Связующие нити

На Пулю я не обращала внимания. Ни по Нилу, ни по Вельтону я не замечала, что они придали её словам обо мне какое‑то значение. Зарина была поглощена собой, и это был прекрасный симптом душевного успокоения. Сама Пуля тоже вела себя обычно, — то есть чиркала что‑то на своих стикерах с равнодушным видом, только не озвучивая наброски рецептов. Иногда смотрела журналы, но уже в одиночестве за своим столом.

Сегодня я решилась расставить все точки над "и", и, подойдя к ней, сказала:

— Пошли на разговор, на минутку? — и кивнула в сторону своей каморки.

Она не возражала.

Первым, что я сказала, когда дверь за нами закрылась:

— Благие намерения, это прекрасно…

Пуля и глазом не моргнула:

— Рада помочь.

— Я должна признать, что твоя интуиция тебя не подвела, я действительно люблю. Но всё‑таки ты не хорошо поступила, сказав об этом здесь всем, в том числе и Тристану.

— Я не выношу лжи, — парировала та, и после некоторой паузы добавила: — Мужчина, с которым я жила десять лет всё это время жил на самом деле на две семьи. Он уезжал в долгие командировки якобы по работе. И там он был отцом, мужем, а со мной оказался сторонником свободных отношений. Этот мерзавец слишком боялся ответственности перед законом, в случае, если его поймают, так что не рисковал жениться на двоих. Я не настаивала на свадьбе, мне казалось не важным — расписаны мы или нет, если всё равно всю жизнь мы проживём друг с другом. На счёт детей он тоже настаивал…

Пуля села на один из пуфиков и сложила на груди руки. Я осталась в проходе, у стены, не решаясь сесть с ней лицом к лицу. Её откровенность, я чувствовала, была осуждением мне, а не дружеской доверительностью.

— Я его так любила, что согласна была на всё, а он, говоря, что в мире есть только мы и никто нам больше не нужен, всего лишь не хотел платить алименты и нести дополнительную ответственность. Я шла на аборты. Когда мне открылась правда, я была достаточно сильной, чтобы вынести её. И я поклялась, что вся моя ненависть будет направлена только на ложь. Я заметила твои внезапные перемены, Гретт, и недоумение Триса, твою скрытность от него… ты любишь, но скрываешься, болтая что‑то там о внезапно открывшемся вдохновении. Правда то, что прежде я не замечала между вами ни страсти, ни каких‑то таких проявлений, вы вели себя как брат и сестра, из‑за чего я тебе тогда и сказала, что между вами нет любви. Холодные, ровные, даже равнодушные отношения…

— Ты права…

— Так вот — не надо врать! — цыкнула Пуля, бросив в мою сторону взгляд ярости и презрения. — Тристан, в отличие от многих мужчин, хороший человек и не заслуживает лжи по отношению к себе. Пусть он порвал мою рукопись, но потом он не раз просил прощенья, у нас был разговор, он всё мне объяснил, я его простила и не держу ни капли зла. Нравится тебе это или нет, но я на его стороне, и буду его защищать. Пусть я раньше не видела, но теперь вижу — при всей своей мужественности, Трис человек с наивным сердцем, и дорожит тобой как полный дурак.

При этих словах я ткнулась любом в стену.

— Кайся, — злорадно прошипела Пуля мне в спину, — я не дам тебе обманывать его, и потому сказала всё, как знаю. Если он мне не поверил, если ты навешала ему лапши на уши за эти два дня, я буду разоблачать тебя снова и снова…

— Пуля… — я всхлипнула, — Пуля… это его я люблю! Мы подружились, поженились и остались друзьями. Всё фиктивно… мы никогда не были любовниками, мы хотели быть вместе тогда, не быть одинокими, решить все свои проблемы, даже не знаю, почему ещё… это звучит невероятно и глупо, но это так. Я скрываю это от Триса, потому что боюсь оттолкнуть его своим признанием…

Я почувствовала её руку на своём плече и, обернувшись, увидела огромные изумлённые глаза.

— Пуля… — я заплакала и обняла её, — мне так жаль, что у тебя… что он оказался таким…

— Не может быть… к чёрту меня, эта история отболела. Как могло такое между вами случиться?! Поклянись, что ты ничего не придумала.

— Это правда…

— Ой, кажется, я влезла куда меня не просили, ты меня прости. Глупенькие вы детки… значит у тебя такое же наивное сердце, как и у него, на том и сошлись.

— Обещай, что не скажешь ничего Трису. Я сама. Когда‑нибудь…

— Больше я ни во что не вмешиваюсь. Я лучше о вас роман напишу, со счастливым концом.

— Обязательно. Про всех нас. Про агентство.

— Может быть и про всех.

— Когда выйдешь, скажи, что я не выспалась и осталась здесь покемарить. Не хочу, чтобы Трис видел, что я плакала. Ладно?

— Ладно.

Слова Пули не выходили у меня из головы, и мне казалось, что я буду слышать и слышать их в своей памяти, но как только я легла на составленные пуфики и погасила бра, как действительно быстро заснула с ощущением покоя в душе.

Глава 48.Посетительница

Разбудило меня под утро Зарина. Трису я с полным правом заявила, что уезжаю в мастерскую рисовать, потому что раз уж призналась о подарке — то скрывать нечего. Осталось всего два дня, а мне нужно было ещё сделать последние штрихи, всё оформить, и обязательно запаковать в цветную бумагу и большой бант. Трис на это загадочно нахмурился, ничего не возражал и отпустил без слов.

До самого закрытия мастерской, до шести вечера я работала над завершающими деталями, и с гордостью осознала, что мне всё удалось. Без ложной скромности была довольна результатом, но в действительности оценить картину мог только Тристан, и никто больше.

Я не чувствовала, что поставила его в неловкое положение, признавшись, что что‑то рисую к годовщине. У него тоже, наверняка, уже был приготовлен для меня подарок. Мы никогда не отмечали эту дату, как полагалось бы отмечать, но мы всегда обменивались символическими знаками внимания в этот день. В прошлый год, к примеру, он подарил мне альбом с экслибрисами, а я ему большую открытку с изображением старинной гравюры "Лунный мост". Книга затерялась где‑то на полке в моей мастерской, а куда уж он дел мою открытку — не знаю, но в комнате я её никогда не видела.

Мне хотелось, чтобы в честь пятилетия Трис приготовил для меня тоже что‑то чуть более особенное, чем раньше, но слишком я на это не рассчитывала. Лучшим подарком для меня будет — если ему понравится рисунок.

Вечером Триса дома не было, он снова исчез, только оставил записку, что завтрак в холодильнике, и он по важным делам в отлучке. В агентстве у него тоже был выходной, и я прикинула, что увижу его только завтра, после того, как вернусь от родителей и Гелены. Завтра как раз был понедельник.

В восемь после работы я забрала рисунок, в десять, дождавшись открытия, оформила его в раму под стекло в багетной мастерской, упаковала, и вместе с неудобной ношей отправилась по гостям.

Дома было всё хорошо. Мама только расспрашивала о планах на отпуск, но, как выяснилось, только для того, чтобы плавно подвести беседу к собственным намерениям — уехать с отцом на месяц во второе свадебное путешествие. Им в основном подарили деньги, и было много вариантов их траты — починить крышу, поправить забор, залить полы в подвале, но внезапно романтика воскресла и они купили кругосветку на корабле.

Я не скрывала своего удивления, и могла только произнести "обалдеть", ненароком подумав, — уж не история с Филиппом всколыхнуло в маме чувство любви к отцу, которое, за столько‑то лет, теперь как‑то не особо замечалось.

Леди Гелены не было дома. На этот раз соседка сообщила мне, что старуха сама всё заперла и ушла куда‑то, одевшись как для дальних походов. Я решила, что и она вспомнила молодость, и её по старинке потянуло голой нырять в морские глубины.

Дома я была в два, Тристан отсутствовал, и свой подарок я запрятала за спинку спального кресла в своей комнате.

Когда я возилась на кухне с ужином, услышала, как он пришёл, и, не удержавшись, выглянула в прихожую. Трис держал в охапке несколько тубусов и даже не разуваясь, сразу отнёс их к себе.