Блондинка на выданье

- Слушай, перестань мне на « вы » говорить! – возмутилась я, - что ты хотела сказать?

- Просто я всегда хотела иметь детей, но боялась ответственности, - протянула она, и я засмеялась.

- Глупая. Дети – это самое главное счастье в жизни, наше продолжение.

- А я всё равно боюсь, - сказала она, - что сделаю что-нибудь не так, что не смогу воспитать, что ребёнок меня слушаться не будет.

Я подошла к ней, и обняла за плечи.

- Ликёру хочешь?

- Я люблю ликёр, - кивнула она, и я достала из шкафчика бутылку « Лимончеллы ». Разлила тягучую жидкость по стаканам, достала коробку конфет, и мы уселись за столом.

- Это только сначала, кажется, что боишься, а потом понимаешь, что без этого жизнь была бы пустой, - начала я философский разговор, и через пять минут мы уже стали подружками.

- Скажи, а что у тебя с Женькой? – спросила она в какой-то момент.

- Как мне надоел этот вопрос, - вздохнула я, - ничего у меня с ним нет, и быть не может. Что вы все спрашиваете?

- Потому что ты красивая, и яркая. Мужики, наверное, к тебе липнут, а женщинам, конечно, это не нравится.

- Но очень быстро отваливают, когда понимают, что им тут ничего не светит, - хмыкнула я, и на кухню вошли Макс и Евгений.

- А что это вы тут делаете? – удивился мой супруг.

- Общаемся, - пояснила я, и подлила нам ликёра.

- И как они эту липкую гадость пьют? – хмыкнул Евгений.

- А как вы эту горькую гадость, именуемую водкой, пьёте? – в тон ему ответила я.

- Так мы её не рассасываем, залпом хлебаем, - пояснил прокурор, - а вы тянете, да ещё такую сладость конфетами зажёвываете, и пирожными. Анна Константиновна, по-моему, вам уже хватит, - сказал Евгений, - я вас отвезу, - он подхватил её под белы ручки, и они уехали.

- Слушай, а что здесь твориться? – спросил Максим, - опять на свой психологический конёк вскочила?

- Даже если и так? Что из того? Я уже не могу с людьми общаться?

- Можешь...

- Спасибо, что разрешил, - буркнула я, встала с места,

прихватила из ящика коробку шоколада, и пошла в спальню.

Плюхнулась на кровать, раскрыла ноутбук, и забралась на

сайты стихов. Там было полно всякого, оказывается, современники пишут прекрасные стихи, а вот моим чего-то не хватает. Сама не пойму, чего именно, но чего-то не хватало.

На блоге был адрес, где собираются литераторы, и я решила туда съездить, пообщаться с ними. Тем более, кажется, это тот самый адрес, который мне дал Генрих.

При мысли о Генрихе, у меня от обиды зубы свело. Скотина! Поверил глупостям! Он меня знает, как облупленную! Знает, что я никогда не пойду на афёру! Вернее, на растрату. Афёры я и так каждый день проворачиваю, но они вполне безобидны и несут добро людям. Вот придурок-то!

Но, с другой стороны, что-то тут не так, что-то странное. Он так хорошо меня изучил, он меня ценит. Понимает, что я бесценный сотрудник. Он мне сам это говорил, и вдруг выгнал. Или он решил, что я не справлюсь с новой должностью?

Да он заслонил меня от пули, когда его супруга, в то время ещё любовница, в меня стреляла!

Правда, она не собиралась меня убивать, лишь хотела, чтобы её посадили за убийство, которого она не совершала. И не придумала ничего умнее, кроме, как пальнуть в воздух, якобы промахнулась. Конечно, тут правоохранительные органы разбираться не станут, тут же на нары загребут.

Только известие о том, что она беременна, заставило её сказать правду. Генрих, хоть и получил пулю под рёбра, оценил доброту и жертвенность Милы, и, поскольку, беременна она была от него, на ней женился.

- Что ты там ищешь, если не секрет? – вошёл в комнату Максим.

- Секрет, - закрыла я сайт.

- Интересненько, - пробормотал Максим, и плюхнулся около меня, - у тебя от меня секреты появились?

- Наверняка и у тебя от меня секреты имеются, - хмыкнула я, вытягивая ноги на кровати.

- Нет у меня никаких секретов, - Максим потянулся к ноутбуку, но я быстро выставила главную страницу, и он удивлённо прищурился.

- Не понял.

- Чего ты не понял?

- Что ты так шифруешься? Что опять за тайны? Что ты вынюхиваешь?

- Почему, сразу, вынюхиваю? – рассердилась я, - может, я по каким женским сайтам лазаю? Может, я тебе сюрприз хочу сделать?

- Зачем? Я не люблю сюрпризы.

- Странный ты у меня, - пробормотала я, - все любят сюрпризы. Впрочем, да ладно, это я для красного словца. Я по туристическим сайтам лазала. Что ты думаешь насчёт поездки за границу?

- Думаю положительно, - улыбнулся Максим, - что ты предлагаешь?

- Италию.

- Только не Италия! – замахал он руками, и я невольно улыбнулась.

- Но почему?

- Потому что там одно твоё излюбленное искусство, скульптуры, музеи, галереи, оперы.

- Но, кроме искусства, там пицца, лазанья, каппучино, и прочие лакомства, - улыбнулась я, - что ты насчёт этого скажешь?

- Скажу, что повар в твоём ресторане итальянец, и всё вышеперечисленное я пробовал.

- Понятно, упёртый баран, - вытянулась я на одеяле, - слушай, мне вот интересно, а ты стихи любишь?

- Стихи? – Макс сделал такие глаза, что я фыркнула, а он закашлялся.

- Что такое? – склонила я голову на бок.

- Издеваешься? – хмыкнул Максим, - я похож на больного?

- Почему, сразу, на больного? – рассердилась я, - по-твоему, стихи читают только больные? Представляю, что ты думаешь о тех, кто их пишет!

- Ничего хорошего не думаю, сумасшедшие психопатки.

- Тавтология! – фыркнула я, - дурак! А почему только в женском роде говоришь? К твоему сведению, в восемнадцатом веке считалось, что женщине писать стихи, тем более, любовные, неприлично. Это была привилегия мужчин. Плюс ко

всему, ты сейчас меня оскорбил.

- Это, каким образом? – ошалел Максим.

- Когда сказал, что стихи читают больные. Я обожаю Генриха Гейне, Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Цветаеву, и Ахматову. Это ты больной на всю голову! Стихи – это тонко, и красиво. Поэт по-другому видит окружающий его мир, более тонко воспринимает. Скажи, что ты думаешь насчёт картин Айвазовского?

- Сумасшедший, помешавшийся на штормах.

- Вообще-то, он умер от старости, будучи в абсолютнейшем разуме, - улыбнулась я, - а для меня он, художник номер один в мире. Так мастерски писать волны мог только в высшей степени талантливый человек, он был романтиком, и все его полотна пропитаны романтизмом.

- Не вижу романтики в буре, - вздохнул Максим, и потянулся ко мне, - зато вижу обворожительную женщину, и не желаю больше говорить об искусстве. Кстати, « Камасутра » – тоже своего рожа искусство.

- Ты – средневековый осёл! – буркнула я.

- А это как?

- Лишь бы вкусно поесть, сделать потомство, и похоть потешить.

- Скажешь, что твой Димка не из похоти тащил тебя в койку, когда ты была его женой? – прорычал Максим, кажется, я его разозлила.

- По крайне мере, он мне стихи читал, и мы танцевали вальс на мостках у моря.

- Что вы делали? – Макс даже поперхнулся.

- А чего ты так удивляешься? – засмеялась я, - ты способен на такую фантазию?

- У меня иные фантазии, - рявкнул Максим, и в одно мгновенье оказался на мне, целуя.

Потом мы уснули, а утром я, встав, одела чёрные брюки, и белую водолазку. Укороченный, почти, как топ, чёрный свитер с рукавами « летучая мышь », крупной вязки, шпильки, и взяла из шкафа белую, короткую шубку.

Распечатала свои стихи, сунула в папку, и отправилась на кухню.

- Я напекла пирогов с персиками, - сказала Анфиса Сергеевна, -

попробуй.

- Вкуснотища, - оценила я, откусив от пирога, быстро

проглотила свой завтрак, и выбежала из дома.

Федор, наш садовник, расчищал дорожку, за ночь успело порядочно намести, и я выехала из гаража.

Зазвонил телефон, и я увидела номер маман, высветившийся на дисплее.

- Эвива, здравствуй, - сказала она с места в карьер, - Новый год встречаете с нами, и слышать не желаю никаких отмазок.

- Это я слышать не желаю никаких отмазок, - парировала я, - приезжаете все к нам. На рождество, католическое, мы к вам приедем, а Новый год и православное Рождество у нас. Тем более, я хочу освятить для детей образки.