Страница 32 из 33
Поездки Кисловодск — Ессентуки — Железноводск.
Съезд знаменитостей.
И там — на балконе Бристоля — Его друг Мария Комарова — нежная, поющая, грустная.
И всегда нервная, мятущаяся.
Поэт сердцем слышит ее волненья, вопросы.
Чудесный она товарищ.
Ему хочется поехать, Он готов, Его крылья вздрагивают.
Но я останавливаю: мне необходимо работать сейчас — закончить книгу — Его-моя биография Великого Футуриста,
Я также знаю: Его тянет к Песням, к движенью, к друзьям, к любви.
Дальше.
Я понимаю, чувствую, сознаю.
А Его здоровье — ведь на Каменке лучше.
О я слишком Его знаю; Поэт ничуть никогда небережет Своего здоровья — как денег — как славы — как общественного мненья — и тратит все это — земное — во весь Свой размах.
Если б отдаться воле Его хоть раз без контроля в жизни — Он сгинул бы быстро.
И всем было бы просто безразлично.
Ах — не все ли равно всем: есть Он или нет.
Все на свете эгоистично — условно.
Пусть Он воображает, фантазирует, увлекается, любит, творит, поет.
Он — Поэт.
Я наливаю медленно чаю, кладу земляники, успокаиваю Поэта: ехать на Кавказ еще нельзя.
Ялта зовёт
О комнате ветка оранжевой рябины.
Поэт потерял покой.
Он каждую ночь видит во сне море в Крыму, рыбаков из Балаклавы, корзины с виноградом, девушек в белых платьях, солнце на берегу у волн, корабли, дельфинов, крепкий турецкий кофе.
Просыпаясь кричит мне.
— Дальше.
А я работаю и упорно молчу: мне осталось совсем мало, еще несколько страниц, несколько слов.
Ведь Ему 33 года и мой труд впереди.
Я потом когда нибудь напишу вторую часть Его Дней и моих минут.
Теперь же Он начинает меня побеждать — кажется снам Поэта суждено осуществиться.
Скоро снова — Пермь — Ялта.
Так было много раз.
На пароходах по Каме — Волге до Саратова, там по дороге в Симферополь, оттуда на автомобиле в Ялту.
Этот маршрут я повторяю, пою, пишу, декламирую, чтобы только успокоить Поэта.
Быть может через 10 дней придется расстаться с Каменкой, с Его музеем, родными. И в путь — дальше. Все — к лучшему, к совершенному.
Счастливый утровеющий час да встретит юношеские глаза Поэта, сияющие счастьем осенняго перелета с севера на юг, с Цингала на Ай-Петри.
К снегу — в Москву — стану там издавать Эту книгу, но как — еще незнаю.
Изменила ли революция теперь условья издательства или предстоит борьба с прежним ужасом — увидим. Если будет нужно — возьмем свое силой молодости, надавим упругими бицепсами Духа и Тела, но неуступим тьме.
Наша закаленность в борьбе за святое дело Истины, наша загорелость от солнца культуры, наша радиоактивная энергия, наша гениальная футуристичность — верная порука за наше победное шествье —
— Дальше.
Революция Духа — за нами.
За нами — все молодое Человечество со всей своей красотой вольнотворческого бунта.
Революция дала великое благословенье нашему Футуризму на океанский размах.
За нами подвиги гениальных парней — Достойных сынов своего пророческого искусства.
Имя Великого футуриста Василья Каменского еще много тысяч раз будет алошелково развеваться сокрушительным знаменем над молодецкими головами юношей и девушек.
Тише.
Сейчас Поэт будет читать Стихи.
Он совершит чудо.
Василий Каменский — Живой Памятник
Эхх и мма и ну
Эхх и летит Поэт
Мма — и купается в лебединых облаках.
Ну-и что ж.
Памятник ли, судьба ли, любимая ли, один ли.
И нетакой Он: где нибудь будет стоять на тропинке в горах у моря или на Каменке (у часовни Своей) с посохом, с мешком (сухари, чай и стихи) за спиной — это и будет — памятник.
Это и приснится любимой — и может быть у стога свежого сена накошенных мечтаний о солнце.
Помнится Ему: белый домик, ограда церковная и месяц молодой, четкий.
И летит Поэт к счастью.
Я кончаю книгу и думаю о восковой свече — о кротости во имя Его перед иконостасом судьбы.
Меня осудят все — ивы, чье сердце чутко только для себя и немного для близких, — и вы, чья дружба ограничена и условна, — и вы — и даже вы — чья любовь гордо называется любовью.