Через все испытания

Горновой, наблюдая в стереотрубу, понял, что на участке обороны полка наиболее опасен удар по узлу обороны Березина. И не ошибся. Как только вражеская артиллерия перенесла огонь в глубину, в атаку на опорный пункт Боброва пошли танки и пехота. Позицию роты закрыло дымом, но было нетрудно понять, что началась жесточайшая схватка. Били орудия и ПТР, захлебывались пулеметы. Подобное происходило и на правом фланге батальона.

Горновой приказал связаться с комбатом, но телефонная связь оборвалась, а что докладывал Березин по радио, разобрать было трудно.

— Давай две батареи на рубеж номер один. И побыстрее, — приказал Горновой подполковнику Идадзе.

Через двадцать минут в районе роты Боброва послышались звонкие пушечные выстрелы.

— Мои, — кивнул в ту сторону Идадзе.

Бой за удержание батальонного узла непрерывно продолжался весь день. И хотя батальон понес большие потери, противнику не удалось овладеть его позицией. Лишь к вечеру пехота противника ворвалась в траншею первого взвода, где к тому времени вели бой всего около двадцати стрелков и один пулеметчик.

Бобров, раненный осколком в плечо, потерял много крови, но когда санинструктор, оказав первую помощь, намеревался проводить его в медпункт, категорически запротестовал:

— Никаких медпунктов, бинтуй других.

— Так вы же…

— Ничего не «вы», — оборвал сержанта Бобров. — Дай мне попить, язык не ворочается.

Ротный осунулся, под глазами черные пятна, на всем лице острыми иголками взъерошилась белесая щетина. Таким своего командира санинструктор никогда не видел. «Неужели не выдюжит? Ведь кроме плеча задет и бок. Возможно, осколок прошел внутрь», — с волнением думал он. Но все обошлось. После выпитой воды, двух проглоченных таблеток на лице у командира проступил румянец.

А пехота противника усиливала напор. Она была уже совсем рядом, в окопах первого взвода.

— Какой тут доктор, не до того! — Бобров поднялся, сжимая кулаки, выругался: — Ну, гады! Костьми лягу, а не пропущу.

После мощного, сосредоточенного на узких участках огневого удара противник ввел в бой и в полосе дивизии Костылева, и на соседних направлениях свои ближайшие резервы. Завязалось кровопролитное побоище. Особенно напряженной оказалась обстановка в полосе соседней армии, где враг, после нанесения удара авиацией, в котором одновременно участвовало около двухсот бомбардировщиков, ввел в сражение до двух танковых дивизий.

Противнику удалось еще километра на три потеснить левофланговый полк дивизии Костылева и второй батальон части Горнового. Тем не менее комдив, напряженно управляя войсками, считал применение своего второго эшелона преждевременным. «Будем истощать ударные силы противника огнем на занимаемых позициях. Вон сколько его танков полыхает», — рассуждал он.

Контратака стрелковым полком второго эшелона и приданным дивизии танко-самоходным полком была нанесена во второй половине дня. Ей предшествовал удар штурмовиков по вклинившимся танкам наблюдательным пунктам и огневым позициям вражеской артиллерии.

В то же время вели контратаку и соседние дивизии.

Наступление началось успешно. Противник, понеся значительные потери во время авиационного и артиллерийского ударов, хотя и огрызался, но пятился. И все же восстановить оборону полностью не удалось.

Доложив командарму о результатах контратаки, Костылев приказал закрепиться на достигнутых рубежах, пополниться боеприпасами, накормить людей, оказать помощь раненым и готовиться к ночной атаке.

— Находимся на самом гребне. Чья сегодня возьмет, за тем и победа, — пояснил он подчиненным командирам. — Надо подналечь.

Контратака возобновилась с наступлением темноты, когда противник не ожидал ее. Удар был успешным. Невосстановленными остались лишь несколько ротных опорных пунктов.

Горновой, облокотившись на бруствер хода сообщения, размышлял о событиях последних дней, анализировал свои действия, думал о том, что надо срочно предпринять для отражения противника, если он решится с утра возобновить наступление. И вдруг заклокотал ближний бой на мыску, занятом ротой Боброва. Пулеметные очереди, взрывы гранат оборвали тишину. «Неужели противник полез в ночную атаку?» И Горновой поспешил в блиндаж, к телефону.

— Что там у тебя? — спросил у Березина.

— Точно доложить не могу. Какая-то потасовка у Боброва. Звоню, да никто не отвечает.

Выскочив из окопа и все еще пошатываясь от головокружения, вызванного контузией, капитан пошел напрямик во вторую роту. Едва успел перепрыгнуть через ручеек в лощине, как стрельба прекратилась. Поднимаясь по ходу сообщения в гору, услышал выкрики ротного:

— Всю эту дрянь выбрасывайте подальше, чтобы не смердила. А пулеметы и патроны подобрать да поставить на позиции. Могут пригодиться.

Приблизившись, Березин увидел Боброва, с перебинтованным плечом.

Все понятно без объяснений: ротный решил очистить от фашистской пехоты ту часть опорного пункта, которая была потеряна в первый день боя.

— Что поднял среди ночи переполох?

Бобров только теперь заметил комбата.

— Да решил тут немного подчистить, — спокойно отозвался офицер, не придавая значения случившемуся.

— А это что? Почему не докладывал? — коснулся Березин плеча ротного.

— А-а, чепуха. Малость задело.

— Малость?

— До свадьбы заживет, — морщась, усмехнулся Бобров. — Тем более — до нее еще всю войну топать надо.

Из ячейки поднялся рослый, широкоплечий сержант. Березин узнал санинструктора.

— Ранение, товарищ комбат, больше чем средней тяжести, но…

— Хватит, — цыкнул ротный. — Какой там тяжести! Иди к солдатам, слышал я, кто-то стонал.

Сержант побежал по ходу сообщения в противоположный конец траншеи, откуда действительно донесся возглас: «Санитар!» А Березин посоветовал:

— Ты бы хоть фельдшеру показался.

— Ладно, — неохотно отозвался Бобров и попросил: — Поставить бы сюда пару пушек. Одна разбита, а вторую фриц смял гусеницей.

Доложив командиру полка о бое на мыске, Березин получил приказание сообщить начальнику штаба фамилии отличившихся в бою солдат и офицеров.

В последующие дни противник еще несколько раз пытался прорвать оборону дивизии, и всё безуспешно. Полки несли большие потери, но бились отчаянно, не на жизнь, а на смерть.

Получив на усиление десятого июля еще один гаубичный артиллерийский полк вместо иптапа, убывшего в распоряжение командарма, Горновой понял, что скоро начнется наступление. Это предположение подтвердилось, когда он прибыл на командный пункт дивизии.

Комдив выглядел утомленным, но командиров частей встречал приветливо, шутил. А когда все вызванные офицеры собрались, сел к столу, развернул сложенную карту, предупредил:

— Все, о чем пойдет речь, строго секретно.

А когда офицер оперативного отделения вручил всем командирам частей отработанные топокарты с обстановкой и предстоящими задачами, комдив сказал:

— Разберитесь, потом получите дополнительные пояснения. Кому что будет неясно — спросите.

Всматриваясь в карту, Горновой отметил тонкую и аккуратную работу офицеров оперативного отделения. «Большие труженики, молодцы», — подумал он. Свой полк нашел на узком участке, все там же, в первом эшелоне, на правом фланге дивизии. Слева примыкал, в пределах узла обороны второго батальона, еще один стрелковый полк. В ходе оборонительного сражения он был во втором эшелоне. Понял Горновой и поставленные полку задачи на первый день наступления. Особенно ярко была на карте подчеркнута ближайшая задача полка — прорвать главную полосу обороны противника, нанесенную синим карандашом.

«Глубина небольшая, менее пяти километров, но что значат эти синие овалы с вопросительными знаками в центре? — спрашивал себя Горновой, понимая, что ни комдив, ни его помощники на этот вопрос сейчас ответить не могут. — Надо вести разведку и быть готовыми к противодействию. Вероятнее всего, в этих лесистых районах — танки».