Страница 67 из 114
Серебряная зажигалка «Ронсон» с вмонтированным контейнером для пересылки шифрованных сообщений вернулась из Праги к Стаху в Вену вечером следующего дня. Он осторожно вытащил узкую полоску папиросной бумаги, потом открыл путеводитель по Вене на двадцать шестой странице и начал расшифровывать инструкции Центра.
— Знаешь, что нас ждет? — повернулся Стах с улыбкой к Кэтлин после того, как размял в пальцах пепел сожженной шифровки и смыл его в умывальнике. — Мы поедем в Лондон. Прагу волнует судьба Калаха, а ваши интересуются Симором.
— Симором? — переспросила она, будучи не в состоянии сдержать неприязнь при упоминании имени убийцы своего отца.
— Ты должна проверить, действительно ли он проводит опыты над людьми, а также попросить убежища и серьезно подумать о том, чтобы выйти за меня замуж.
— Что ж, — улыбнулась Кэтлин, — замуж-то я хоть сейчас бы вышла, но не знаю, получится ли это у меня.
Стах заговорщически посмотрел на нее:
— Под моим руководством все получится. У тебя есть легенда для Лондона?
Она кивнула.
— Я хотела бы разобрать ее с тобой, — сказала она задумчиво.
— Ваше имя? — неожиданно спросил Стах.
— Кэтлин Халаши.
— Возраст?
— Вам не кажется, что этот вопрос несколько бестактен? — улыбнулась Кэтлин, но ответила: — Мне исполнилось двадцать пять.
— По каким причинам просите политического убежища в Англии?
— Моя мать по происхождению англичанка, она родилась в Бредфорде…
— Ее имя?
— Мэгд Халаши.
— А ее девичья фамилия?
— Мэгд Ирвинг.
— Но это, барышня, личная причина, а не политическая. Вы же хотите получить у нас политическое убежище, не так ли?
— Извините. Конечно, у меня есть и другие причины. Ведь из-за происхождения матери и политической деятельности моего отца, а также потому, что я испытываю симпатию к одному англичанину, в Венгрии меня считают политически неблагонадежной.
— Что вы говорите! И в чем же выражается эта политическая неблагонадежность?
— В чем? — повторила она вопрос и судорожно сжала руки, будто вспомнив что-то страшное. — Когда мне было пятнадцать лет, меня исключили из гимназии.
— Почему?
— Мой отец в пятьдесят шестом году боролся на стороне восставших.
— А сейчас он живет в Венгрии?
— Нет, в октябре погиб на баррикадах.
— Где именно? На каких баррикадах?
— У театра, напротив универмага «Корвин».
— Откуда вам это известно?
— Мать допрашивали в госбезопасности.
— Из-за отца?
— Да. Кто-то нас выдал, сказав, что у нас на квартире спрятано оружие. Отец прятал в подвале двенадцать винтовок.
— Вам известно, кто вас выдал?
— Нет.
— Вас тоже допрашивали в полиции?
— Да, но в другой раз.
— Когда же?
— В позапрошлом году. Я работала бухгалтером в ресторане «Цитадель» и была знакома с одним итальянцем, которого звали Серджи Квадро. Он работал в Венгрии как журналист, но его обвинили в шпионаже и выдворили из страны.
— А сейчас Квадро в Италии?
— Не знаю. Может быть.
— Вы разве не переписываетесь?
— Я отправила ему письмо весной прошлого года, но ответа не получила.
— Когда вас допрашивали, вам дали подписать какой-нибудь протокол?
— Да. Они спрашивали, когда и как я познакомилась с Серджи и какого характера отношения у нас были. Я рассказала им кое-что, но умолчала о его связях с Палом Вандором.
— Палом Вандором? А кто это?
— Теперешний директор предприятия «Будва», где я работала до того, как решила навсегда уехать из Венгрии.
— Вандор передавал Квадро какие-то сведения? Я имею в виду секретные или для служебного пользования.
— Не знаю. Они встречались у него на квартире.
— Где?
— Улица Вигадо, дом два.
— Адрес Серджи Квадро?
Кэтлин запнулась и растерянно посмотрела на Стаха. Конечно, ей следовало бы предположить, что он спросит ее об этом после вопроса о переписке. Теперь она лихорадочно пыталась вспомнить адрес, водя пальцем по губам и с беспокойством глядя на сидевшего напротив мужчину.
— Не можете вспомнить? — спросил он, не выходя из своей роли, и с любопытством посмотрел на нее.
— Серджи Квадро, 00 162 Рим, Виа Ливорно, 45.
— Браво! — искренне похвалил ее Стах. — Надеюсь, что такой человек там действительно проживает.
— Это на самом деле его адрес, — подтвердила Кэтлин.
— А теперь последний вопрос, — весело сказал Стах. — Как зовут того англичанина, который завоевал ваше сердце?
— Его зовут Джонни Стах, он работает переводчиком в американо-испанской фирме «Эспаниа», — отчеканила она и тут же рассмеялась. — И конечно, я не знаю, что эта фирма — «крыша» для ЦРУ, но знаю, что находится она на Кливленд-сквер, а мой друг живет в Хенесфорде, в старой конюшне, которую он перестроил в уютный дом, его телефон… да это, собственно, неважно, но я его очень люблю.
— Держите себя в руках, барышня! — одернул ее Стах, но Кэтлин не могла остановиться, а продолжала, смеясь, повторять:
— Мне кажется, что я в него влюбилась…
Когда в своих воспоминаниях Кэтлин подошла к этому моменту, то несколько раз втянула в себя воздух, стараясь подавить внезапный приступ тоски, сжавшей сердце. Она снова зарылась головой в подушку. Полежав так несколько минут, она услышала, как в прихожей зазвонил телефон. Кэтлин не спеша встала и пошла в темноте к двери.
— Я слушаю.
— Извините, что побеспокоил вас, Кэтлин, дорогая, — послышался в трубке голос Беера.
— Это вы, Ник? — переспросила она, не веря своим ушам.
— Да. Я в Илфорде, это недалеко от вашего дома, и подумал, что, может, вы чувствуете себя одинокой и согласитесь выпить со мной немного джина.
— А не поздно ли? — спросила она. — И что вы, собственно, делаете в Илфорде?
— Скверное дело, — уклончиво ответил он, и Кэтлин живо представила, как он заерзал у аппарата. — Мне пришлось отправить Михала в больницу.
— Калаха? — вырвалось у нее, и она тут же почувствовала недоверие к словам Беера.
— Да-да, Калаха, с ним беда.
— Какая, Ник?
— Он влез в драку в подземном переходе под Марбл-арч, и кто-то раскроил ему голову кастетом.
— Приезжайте! Вы должны рассказать мне, как это случилось, — сказала она, напрягая последние силы, и трубка выскользнула у нее из рук.
Кэтлин машинально вернулась в спальню и опустилась на кровать. Она сидела неподвижно, уставившись в одну точку, терзаемая предчувствием, что, несмотря на все их старания, в судьбе Калаха поставлена точка. «Конечно, Беер замешан в этом», — подумала Кэтлин.
Она с трудом встала и стащила через голову ночную рубашку. Отбросила ее на постель и зажгла свет. Как во сне, прошла в ванную, натянула на себя свитер и длинные домашние брюки, умылась холодной водой, чтобы прийти в себя. Потом присела к туалетному столику и начала расчесывать длинные густые волосы.
Беер обхаживал Кэтлин с того момента, как она приехала в Лондон, и считал, что его шансы возросли, когда Стаху неожиданно пришлось по торговым делам уехать с его американским шефом Роджером Шефердом в Албанию.
Поездка застала Стаха врасплох. Он хотел остаться в Лондоне и поэтому нашел себе еще одну постоянную работу: переводил для ЦРУ с чешского сообщения о положении в стране, которые лондонская контора получала через агентов, работавших в «Свободной Европе». Это были обширные доклады идеологов «пражской весны», которые для Стаха представляли большую ценность. Но Шеферд поднял скандал, узнав, что бюро ЦРУ загружает работой его человека, и отругал Стаха.
— Что такое? Они хотят, чтобы вы что-то переводили? — взорвался он, когда Стах намекнул, что вряд ли сможет сопровождать его в Албанию. — Плюньте вы на этих канцелярских крыс, пусть сунут эти свои исследования в компьютер!
Шеферд всем сердцем ненавидел сотрудников центра в Лэнгли, поскольку они, по его мнению, свели всю традиционную разведывательную работу к простой арифметике предпосылок и желаний. Он был приверженцем старой школы, где уважали агентов и восхищались ими, если последним удавалось найти доступ к наиболее тщательно охраняемым тайнам, и не мог смириться с тем, что теперь войной на невидимом фронте в действительности стали руководить группы ученых и аналитиков.