Страница 74 из 80
В. И. Ленин — А. М. Горькому (февраль 1912 г.):
Дорогой А. М.!
В скором времени пришлем Вам решения конференции. Наконец удалось — вопреки ликвидаторской сволочи — возродить партию и ее Центральный Комитет. Надеюсь, Вы порадуетесь этому вместе с нами…
Нил Петрович Зуев — директор департамента полиции — был в прескверном расположении духа. Через четверть часа предстоял доклад у министра, и легко было себе вообразить, какую мину сделает этот знаменитый желчевик, когда услышит, что большевистская конференция — по самым последним и на сей раз абсолютно точным сведениям — проходила с пятого и по семнадцатое сего января в Праге. По-своему он и прав будет, министр Макаров! Этих «последних и самых точных» сведений уже не счесть было, а все они, на поверку, чистейшей липой оказались — где уверенность (не скажет, так подумает министр), что и сейчас не повторяется постыдное вранье.
Да и я-то хорош, все больше распалялся Зуев. Нашел кому верить! Пора бы уж привыкнуть, кажется: помощнички дорогие все больше пальцем в небо норовят ткнуть, авось в искомую тучку угодят… Не так даже ошибочность доставлявшихся ими сведений бесила. В конце концов, обо всем обязаны они сообщать по начальству — хотя бы эти сведения были предположительны только; если на то пошло — даже и о слухах должен он, Зуев, быть своевременно уведомлен. Ну так и доносите, черти, что — по слухам, по непроверенным данным, а то ведь, полюбуйтесь, делают вид, будто и впрямь бога за бороду ухватили! Нет ничего гаже — передергивать карты, врать, один прогад от этого — пусть ненароком и угадаешь иной раз. Что тут сделаешь, ну никак шельмецов этих не приучить, чтоб хоть ему, прямому своему начальнику, одну святую правду доставляли. Другое дело, что потом он может уже как угодно, по личному своему усмотрению, распорядиться доставленной ему информацией. Только он и может — держа на руках большую часть карточной колоды — блефовать… перед самим государем хоть, не то что министром! Так ведь нет: по их, ближайших своих сотрудников, милости, он тоже не может… Подвели. Уж так подвели, собакины дети, — впору об отставке рапорт подавать!
Что Заварзин с фон-Коттеном, начальники московской и столичной охранок, что заведующий заграничной агентурой Красильников — все одним миром мазаны.
Высечь бы их, солеными розгами высечь, как каторжников беглых! Чтобы знали наперед, каково с ним, Нил Петровичем Зуевым, в жмурки играть!
В особенности держал он сердце на Красильникова, ведь в Париже сидит, бездельник, в самом, на сегодняшний день, центре большевистском, с ихним Лениным рядышком… Как тут Гартинга не вспомнить! Ужасно обидно, что премьер Клемансо поддался на вопли своих парламентских социалистов и выставил его из пределов Франции. Полезнейший человек был. Мошенник, конечно, каких поискать, изрядно-таки деньжат к лапам его наприлипало, но — умница каких тоже поискать и нюх отменный. А главное — не врал. Скорее утаит что, попридержит до нужного часа. Но зато в доклады свои ни словца случайного не вставит, идеально профильтровано все (в те поры Зуев вице-директором департамента был, первым Гартинговы фолианты проглядывал, готовя резюме для тогдашнего своего шефа Трусевича). Понятно, что и Гартинг выслуживался, как без этого, но — делом, рвением, и всегда имел дальний прицел. А этот… Красильников, черт его… думает лишь о ближней минуте. Да, не терпится человеку поскорее в наилучшем свете предстать! Об одном, видно, забота у сердешного — чтоб сей же момент начальская рука промеж ушей по шерстке погладила, а что потом будет — вроде бы не его уже печаль. Зуеву самому даже понравилось это сравнение Красильникова с шавкой, коя заливается счастливым лаем по любому поводу, от избытка дурацкой жизнерадостности, надо полагать… ничего, милый, ужо я заставлю тебя опечалиться, век помнить будешь! Не раз пожалеешь еще, что прошляпил большевистское это сборище в Праге!
Большевики, мда-с. Чудно теперь даже подумать, что было время, не такое уж и давнее, когда он, Зуев, искренне полагал, что страшнее эсеров и зверя нет. Есть и пострашнее; увы, есть. Как ни много шума производят господа социалисты-революционеры, но нет — вспышко-пускатели, фейерверкеры, ничего более. Жаль блаженной памяти Столыпина Петра Аркадьевича, до боли сердечной жаль, пятидесяти не было, когда двумя выстрелами в упор — прилюдно! в театре! — пресеклась полгода назад его так много обещавшая жизнь; но ежели по совести — урон сегодняшней государственности мнимый, призрачный, только то и переменилось, что должности, кои он один исправлял, ныне на двоих разложили: Коковцов — председатель совета министров, Макаров — внутренних дел министр…
Социал-демократы, эсдеки, куда опасней, сие бесспорно. Но и то не все, как показала жизнь; нынешний парижский житель Ленин и те, кто вкруг него, большевики эти самые, вот от кого погибели земли русской ждать надобно. Поди-ка сочти, сколько корешков у одного-разъединственного хоть дерева; а коли дерев этих — лес? Корневики, да; как ни руби их, под самый комель пусть, а корни — там, внизу — все не повыдернешь, того и гляди, они новые ростки дадут! Шесть, а то и все семь лет рубили не щадили (после тех, о пятом годе, бунтов и волнений), какая новая, мало-мальски заметная головка ни появляется — в острог ее, в ссылку на край света, нет, сызнова в рост идут; живучесть беспримерная, фантастическая…
Тем наипаче следовало воспрепятствовать проведению конференции! Дураку ясно, что теперь большевики опять возродили себя как силу, способную весьма ощутительно влиять на положение дел в империи. Беда не только в том, что в Праге избран угодный Ленину Центральный Комитет (орган, по сути не существовавший последние два примерно года). Не менее прискорбно и то, что конференция, на которой восемнадцать делегатов представляли двадцать с лишком российских организаций (хоть это-то теперь известно!), собрала в единый кулак самые активные, самые решительные элементы РСДРП. Не нужно быть пророком, чтобы предугадать — результаты Праги несомненно, и очень скоро, отзовутся резким усилением подпольной работы на местах, особенно в среде рабочих.
И ведь что всего досаднее: о том, что беки готовят конференцию, загодя было известно! Одного лишь не знали — где она пройдет; мелочью казалось, сущим пустяком: мы да не дознаемся! Слава богу, хватает наших людей среди эсдеков! Остальное — дело техники; давно и надежно отработанная метода: объявить делегатов анархистами, пусть-ка большевики покрутятся, доказывая, что они и сами не больно жалуют анархистскую публику. Пока суд да дело — от конференции и помина не осталось… Так загадывалось, а в действительности пшик получился. Первым возник Париж как возможное место конференции; Красильников со ссылкой на Житомирского, обычно весьма осведомленного агента, сообщил об этом. Затем тот же Красильников морочил голову Бретанью: сведения, от Бряндинского идущие. А потом градом посыпалось (на сей раз чрезмерным усердием Заварзина и фон-Коттена): то Лейпциг, то Краков, то опять Париж, то Женева, то Берлин; даже Стокгольм мелькал… благо хоть без Америки обошлось! Последняя надежда была на тезку государева Романова да на Малиновского, особо секретных сотрудников охранной службы, настолько надежно внедренных в большевистские сферы, что им удалось даже стать делегатами конференции. Но и им неизвестно было, куда они едут; сообщены им были лишь промежуточные явочные адреса: Ганновер, Берлин, Лейпциг… Ничего не скажешь, крепко скрытничали господа большевики, вполне профессионально; позавидовать можно…
Так вот и вышло, что только задним числом узнано о ходе и исходе ленинской конференции. Да и то не все ох, далеко не все! До сих пор, к примеру, не выяснены подлинные фамилии едва ли не половины состава конференции; делегаты, прибывшие из России, фигурировали под специальными, для одной Праги предназначенными кличками: Фома, Степан, Виктор, Валентин, Ерема, Тимофей, Матвей, Павел (Роман Малиновский был Константином, Романов Андрей — Георгием, Жоржем)… без святцев тут, видно, не обошлось. Конспирация такова уж — неизвестно, кто именно избран в ЦК. Каждый делегат записывал предлагаемых им кандидатов, в количестве семи человек, и отдавал записку Ленину, который единолично и произвел подсчеты голосов. Результаты выборов не оглашались; по окончании выборов Ленин персонально, с глазу на глаз, информировал каждого члена ЦК о его избрании. В составе ЦК оказался, в частности, Малиновский, но и он не знал своих сотоварищей по комитету; с уверенностью можно сказать лишь, что Ленин, разумеется, тоже входит в это руководящее ядро.