Страница 59 из 63
Каждое сообщение о боевых делах товарищей вызывало гордость в наших сердцах. А таких вестей было немало. Ведь «Славный» дольше всех находился в тылу врага, не раз принимал на свои костры самолеты с новым пополнением, чтобы перебросить его дальше. [240]
Чем меньше у врага оставалось захваченной территории, тем он сильнее ожесточался. Особенно тяжелыми оказались бои «Славного» с неприятельскими гарнизонами, располагавшимися в местечках Новоселки и Камень, на пути к городам Ивенец и Воложин.
Основным опорным пунктом гитлеровцев в местечке Камень служило массивное каменное здание. Два наших 45-миллиметровых орудия не смогли разрушить его стены даже огнем с прямой наводки. Роте старшего лейтенанта Романькова пришлось штурмовать этот бастион.
Пункт сбора раненых я разместил за невысоким кирпичным забором кладбища. Первым ко мне доставили командира взвода Николая Башкирова. Пуля угодила ему в грудь. Выносивший его из-под обстрела Семен Мирза погиб. Затем принесли пулеметчика Валентина Курлапова. Пока я перевязывал его, он выкрикивал разные команды, звал Гришу, который доставил его на медпункт. Но друга его здесь уже не было — он снова ринулся в бой.
Григорием в нашем отряде прозвали Роберта Карловича Ортинга. Опасным путем пришел он к нам из Могилева. Видимо, потому, что он был латышом, оккупанты посчитали его лояльным и назначили начальником электроподстанции. Грубый расчет на национализм прибалтов дорого обошелся гитлеровцам. Получив от нас мины, «лояльный» Ортинг вместе со своими друзьями Александром Зверьковым и Владимиром Селиванчиковым взорвал и подстанцию, и аварийный дизель, обслуживавший депо. Затем все трое пришли в наш отряд...
Упорный и кровопролитный бой закончился лишь на рассвете. Вражеский гарнизон в местечке Камень, как и накануне в Новоселках, был полностью разгромлен.
Эти две дерзкие операции, последовавшие одна за другой, вызвали среди гитлеровцев переполох. Чтобы покончить со «Славным», они бросили наперехват ему батальон солдат из Ивенца, посаженный на автомашины, и кавалерийский эскадрон из Старинок. На дороге между местечками Мазулевщина и Кралевщизва каратели с ходу атаковали отряд. Однако майор Шестаков уже знал об их приближении, успел не только выбрать выгодный для обороны рубеж, но и правильно расположить огневые средства. Бойцы открыли по фашистам дружный огонь из пулеметов и противотанковых ружей. Те не ожидали такого отпора и повернули назад. На поле боя осталось несколько [241] подбитых автомобилей, более десятка оседланных лошадей, немало убитых и раненых гитлеровцев.
У нас в этот раз потерь не было. Но раненых прибавилось. Теперь они еще больше затруднили дальнейшее продвижение отряда. Командир принял решение возвратиться в Налибокскую пущу, чтобы дать передышку личному составу и попробовать эвакуировать бойцов, получивших тяжелые ранения. По его поручению я немедленно выехал в партизанскую бригаду имени Сталина, которая располагала полевым аэродромом. Там мы очень быстро договорились по всем вопросам. Нужно было торопиться с эвакуацией. Особенно сильно меня беспокоили потерявший зрение Володя Клименков и Дмитрий Халамов, у которого началась гангрена обеих ног.
Погода стояла хорошая, и вскоре мы приняли первый самолет. Потом прилетели второй, третий... В течение нескольких ночей мне удалось отправить на Большую землю не только всех раненых и больных, но и несколько женщин и стариков. Крылатая помощь оказалась очень своевременной. Едва я выполнил поставленную передо мной задачу, как поступило указание Центра — отряду выйти в треугольник железных и шоссейных дорог, связывающих Молодечно и Лиду со столицей Литвы — Каунасом.
Поступивший из Москвы приказ свидетельствовал прежде всего о том, что территория, на которой мы сейчас находимся, вскоре будет освобождена советскими войсками. Это, конечно, радовало. Но к хорошему чувству примешивалась и грусть: «Славному» снова предстояло удаляться от фронта.
Каждый новый шаг в глубь занятой врагом территории становился все труднее. К середине лета 1944 года протяженность коммуникаций противника еще больше сократилась, и он усиленно их охранял. После нескольких неудачных попыток перейти железную дорогу Лида — Молодечно отряд разместился в деревне Ягодзень. Надо было подождать до тех пор, пока подчиненные подполковника В. В. Рыкина не разведают и не изучат новый маршрут.
Из разных источников мы узнавали, что в войсках противника, расположенных в Минске, Барановичах, Лиде, Молодечно и Гродно, наблюдается нервозность, граничащая с паникой. Она была вызвана не только поражениями [242] оккупантов на фронтах, но и резким усилением активности партизан, особенно на коммуникациях.
Немецко-фашистское командование спешно принимало спасительные меры. Южнее Минска и под Слуцком оно бросило против народных мстителей крупные силы регулярных войск, танки и авиацию.
Пока Василий Рыкин со своими помощниками отыскивал новый маршрут, бойцы отряда успешно совершили несколько налетов из засад. Около села Вишнево они подбили и сожгли четыре автобуса с летным составом, возвращавшимся из Воложинского дома отдыха, а также легковой автомобиль с пятью офицерами.
Но этот успех мало обрадовал командира. Его тревожило одно: почему отряд до сих пор не сумел перейти железную дорогу? И без того немногословный, Анатолий Петрович замкнулся в себе, сделался угрюмым, стал сам выезжать на операции, даже на такие, которые совершенно не требовали его личного участия.
Однажды, находясь в засаде рядом с майором, я вдруг заметил, что от нервного перенапряжения у него начался бред. Сразу же взял для охраны несколько бойцов и отвез больного в Ягодзень. Там составил срочную радиограмму в Центр и запросил самолет. Но Шестакова не пришлось эвакуировать: наступила трагическая развязка.
На берегу Ислочи в скорбном молчании выстроились бойцы «Славного». Отдать последний долг нашему талантливому и бесстрашному командиру, с которым мы прошли по тылам врага от Подмосковья до Западной Белоруссии, прибыли представители и других партизанских отрядов. Велика была наша скорбь. Шла война, большая, тяжелая. Она вырвала из наших рядов многих боевых друзей. Унесла она и всеми любимого Анатолия Петровича.
Командиром «Славного» Центр назначил Кондратия Андреевича Мадея. Такое решение никого не удивило. В тылу врага спортсмен быстро освоил тактику партизанской борьбы. Почти ни одна серьезная операция не проходила без его участия. Мадей умел поднимать боевой дух людей, руководить ими в бою и добивался успеха. Несмотря на его скромное воинское звание (он лишь недавно стал младшим лейтенантом), Мадея хорошо знали и уважали партизаны других отрядов, с которыми нам приходилось проводить совместные операции. [243]
Созвав командиров, Мадей объявил о решении немедленно пробиваться в район, указанный Центром.
— Пусть наш успех, — подчеркнул он, — станет последней, самой лучшей почестью Шестакову, которому так дорого обошлась задержка возле дороги.
Новый маршрут оказался не легче прежнего. В районе железнодорожной станции Полочаны нам пришлось вступить в бой с охранным подразделением противника и отклониться в сторону. В лесной деревушке Копачи разведчики внезапно обнаружили сильно охраняемый объект. Вскоре выяснилось, что мы случайно набрели на специальную школу гитлеровцев, которая готовила агентов и диверсантов для засылки в советский тыл и в партизанские отряды.
Такое гнездо, разумеется, нельзя было обходить и оставлять нетронутым. Упорный ночной бой завершился полным разгромом школы. Несколько агентов удалось захватить в плен. Этому особенно обрадовался Василий Васильевич Рыкин.
Второй сокрушительный удар партизан по гарнизону, расположенному вблизи дороги, еще больше всполошил противника. Теперь о переходе «железки» в зоне станции Полочаны, как предусматривалось планом, и думать было нечего.
Вначале командир подумал, что вышестоящие военачальники не похвалят его за такую инициативу. Но он напрасно волновался. Центр одобрил разгром копачевской школы. Больше того: Мадею было предложено задержаться здесь и подобрать площадку для посадки самолета, который прилетит за немецкими агентами.