Страница 65 из 66
О да. Сказались все те годы, когда я отмывала чужие дома. Вот в чем дело. Лорен, Пыльная Детка, компульсивно вычищает свой мир.
И вот я закончила свой рассказ. Заканчивается наша история там, где мы покидаем горы и уходим в свое неопределенное путешествие, не боясь сканнеров личности и любых других машин, способные исправить все, что угодно, даже способные опустошить накопления И.М.У. и, будто по волшебству, не оставить по себе никаких следов. Сверх этого я не должна говорить вам ничего. Я не могу рисковать. Разве что…
Был один аэропорт. В тот день, почти год назад. Это был аэропорт старой архитектурной постройки, разрушающийся, с самолетами, которые, по широко распространенным слухам, были небезопасны, а снаружи простирался в призрачной дневной дымке Итальянский город. (Все в порядке, вам можно об этом сказать. Он в миллионах миль от нас… ну или вниз по улице). И пока мы ожидали в жарком зале пересадки на самолет, кое-что произошло. Что-то.
Джейн добавляет свой эпилог к ее истории. Теперь я предлагаю вам свой.
В тот день у меня были рыжие, не крашенные, а измененные волосы. Вся я была немного изменена – моя фигура была тяжелее, тип средневековой Венеры. Мой спутник был пожилым мужчиной, стильно одетым в старомодный костюм, с дипломатом в руках. Я звала его Отцом. Он звал меня Люси. Он выглядел достаточно состоятельным, чтобы позволить себе билет на самолет, но и не настолько, чтобы привлечь внимания шатающихся воришек. Мы не хотели никому причинить вреда, я и мой отец. Я уже многое узнала о своих собственных физических возможностях, непосредственных и кинетических. (Практика совершенствует).
Как бы то ни было, мы сидели в зале и смотрели на руины города, озаренные медовым светом ползущего на запад солнца. Одни руины остались со времен Древних Римлян, другие – после Астероида; несколько коротких землетрясений прошли тут еще на прошлой неделе, отчасти из-за этого задерживался самолет.
- Отец, - сказала я, - не хочешь пить? Может, шоколатины? (Его и мой голод исключительно психосоматический).
Сдержанный, пожилой Папа смотрит на меня поверх очков:
- Слишком жарко, Люси. Слишком жарко.
- Ну, ты можешь себе взять со льдом.
Он шикает на меня. Я кажусь слегка раздраженной.
Мы разыгрываем подобные сцены. Они делают нас более правдоподобными. Но, правда, мы лишь играем роли.
Внутри же мы смеялись надо всем этим, будто глупые подростки, передразнивающие взрослых, и в этот момент он сказал мне, не вслух, а в моей голове:
«Смотри, Лорен. У того ребенка такой же цвет волос, как у тебя».
«Да, но я не думаю, что ему они дались с таким же трудом как мне: два дня подряд пялиться в зеркало на них». (Ремолекуляризация без научной помощи все еще трудна для меня).
Но Верлис сказал:
«Он славный ребенок, Лорен. Смотри, с ним идет кот».
Я повернулась, и в этот момент другой сигнал пришел от мозга Верлиса, скрытого где-то под седыми волосами и шляпой. Это не было предупреждение, но, тем не менее, послание было холодным, непреклонным, неожиданным и целиком сконцентрированным на рыжеволосом ребенке. Ментальная картинка изменялась в моем мозгу, пока я поворачивала голову. Она плыла, пульсировала, вырастала в высокую, пламенеющую…
Встревоженная я развернулась.
Первым я увидела кота: довольно крупная особь, самец, размером с бульдога, однако он послушно шел на поводке. Когда-то этих кошек называли сиамскими. Его лапы, хвост и мордочка была шоколадного цвета, прямо как шоколатина, основной мех был очень плотным, светящегося мягкого оттенка блонд, с легким серебристым отливом (серебро) на тонких наружных волосках. Из-под шоколадной маски блестели два глаза, овальные и скошенные, цвета бледно-голубых топазов. Шлейка, похоже, была из фиолетового бархата. И маленький мальчик тоже хорошо одет. Ему было около пяти лет. У него была красивая кожа с легким загаром, карие глаза и волосы каштаново-рыжего оттенка.
В моей голове роились мысли. Это немое, резкое, нечитаемое нечто от Верлиса, моя собственная мысль, что никакой ребенок не может находиться в подобном месте настолько хорошо одетым… Боже, у него даже был серебряный браслет.
Тут он мне улыбнулся. Уверенная, но ненастойчивая улыбка. Он прошел прямо к нам, его кот брел перед ним на расстоянии в длину поводка.
Первым заговорил кот. У него был чудной голос, будто кукла с неисправным механизмом.
Мальчик произнес:
- Buona sera, signorina, signore.
Сейчас я могу разговаривать на нескольких языках. То, что я есть изнутри, помогает мне в этом. Тогда я знала итальянский в достаточной степени, Верлис, конечно, знал его превосходно. Но еще до того, как кто-то из нас успел ответить, ребенок неожиданно переключился на свободный и беглый английский с акцентом.
- Жаркий день. Может, принести вам что-нибудь?
Я начала говорит:
- Спасибо, не надо, все в порядке…
Верлис заговорил одновременно со мной, перекрывая мои слова своим надломленным семидесятилетним голосом:
- Кто ты?
- Я, сеньор? Меня зовут Джулио, только через J, как в испанском. А это мой кот, Империале.
Верлис – даже в своем обличье – выглядел побледневшим и напряженным. Я коснулась его руки. Он сжал мою руку в своей и сказал:
- Я имел в виду не это.
- Нет, сеньор? – ребенок смотрел на меня. У него была славная улыбка. Его лицо было привлекательным; однажды он станет умопомрачительным. У него были тигриные глаза.
Я знала. Думала, что знала. Знала, что Верлис знал, что я знала.
Кот снова мяукнул в своей сильной, потрясающей манере. Тут появился дюжий телохранитель, встав за спиной ребенка и глядя на нас сверху.
- Джулио, - сказал телохранитель на итальянском, - твоя мать говорит, чтобы ты не беспокоил этих людей.
Ребенок посмотрел вверх на телохранителя, и стало ясно, что тот любил мальчика, был его рабом, готов был умереть ради него. Ребенок ответил, снова на итальянском:
- Ты помнишь, Джино, о моем сне?
Джино хихикнул:
- Но это старый, то есть пожилой джентльмен. Ему не будет интересно. – Он кивнул Верлису и мне, - Джулио видит сны о роботах, сеньор. Он говорит своей матери, что однажды был роботом.