Рыжик

— Неужто ты здесь ночевал?

— А ведьмы к тебе не приходили?

— Тебе не было страшно?

Мальчишки, для того чтобы лучше разглядеть беглеца, улеглись на животах вокруг ямы, причем головы их находились над самым ее отверстием.

— Панычи идут, панычи идут! — крикнул кто-то, и детвора на минуту примолкла, а Рыжик, сидя в яме, снял с головы картуз и приосанился.

Володя и Сережа только накануне приехали из деревни. Узнав о смелом побеге Рыжика, они не вытерпели и, уверив гувернантку, что идут в сад, бросились бежать к яме.

Мальчишки из уважения к панычам теснее придвинулись друг к другу и дали им место.

Панычи, как и всегда, были одеты в красивые, изящные костюмчики, резко выделявшиеся среди грязных серых рубашонок и штанишек прочей детворы. На обоих были одинаковые матросские шапочки с черными ленточками. На каждой ленточке золотыми буквами значилось имя владельца шапочки.

— Рыжик, правда, что ты в этой яме ночевал? — обратился к Саньке Володя, и на бледном лице мальчика появилось выражение любопытства и удивления.

— Правда, — твердым голосом ответил Санька.

— И ты не боялся?

— Нет. Я ничего не боюсь.

— Вот молодец! — воскликнул Сережа. — А как ты отсюда выйдешь? — добавил он, глазами измеряя глубину ямы.

— Я отсюда не выйду, я долго-долго здесь буду: я не хочу быть сапожником, — раздался из ямы звонкий голос беглеца.

Заявление Рыжика произвело на присутствующих огромное впечатление. Даже Васька Дуля, самый отчаянный мальчуган, и тот был поражен услышанным. Несколько минут длилось молчание. Догадавшись, что своим заявлением он огорошил товарищей, Санька горделиво выпрямился и поднял голову.

— Ты, значит, все лето здесь проживешь? — снова обратился к Саньке Сережа.

— Всегда, всегда буду здесь жить, — донесся из ямы ответ.

Панычи переглянулись.

— Ты знаешь, Сережа, как мы его назовем? — обратился к брату Володя. — Робинзоном Крузо. Идет?

— Идет… Вот отлично ты придумал! — обрадовался Сережа. — Рыжик, слушай: ты знаешь, как мы тебя назовем? Робинзоном Крузо. Это Володя придумал. Робинзон Крузо — хорошее имя: он герой… Он на необитаемом острове жил один-одинешенький и с дикарями воевал…

— Кто? — перебил Рыжик.

— Да он же все, Робинзон Крузо… Так ты хочешь быть Робинзоном?

— Я кушать хочу, — раздался голос Саньки.

Этот неожиданный ответ сразу уничтожил весь геройский пыл Сережи, напомнив ему, что Рыжик — обыкновенный мальчик, а не Робинзон Крузо.

Но совсем иначе к заявлению Саньки отнесся старший брат Володя. Находясь под впечатлением только что прочитанной книги, он и из этого обстоятельства задумал устроить нечто интересное, необыкновенное.

— Он прав, что есть хочет, — тихо проговорил Володя, обращаясь к брату, — и Робинзон тоже есть хотел. Вот мы сейчас отправимся домой, раздобудем провизии и спустим ее нашему Робинзону в яму.

— Вот отлично! — по обыкновению восторженно подхватил Сережа и, еще раз нагнувшись над ямой, прокричал, войдя совершенно в роль. — Робинзон, ты слышишь? Мы сейчас спустим тебе провизию…

— Мне не надо провизии, я хлеба хочу, — энергично запротестовал Санька, не поняв, что такое означает слово «провизия».

Володя принялся было объяснять беглецу, что провизия — вещь съедобная, но в это время кто-то из ребятишек крикнул:

— Братцы, его папа и мама сюда идут!.. — и в одно мгновение около ямы никого не стало.

У Саньки сердце замерло от страха.

Как испуганный кролик, он забился в самую глубь пещеры и в сильном волнении стал ожидать дальнейших событий.

К яме между тем скорыми шагами приближались Зазули и Иван Чумаченко. Впереди бежала Дуня с Мойпесом. Девочка, по настоянию Маланьи, к которой она побежала за хлебом, рассказала все Аксинье, причем со слезами на глазах умоляла не бить Саньку за то, что он ночевал в яме.

Просьба девочки оказалась излишней: все были до того рады, что мальчик нашелся, что никому и в голову не приходило его наказывать. Даже сам Тарас, подойдя к яме, заговорил с Рыжиком в самом миролюбивом тоне:

— Ай, Санька, Санька, как тебе не стыдно беспокоить нас!.. Мы думали, что ты в речке утонул. Нехорошо, нехорошо!.. Вылезай-ка скорей из ямы!

Рыжик внимательно прислушивался к голосу Тараса, стараясь угадать, правду ли он говорит или же просто хочет выманить его из ямы, а потом приступить к порке. Но тут в дело вмешалась Аксинья, и Рыжик немного успокоился.

— Выходи, Санечка, выходи, мы тебя не тронем! Небось кушать хочешь? Ну, выходи же, голубчик!..

Ласковые, полные любви и жалости слова Аксиньи самым успокоительным образом подействовали на беглеца, и он, поднявшись на ноги, объяснил, что не может вылезть из ямы.

— Вот так молодец! — засмеялся Иван. — В такую яму залез, что и не выберется. А вот, постой-ка, я тебя вытащу, — добавил он, и, сняв с себя кожаный ремень, сапожник один конец его опустил в яму: — Ну, Санька, хватай ремень да крепко вцепись в него, а я тебя потащу. Ну что, готово?

— Готово! — весело воскликнул Рыжик, которого стал забавлять своеобразный выход из ямы.

— Раз, два, три! — шутливо скомандовал Иван и, понатужившись, вытащил крестника наружу.

Через несколько минут Рыжик торжественно шествовал домой.

X

Рыжик в роли пастуха

Прошел ровно год. Для Рыжика этот год был годом тяжких испытаний. Оторванный от приемной матери, от домашней обстановки, он очутился во власти злой и черствой Катерины. Чего-чего только она не заставляла Саньку делать! И хату он убирал, и воду из реки носил, и в кабак за водкой бегал, и в лавочку за щетиной и гвоздиками ходил, даже печку он белил и в то же время по приказанию Ивана мочил в чашке подошвы, драл зубами дратву и учился тачать. Впрочем, в распоряжении Ивана он редко бывал: Рыжиком всецело завладела Катерина. Бывало, только усядется он за свое сапожное дело, как Катерина уже зовет его к себе, чтобы он ей помог горшки мыть или пол в сенях выравнивать.

— Что ты, Катерина, мальчика от работы отрываешь? — заметит, бывало, Иван.

— А тебе, лодырю, любо помощника иметь, чтобы вольготней было по кабакам бегать? — ответит жена.

И Чумаченко умолкал, зная, что входить в прения с женой не совсем безопасно.

Все это не могло не отразиться на характере Рыжика. Всегда веселый, жизнерадостный и беспечный, Санька становился с каждым днем серьезнее и задумчивее. Он ясно понимал, что толку из него не выйдет, если он будет жить у крестного, и это сознание не давало ему покоя. Вместо сапожного ремесла, вместо того, чтобы шилом ковырять кожу и молотком вколачивать в подошвы деревянные гвоздочки — о чем Санька, в сущности, только и мечтал, — его совсем превратили в домашнюю прислугу, заставляя делать то, что мужчине, каковым он себя считал, не пристало. Мало того, одно время Катерина превратила его в настоящего пастуха, или, вернее говоря, в свинопаса. Дело было летом. Ивану удалось как-то по случаю купить очень дешево свинью с двенадцатью крошечными поросятами. Сначала Чумаченко рассчитывал свинью перепродать, заработать рубля два и тем ограничиться, но Катерина взглянула на дело иначе. По ее мнению выходило, что если она купленную свинью со всем ее многочисленным семейством попридержит до Успенской ярмарки, они получат огромный барыш, так как к тому времени и поросята подрастут.

Санька, узнав о решении Катерины предоставить свинью с поросятами в его распоряжение, несказанно обрадовался. Больше всего его радовала мысль, что он будет на свободе, что перестанет таскать воду и не будет весь день сидеть в душной и смрадной хате. Когда же Катерина накануне сообщила, что она ему даст сумочку с хлебом, которую он может повесить через плечо, что даст она ему ножик и кнут, и когда наконец она сказала, что ему разрешается взять с собой Мойпеса, — радости мальчугана не было границ. Наконец-то он будет вместе со своим любимцем, которого злая Катерина до сих пор обдавала помоями, когда верный пес наносил визиты своему хозяину.