Куколка

Хозяйка магазина вопросительно смотрела на нее. Бэлль указала на свои туфли, подняла подол, чтобы показать, что у нее нет нижней юбки, и наконец коснулась одного из повседневных платьев. Девушка достала из ридикюля двадцать пять франков и помахала ими перед хозяйкой.

Та поняла, что пытается сказать Бэлль, но это явно пришлось ей не по нраву. Хозяйка магазина что-то пробормотала, закатила глаза и с гневным видом стала расхаживать туда-сюда. Но Бэлль стояла на своем и выглядела подавленной. В конце концов женщина успокоилась. Она направилась вглубь магазина, где стояли туфли, и вернулась с несколькими парами. Вся обувь была в отличном состоянии. Аккуратные черные ботинки на пуговицах идеально подошли Бэлль; они были на невысоком каблучке и смотрелись очень элегантно.

Следом хозяйка магазина достала легкое серое шерстяное платье. Лиф спереди застегивался на пуговицы, с одной стороны имелась аппликация из темно-серых цветов. Бэлль платье понравилось, потому что оно было теплым и подходило практически для любого случая. Она дала понять, что хочет его примерить. Хозяйка полезла в корзину, достала несколько нижних юбок, панталоны и рубашку и сунула их Бэлль, как будто говоря, что она может сама выбрать то, что хочет.

Спустя час Бэлль, ликуя, вышла из магазина в сером платье и новых ботинках. Белье, которое она выбрала, красный костюм, ее вечернее платье и туфли были завернуты в коричневую бумагу. Все вещи обошлись ей в двадцать пять франков, но она чувствовала вину перед хозяйкой магазина.

Дальше по улице Бэлль увидела магазин, где продавались перья, бусы, веера и цветы для шляп. Некоторое время она смотрела на витрину, напоминая себе, что по возвращении в Англию собирается стать шляпницей. Эти мысли придали ей решимости. Она не просто заработает достаточно денег, чтобы вернуться домой, но и отложит на черный день, чтобы вернуться домой с высоко поднятой головой.

Вместе с зубной щеткой и крошечной баночкой крема для лица Бэлль купила шляпку, украшенную черным мехом, — больше всего подходившую под ее пальто и похожую на ту, что она оставила в Марселе. Вчера без шляпки она казалась себе полуодетой.

Когда Бэлль вернулась, мадам Эррисон сидела в вестибюле.

— Нашли что-нибудь? — поинтересовалась она.

Бэлль так радовалась своим покупкам, что была счастлива ими похвастаться, и когда показывала свои приобретения хозяйке, чувствовала, что та подобрела. Мадам Эррисон приложила красный костюм к плечам Бэлль и улыбнулась.

— Этот цвет вам идет, — сказала она. — Мне кажется, он принесет вам удачу.

— Merci, madame[22], — поблагодарила Бэлль и была вознаграждена улыбкой, которая осветила лицо женщины, сделав ее на десять лет моложе.

Все, что Бэлль знала о работе в гостиницах, она почерпнула у одной из девушек в Новом Орлеане, которая уверяла, что жила так в Нью-Йорке несколько месяцев и заработала кучу денег. Но каким бы отличным ни был план, Бэлль очень пугала эта перспектива. Воображение рисовало ей, как жандармы заламывают ей руки за спину и сажают за решетку. В Париже явно были тысячи проституток, которые стояли на улице, работали в борделях и гостиницах. Бэлль хотелось познакомиться с кем-то из них, чтобы узнать, как все это происходит.

На второй день пребывания в Париже Бэлль купила карту и отправилась на разведку на Елисейские поля, предположив, что именно там расположены самые лучшие гостиницы. Некоторые оказались сомнительными на вид, от других она отмахнулась из-за бдительного швейцара, и Бэлль почувствовала, что никогда не сможет здесь реализовать свой план. Остальные гостиницы с виду казались опрятными, но, глядя на входящих и выходящих оттуда людей, Бэлль увидела, что их постояльцы — простые люди, а ей необходима была гостиница, где останавливаются богачи.

В конце концов она обратилась к портье с вопросом о гостиницах, сделав вид, что ищет номер для своей матери и тетушки. Тот протянул ей список из четырех гостиниц, потом добавил еще отель «Ритц» на Вандомской площади. И хмыкнул со словами:

— Vouz devez être très riche pour y rester.

Бэлль была практически уверена: он сказал, что нужно быть очень богатым, чтобы там остановиться, поэтому тут же почувствовала, что именно туда ей и нужно.

Вандомская площадь была большой и почти круглой, поскольку здания по углам стояли наискось и их двери выходили на площадь. Бэлль тут же поняла, что это особое место, поскольку красивые симметричные здания были, вероятно, лет на двести старше, чем дома на широких бульварах, где она прогуливалась, и высотой всего лишь в четыре этажа, а не в шесть, что казалось характерным для этого города. В центре мощеной площади стояла огромная бронзовая колонна, и когда, задрав голову, Бэлль размышляла о том, Наполеон ли стоит наверху, она услышала, как какой-то англичанин в сюртуке и цилиндре объяснял своей жене, что статуя вылита из сотен пушек, которые Наполеон захватил во время сражений. Пока Бэлль разглядывала статую, пара направилась в один из многочисленных ювелирных магазинов. Любому при взгляде на изделия, выставленные в витринах этих магазинов, было понятно, что они не для простых людей: сверкающие бриллиантовые ожерелья, кольца с огромными сапфирами и такие восхитительные рубины, что даже дух захватывало.

«Ритц» ничем не выделялся на этой площади. Бэлль не сразу заметила скромную золотую вывеску над дверью. Она вспомнила, как Мог рассказывала, что самые лучшие гостиницы в Лондоне те, которые отличаются сдержанным достоинством. «Ритц» явно мог этим похвастаться. Бэлль надеялась, что из-за дороговизны и величия мало кто из проституток рискнет попытать здесь счастья. Бэлль не знала, мудрый ли это план, но Марта всегда говорила, что ее «воспитанницы» должны метить высоко.

Когда Бэлль вернулась в «Мирабо», чтобы переодеться, она была очень уставшей, поскольку прошла, руководствуясь картой, много километров. Девушка понимала, что вскоре ей придется научиться пользоваться городским транспортом — в конце концов, люди в Лондоне все время ездят на метро, а здесь, во Франции, оно не должно слишком уж отличаться. Бэлль лишь однажды ездила на метро с мамой, и ей показалось, что там все очень запутано.

Тем не менее прогулка пошла ей на пользу: она увидела Триумфальную арку, величественную Эйфелеву башню, которая, как ей говорили в школе, является самым высоким зданием на земле. Еще Бэлль побродила по местам, которые были такими же убогими и пугающими, как кварталы в Лондоне. Она заверила себя, что будет понемногу исследовать город и сможет его полюбить. Зайдет в шляпные магазины, посмотрит на шляпки, чтобы понять, что сейчас носят, и вообще, всесторонне исследует французскую моду. Но прежде всего она должна сделать решительный шаг и вечером снова наведаться в «Ритц».

Бэлль почти не нервничала, когда в половине восьмого вечера вернулась на Вандомскую площадь. Она знала, что отлично выглядит — с зачесанными кверху волосами, в красном костюме, — но у нее дрожали коленки из-за дерзости ее намерений и вероятности того, что ее могут вышвырнуть из «Ритца».

Днем девушка решила, что Вандомская площадь выглядит довольно впечатляюще. Но увидев ее при свете газовых фонарей, с десятками частных экипажей (у некоторых из них были даже гербы на дверцах), с блестящими автомобилями, Бэлль растерялась. Мерцающий свет висящей в вестибюле хрустальной люстры, проникающий через стекла в блестящих дубовых дверях, зимний сад, который Бэлль заметила мельком, когда проходила мимо, свидетельствовали о том, что в этой гостинице останавливаются известные постояльцы, возможно, даже особы королевской крови.

Бэлль собралась с духом, вздернула подбородок и решительно направилась к двери. Ей было страшно, но отступать она не собиралась. Богатым мужчинам всегда нужны женщины.

— Bonsoir, mademoiselle[23], — улыбнулся швейцар в ливрее, открывая перед ней дверь.

Бэлль старалась вести себя так, как будто уже не раз бывала в подобных местах. Перед ней простирался длинный широкий коридор, отделанный белым мрамором, и лежал самый толстый и роскошный ковер кобальтового цвета — ей еще никогда не доводилось видеть такой красоты. Стояли здесь и мраморные статуи. Было множество диковинных цветов, люстры сверкали, а деревянные двери блестели, как зеркала. Наверное, так выглядел Версаль во времена Людовика Четырнадцатого.