновски!
Шарновски молчит. Иван находится уже совсем близко. Я пытаюсь маневрировать.
– Ты спятил, Шарновски? Огонь! Я посажу тебя под арест! – кричу я ему.
Шарновски не стреляет. Наконец он спокойно произносит:
– Я не стал открывать огонь, командир, потому что подлетает наш «мессершмитт», и, если я выстрелю по «Рате», могу его повредить.
Вопрос закрыт – Шарновски контролирует ситуацию; но я весь в поту от пережитого. Трассы от снарядов справа и слева. Я выписываю невероятные зигзаги.
– Вы можете поворачивать, командир. «Мессершмитт» сбил «Рату».
Я гляжу назад. Шарновски говорит правду – русский истребитель лежит на земле. Мимо меня проносится «мессершмитт».
– Шарновски, хорошо бы ты подтвердил для пилота факт сбития самолета.
Ответа нет. Похоже, Шарновски уязвлен, что я не оказал ему доверия в этой ситуации. Я знаю его – он будет дуться, пока мы не приземлимся. Мы уже совершили множество полетов, во время которых Шарновски не произнес ни слова.
После посадки все экипажи выстраиваются перед палаткой эскадрильи. Лейтенант Штейн сообщает, что командир полка поздравил по телефону 3-ю эскадрилью с успехом. Он лично видел очень впечатляющий взрыв. Штейна попросили доложить имя офицера, который пошел в пикирование первым и успешно сбросил 1000-килограммовую бомбу, – этот офицер представлялся к Рыцарскому Железному кресту.
Посмотрев на меня, Штейн произнес:
– Прости меня, но я сказал командиру, что горд за всю эскадрилью, так как считаю, что этот успех принадлежит всем.
В палатке он пожал мне руку и по-мальчишески рассмеялся:
– Больше мы не услышим об этом линкоре в докладах.
Внезапно раздался звонок от командира полка.
– Трудный выдался сегодня день для 3-й эскадрильи. Вам нужно немедленно вылетать, чтобы атаковать «Киров», который пришвартовался к «Марату». Хорошей охоты!
Фотографии, доставленные последним самолетом, показали, что «Марат» разломился на две части. Должно быть, фотография была сделана уже после того, как рассеялся дым от взрыва.
Вдруг телефон зазвонил снова.
– Штейн, вы видели, куда упала моя бомба? Я не видел – как и Пекрун.
– Она упала в море, господин полковник, за несколько минут до атаки.
Пилоты помоложе с трудом сдерживают улыбки. Полковник слышит в трубке сдержанные смешки – и это все. Не нам судить нашего командира полка, который годится нам в отцы, если, не справившись с нервами, он преждевременно нажал спуск бомбосбрасывателя. Он заслуживает похвалы только за то, что отправился с нами на выполнение столь трудной задачи. Между возрастом двадцать пять и пятьдесят большая разница. Особенно при полетах на пикирующих бомбардировщиках.
Мы вылетаем снова, чтобы атаковать «Киров». Самолет Штейна в вылете не участвует – по возвращении с предыдущего задания колесо бомбардировщика попало в неровность на посадочной полосе, машина скапотировала и погнула винт. 7-е звено дает ему самолет на замену, и вот самолеты эскадрильи уже разгоняются и поднимаются в воздух. Но самолет капитана Штейна снова наталкивается на какое-то препятствие и снова непригоден к полетам. На сей раз замены взять негде – самолеты уходят в воздух один за другим. Из штаба никто, кроме меня, не летит. И потому, выбравшись из своего покалеченного самолета, Штейн вскарабкивается на крыло моего.
– Я знаю, что ты обозлишься на меня за то, что беру твою машину, но командую эскадрильей я – я и должен лететь с ней. Я возьму Шарновски для этого вылета.
Раздосадованный и сердитый, я направляюсь туда, где ремонтируются поврежденные машины, и занимаю себя работой инженера. Эскадрилья возвращается через полтора часа. Первого номера – штабного самолета с зеленым носом – нет. Я полагаю, он был вынужден совершить вынужденную посадку где-то на нашей территории.
Как только мои коллеги приземляются, я спрашиваю: что произошло со штурманом. Слышу уклончивые ответы, пока кто-то не произносит:
– Штейн пикировал «Киров», на высоте две или полтори тысячи метров в него попал снаряд. Зенитка повредила горизонтальное оперение, и его самолет потерял управление. Я видел, как он пытался выйти прямо на корабль, используя элероны, но промахнулся и упал в море. Взрыв тысячекилограммовой бомбы серьезно повредил «Киров».
Потеря нашего командира и моего верного капрала Шарновски была тяжелым ударом для всей эскадрильи и стала трагическим завершением успешно начавшегося дня. Этого прекрасного парня Шарновски больше нет! Нет и Штейна! Оба они были образцовыми воинами, и их потеря невосполнима. Им повезло в том, что они погибли в то время, когда еще пребывали в уверенности, что все перенесенные ими трудности принесут победу Германии.
Временно руководство эскадрильей взял на себя капитан из штаба. Я выбрал в качестве бортового стрелка рядового 1-го класса Хеншеля. Его прислали из резервного звена в Граце, где он был со мной в нескольких учебных полетах. Время от времени я беру в полеты других – нашего финансиста, офицера разведывательной службы и, наконец, офицера медицинской службы. Ни один из них не гарантирует мою безопасность с задней полусферы. Хеншель всегда выходит из себя, когда я оставляю его на земле, а его место занимает кто-то еще. Он ревнив, как влюбленная девица.
До конца сентября мы делаем множество вылетов в район Финского залива и достигаем нового успеха, потопив еще один крейсер. Однако с линкором «Октябрьская революция» нам не везет. Он поврежден бомбами небольшой мощности, но не очень сильно. В тот день, когда во время вылета нам удается сбросить 1000-килограммовую бомбу прямо на корабль, ни одна из тяжелых бомб не взрывается. Несмотря на самое серьезное расследование, не удается определить, имело ли место вредительство. Так или иначе, но Советы сохраняют один из своих линкоров.