Страница 47 из 58
Я привык к своим матросам — веселому, неунывающему народу, который минуты не может прожить без шутки, пусть сказанной тихим шепотом, чтобы враг не услышал. Но сейчас все молчат. Значит, действительно вымотались вконец.
Офицеры рассказывают мне о своих людях. Кто из них не был героем в этот жаркий, боевой день!
Командир второго взвода Григореико представляет мне краснофлотца Якова Ивановича Рябова. Простоватый, неприметный паренек. А он вынес из-под огня двадцать раненых с их оружием. Даже когда путь преградил вражеский пулемет, Рябов бесстрашно бросился вперед, гранатами уничтожил расчет, а пулемет повернул в сторону противника и его очередями стал расчищать дорогу.
— Наконец, — сказал Григоренко, — товарищ Рябов спас мне жизнь. [194]
— Да что уж тут особенного, — смутился матрос. — Все мы тут друг за дружкой смотрели. Сам погибай, а товарища выручай — нас этому учили.
Допытываюсь, как было дело.
— Мы шли в атаку, — поясняет Григоренко, — вдруг из-за куста передо мной выскочил немецкий обер-лейтенант. Он уже пистолет поднял, чтобы в меня выстрелить, но внезапно рухнул прямо мне под ноги. А в следующий момент повалились два автоматчика, бежавшие на выручку обер-лейтенанта. В трех шагах от меня стоял Рябов. Ствол его автомата еще дымился. Тогда я и внимания на это не обратил: жаркая схватка была. И только позже осознал: верная гибель была бы мне, если бы Рябов не оказался рядом.
Собрав бойцов, ставлю им в пример действия краснофлотца Якова Рябова. Знакомлю с задачей, которая стоит перед нами на завтра. Прощаясь, крепко жму загрубелую сильную руку Рябова. Да, на таких людей можно положиться!
В темноте возвращаюсь на командный пункт. Здесь уже дожидается меня комиссар Ищенко. Он рассказывает о том, как проходил бой в полосе наступления батальона капитана Гегешидзе. Здесь тоже немцы оказали сильное противодействие. Беспримерную храбрость проявил политрук шестой роты младший политрук Николай Данилович Кривунь. В разгар боя один из взводов оказался отрезанным от своих. Заметив это, Кривунь сказал секретарю партийной организации роты Григорию Игнатенко:
— Спешим на выручку!
Скрываясь в кустах и переползая открытые места, Кривунь и Игнатенко прорвались в расположение взвода. Когда бойцы увидели, что с ними их любимец — политрук, будто силы у них удвоились. Кривунь собрал моряков и повел в атаку. В рукопашной схватке бойцы прорвали вражеское кольцо, уничтожив при этом до полуроты фашистов. Впереди шел коммунист Николай Кривунь. Людей спас, а себя не уберег: в этом бою он был тяжело ранен.
С волнением слушаю о героизме нашей девушки-разведчицы девятнадцатилетней Ольги Химич. Ольга была известна в бригаде своими дерзкими вылазками в расположение врага. Не раз она приносила ценные сведения [195] о противнике и даже приводила пленных. Одетая в красноармейскую форму, она была похожа на молодого красивого парня. У нее было смуглое продолговатое лицо, большие черные глаза. Ей немного мешали пышные темные волосы. Но Ольга искусно прятала их под пилоткой или шлемом. Сегодня разведывательный взвод, вклинившись в расположение противника, попал под ураганный пулеметный и минометный огонь. Было приказано выйти из зоны обстрела. Но рядом с Ольгой Химич упал раненый краснофлотец Иван Олейников. Девушка, быстро перевязав краснофлотцу ногу, взвалила его на себя и ползком вынесла с поля боя. Затем Ольга снова вернулась во взвод. Вместе с другими разведчиками она отбивалась от наседавших гитлеровцев. Вблизи разорвалась тяжелая мина. Девушке перебило обе ноги. Ольга из последних сил приподнялась на локтях рук. Пилотка упала с головы, прекрасные черные волосы рассыпались по плечам. Ольга взвела ручную гранату и швырнула в сторону немцев.
— Смерть вам, проклятые! — были ее последние слова.
Бойцы осторожно подняли разведчицу и отнесли в лощину.
— Да что там, — задумчиво проговорил Александр Митрофанович. — Столько героизма, что на месяц хватит рассказывать.
Докладываю об обстановке командиру сектора. Вскоре меня вызывает к телефону начальник штаба Приморской армии генерал Николай Иванович Крылов.
— Товарищ Жидилов, — спокойным тоном сказал он, — вы не выполнили задачу дня, не достигли виадука. Военный совет недоволен этим и приказывает с рассветом вновь перейти в наступление.
— Есть! — отвечаю. — Но сил у меня маловато. Из тысячи едва осталось четыреста человек.
— Пополнения вам дать неоткуда. Справляйтесь своими силами.
Вызываем на КП командиров батальонов и рот, комиссаров и политруков, уточняем задачу на следующий день. С рассветом снова будем наступать, пока не достигнем виадука. Разведка под руководством политрука Павликова выступит в 2 часа ночи, уточнит огневые средства противника в полосе наступления. Артиллерийская и минометная [196] батареи перейдут на новые позиции, на 500 метров вперед.
Ищенко поручает комиссарам и политрукам проверить, чтобы бойцы были накормлены и получили возможность хоть немного отдохнуть.
В 24 часа офицеры разошлись по своим подразделениям.
Начальник продовольственного снабжения артиллерийского дивизиона лейтенант Никита Кириллович Беломыльцев, который стал хозяйственником нашего отряда, распорядился принести ужин. Где-то на старом огороде в соседнем совхозе он нашел грядку щавеля, и коки приготовили зеленый мясной борщ.
— Молодцы продовольственники, — восхищается Ищенко, — сразу видна школа нашего Будякова. Давай, давай корми людей, — выпроваживает комиссар довольного похвалой Беломыльцева.
— Все будут накормлены, товарищ комиссар, — заверяет лейтенант.
После вкусного ужина люди веселеют. Слышится оживленный разговор, смех. Удивительные люди!
В 4 часа утра подразделения снова продвигаются вперед. Все горят желанием выполнить задачу. Капитан Гегешидзе торопит свой батальон. Пока немцы не спохватились, он хочет обойти высоту. Третий батальон Модина тоже пришел в движение. Разведчик, присланный Павликовым, ушедшим со своей группой далеко вперед, сообщает, что за высотой 107,2, у шоссейной дороги, стоят пять танков. Об этом сейчас же донесли начальнику артиллерии сектора. Мощный залп гаубиц накрыл цель, но три танка все же смогли выйти навстречу второму батальону. Помощник начальника штаба второго батальона лейтенант Николай Алексеевич Егоров со взводом противотанковых ружей выскочил навстречу стальным чудовищам. Метким огнем один танк был подбит, два других повернули влево, к шоссейной дороге. Пока подбитая машина вращалась вокруг своей оси, к ней подползли два краснофлотца и подорвали ее гранатами.
Третий батальон попал под сильный минометный огонь противника. Роты стремились как можно быстрее преодолеть обстреливаемый участок, но наткнулись на вражеские пулеметы. Бойцы залегли. Комиссар Модин поднялся и увлек своим примером девятую роту. Матросы [197] ринулись вперед. Скоро весь батальон дружно атаковал противника. Но в это время автоматная очередь сразила Модина.
Мне сообщают, что Модин погиб, в командование батальоном вступил его начальник штаба старший лейтенант Попов.
— Вот и искупил свою вину, — с грустью произносит Ишенко.
Кажется невероятным: ведь только что мы разговаривали с ним — нашим всегда жизнерадостным, энергичным политруком Модиным.
К 10 часам утра бой достигает наивысшего напряжения. Появляются немецкие бомбардировщики. Они налетают тройками, пикируют и, кажется, в упор бросают бомбы. Некоторые наши подразделения не выдержали и стали отступать. Мы молча переглянулись с комиссаром: теперь нам пора! Не сговариваясь, бежим вперед, останавливаем растерявшихся бойцов, ободряем их и вместе с ними вливаемся в боевые порядки третьего батальона. Положение восстановлено. Второй батальон тем временем достигает железнодорожного виадука.
Разведчики наши смотрят во все глаза. Частей Чапаевской дивизии не видно. У виадука мы одни. Дальше продвигаться не можем: и так каждую минуту висит над нами угроза оказаться во вражеском окружении. Развертываю остатки батальонов фронтом на север, приказываю окапываться.