Лунная заводь

— А у нас разве нет кеза? — спросил Ларри.

— Нет, — покачала Лакла головой, — у нас нет такого оружия, которым они владеют, хотя, именно Древние Боги сделали это оружие.

— Но разве Трое Молчащих из Древних Богов? — вскрикнул я. — Тогда они смогут объяснить…

— Нет, — медленно проговорила Лакла. — Нет… есть кое-что, о чем вы скоро узнаете. Когда Молчащие Боги будут с вами разговаривать, вы все поймете. Особенно ты, Гудвин, тот, кто служит мудрости.

— Ну ладно, — сказал Ларри, — значит, у нас есть Акка, и у нас есть четверо бравых молодцов — это мы, и у этих молодцов три пушки и около сотни патронных обойм к ним и еще у нас есть сила Трех Богов, а как насчет Сияющего Бога, Лакла, что делать с этим поганым фейерверком?

— Я не знаю.

Снова в ее глазах появилась нерешительность, точно так же, как в тот раз, когда Йолара надсмехалась над силой Молчащих Богов.

— Сияющий Бог очень силен. И у него много рабов…

— Ну тогда нам лучше тоже заняться делом и побыстрее, — прозвучал бодрый голос Ларри.

Но у Лаклы, видимо, было другое мнение на этот счет, потому что она быстро сменила тему.

— Ларри, милый… — прошептала она. — Мне нравится прикосновение твоих губ…

— Вот как? — прошептал он, и видно было, что все, кроме прелестного, соблазнительного лица, приблизившегося к нему, мигом вылетело у Ларри из головы. — Тогда, acushla [58], тебе надо познакомиться с ними поближе. Отверните-ка голову, док! — сказал он мне.

И я отвернулся.

Наступила долгая тишина, нарушаемая только тихими взрывами мягких ухающих звуков, которые заинтересованно издавали служанки-лягушки. Я украдкой бросил взгляд назад. Голова Лаклы лежала на плече у ирландца, и золотые глаза, похожие на подернутые туманом заводи солнечного света, глядели на него с любовью и обожанием; а сам О'Киф, чье лицо с резкими и четкими чертами приобрело сейчас какое-то новое, подчеркнуто мужественное и волевое выражение, глядел в них, не отрываясь, тем взглядом, что может родиться толь, ко из сердца, познавшего в первый раз истинную, всепоглощающую пульс, биение. Здесь любовь, любовь, которая наполняет Вселенную биением жизни, — той самой музыкой сфер, о которой грезил философ Платон; любовь, на которой держится весь наш подлунный мир; любовь, вечную, как бессмертные боги; любовь, побеждающую смерть и одухотворяющую собой ту великую мистическую тайну, что зовется жизнью.

Подняв руки, Лакла обхватила ладонями голову О'Кифа, поцеловала ему лоб, глаза, и с легким, дрожащим смешком высвободилась из его объятий.

— Вот, Гудвин, познакомьтесь — будущая миссис Ларри О'Киф! — сказал мне Ларри нетвердым голосом.

Я взял их руки в свои… и Лакла поцеловала меня!

Девушка повернулась к гулко ухающим, улыбающимся служанкам-лягушкам, и, видимо, что-то приказала им, потому что те сразу же, сбившись в кучку, зашлепали по тропинке прочь от нас. Внезапно я ощутил себя… ну скажем так, — несколько лишним в оставшейся компании.

— Если вы ничего не имеете против, — буркнул я в сторону, — я бы хотел прогуляться и осмотреть окрестности.

Но они были так поглощены друг другом, что, кажется, далее не услышали меня… и я удалился восвояси, направляясь к той амбразуре в утесе, куда Радор уже водил меня. Сейчас на мосту не было видно двигающихся взад и вперед батракианов, только в дальнем конце я смутно разглядел сбившихся в толпу гарнизонных солдат. Мои мысли вернулись к Лакле и Ларри.

Что их ждет впереди?

Если мы победим, если нам удастся выбраться из этого подземного мира, сможет ли она жить наверху?

Проведя всю свою жизнь в этих пещерах с их специфическими освещением и атмосферой, которая каким-то неуловимым образом служила здесь для тела дополнительным источником питания, как будет она реагировать на непривычные ей пищу, воздух и свет нашего наружного мира? Более того, насколько мне удалось заметить, здесь совсем не было никаких болезнетворных бактерий, и как, спрашивается, смогла бы жить на земле Лакла, не имея вовсе никакого иммунитета, если в течение многих поколений болезни уносили бесчисленное множество жизней, чтобы человечество сейчас хоть чуточку могло им противостоять. Подавленный этими грустными мыслями, я побрел назад по тропинке — пожалуй, они уже довольно долго оставались наедине.

Издали я услышал голос Ларри.

— Это зеленая страна, mavourneen. Вечно изменчивое море омывает ее со всех сторон и волны набегают на берег, — голубые как небо и зеленые как сам остров, а порой они как взмыленные кони, взметнув белыми гривами, обрушиваются на землю, и сильные, чистые ветры дуют над ней, и солнце, похожее на твои чудные глаза, глядит на нее с голубых небес, acushla…

— А ты король Ирландии, Ларри, милый?

Это голос Лаклы.

Но довольно!

Наконец мы собрались уходить с террасы, и на повороте тропинки я снова заметил, как блеснуло то, что я раньше определил для себя как бриллиантовую лужицу.

— Какие прелестные цветы, Лакла, — обратился я к ней. — Я никогда не видел ничего подобного в том мире, откуда мы пришли.

Она посмотрела туда, куда я показывал., и рассмеялась.

— Пошли, — сказала она. — Я покажу вам, что это такое.

Она побежала вниз, пересекая сад наискосок, мы поспешили следом и вышли на небольшой выступ, совсем близко от края обрыва, футах в трех, я так полагаю, или около того. Золотая девушка высоким пронзительным голосом издала вибрирующий, переливчатый клич. Бриллиантовая лужица заколыхалась, точно тронутая легким ветерком; заволновалась, задрожала и начала быстро двигаться — прямо на нас бежала искрящаяся река светящихся цветов! Девушка крикнула снова, и движение стало еще быстрее; поток цветов, сверкающих бриллиантовым блеском, подбегал все ближе и ближе, — извилистая лента, колыхаясь и дрожа, поднималась по стенке обрыва… и вот уже оказалась у самых наших ног.

Над цветами повисла слабо светящаяся дымка.

Золотая девушка наклонилась и что-то мягко сказала, будто позвала, и тут же из искрометной груды сверкающих цветов выстрелила зеленая лоза, увенчанная пятью пылающими ярким рубиновым светом цветочными головками, потянулась вверх, доверчиво легла на протянутую ладонь девушки и обвилась кольцами вдоль белой руки; квинтет цветочных головок повернулся к нам, словно они разглядывали нас лучистыми глазками.

Это была та самая вещь, которой Лакла угрожала жрице, пообещав ей поцелуй Йекты. И с этим растением, таившем в себе смертельную опасность (в чем мы имели возможность убедиться своими глазами), — Золотая девушка обращалась как с простой розой.

Ларри чертыхнулся, а я внимательнее пригляделся к загадочному цветку. Это был гидроид — странное существо, принадлежавшее одновременно и к животному, и к растительному мирам, только его более развитая и совершенная форма. В океанских глубинах можно встретить колышущиеся грозди мелких цветков (иногда совершенно микроскопических размеров), которые парализуют свои жертвы загадочной, плохо изученной силой, таящейся в их цветущих головках.

— Пусть они идут обратно, Лакла.

В голосе Ларри звучала глубокая тревога. Лакла беззаботно рассмеялась, уловив настоящий страх в его глазах, раскрыла ладонь, снова что-то тихо промолвила., и лоза скользнула обратно, к своим собратьям.

— Ну, что ты, Ларри, — укоризненно сказала девушка, — она не причинит мне вреда. Они ведь меня знают.

— Пусть идут обратно, — хрипло повторил ирландец.

Лакла с сожалением вздохнула, издав другой протяжный, мелодичный звук. Лужица самоцветов — Йекта из Винноцветного Моря представляет собой столь же необыкновенно развившуюся разновидность гидроидных полипов, как и гигантские медузы, с которыми они, разумеется, имеют не слишком отдаленные родственные связи. Ближайшее сходство с ними среди обитателей надземных морей и океанов можно найти у Gymnoblastic Hydroids, особенно Clavetella prolifera. Это чрезвычайно любопытное существо, передвигающееся с помощью шести щупалец.

Почти каждый, кому довелось купаться в южных морях (да и в северных тоже!), знаком с болезненным ощущением, которое доставляет прикосновение определенных видов медуз. Это их свойство, развившееся до невероятной, почти чудовищной силы, и является отличительной особенностью Йекты. Секрет ее действия заключается в пяти цветочных головках, источающих яд, который обладает чрезвычайно быстрым действием и который, как я предполагаю (ибо у меня не было возможности проверить мою теорию) — разрушает полностью нервную систему жертвы, что сопровождается поистине инфернальными муками агонии; и в то же самое время создается иллюзия, что мучения растягиваются на бесконечно долгое время. Известно, что эфир и окись азота также дают в большинстве случаев ощущение протяженности времени, разумеется, без этих болезненных симптомов. То, рубинов и аметистов, переливаясь розовато-лиловыми и красно-голубыми тенями, заколыхалась и затрепетала, как в первый раз, и быстро потекла обратно, в то место, откуда Лакла вызвала их.