Лунная заводь

— Ну, и каким же образом они тут оказались? — задал я вполне резонный вопрос.

— Я об этом еще не думал, — с неудовольствием ответил Ларри. — Но если хотите, о мой мудрейший из мудрых, вот вам несколько соображений, что с ходу пришли мне в голову. Одно из них заключается в том, что эта милая компашка могла притормозить здесь, когда остальные отправились дальше, в Ирландию; и какие-то свои особые причины заставили их осесть в этом месте; другой вариант — они пришли сюда уже из Ирландии, когда стало ясно, что эти козлы все равно их оттуда выживут, и они решили обосноваться здесь до тех пор, пока не наступит подходящий момент освободить Ирландию от всей этой шушеры… ну и весь остальной мир тоже, конечно, — добавил он великодушно, но Ирландию — прежде всего. Ну что, убедил я вас, док?

Я покачал головой.

— Хорошо, — скучным голосом сказал он. — А сами-то вы что думаете по этому поводу?

— Я думаю, — осторожно начал я, — что мы встретились с высокоразвитыми разумными существами, которые в процессе эволюции выделились в отдельную ветвь, хотя возможно, источник разумной жизни для них тот же, что и у нас. Эти их высокоразвитые, получеловеческие батракианы, которых они называют Акка, подтверждают, что эволюция в этих подземных пещерах определенно пошла по другому пути, нежели земная. Англичанин Уэллс, тот, что пишет фантастические и довольно любопытные романы, в которых описывает вторжение марсиан на Землю, изображает свои персонажи в виде чудовищной разновидности мыслящих осьминогов. Это его право, и в принципе в этом нет ничего невероятного. Человек оказался на вершине животного мира исключительно в силу целого ряда совершенно непредсказуемых событий, случись звеньям этой цепочки сложиться иначе, и вполне могло бы статься, что на Земле господствующей расой сделались бы пауки, или муравьи, или, может быть, даже слоны.

— Я думаю, — продолжил я еще более осторожно, — что эта раса, к которой принадлежат Трое Богов, никогда не появлялась на поверхности Земли; все ее развитие шло здесь, внизу, непрерывным процессом, пока наверху одна геологическая эра сменяла другую. И если мои предположения верны, то структура их мозга и, следовательно, логика их поступков, должны очень сильно отличаться от наших. Таким образом, их знания и то, как они используют свои знания, для нас загадка, и, более того, встает вопрос, не имеют ли они совершенно другое, чуждое земному уму, представление о справедливости и нравственных ценностях… — и это самое ужасное, подытожил я.

Теперь Ларри с сомнением покачал головой.

— Ваши аргументы, док, писаны вилами по воде, — сказал он. — У них оказалось достаточно развитым чувство сострадания, чтобы помочь мне выкарабкаться… и уж точно, они знают, что такое любовь, — потому что я видел, как они глядели на Лаклу, и они знают, что такое печаль, — невозможно ошибиться, глядя на их лица.

— Нет, нет, — продолжал он, — как хотите, но я остаюсь при своем мнении. Это Древние Люди Ирландии. Мой лепрекоунчик как-то нашел сюда дорогу, и я держу пари, что это они послали ему весточку. И если баньши О'Кифов заскочит сюда на минутку — не приведи Господи! — я ручаюсь, что она выкроит время, чтобы нанести им официальный визит, прежде чем займется делом вместе со своей оравой привидений. Да она будет себя чувствовать тут как рыба в воде, голову даю на отсечение, — эта моя старая добрая фея. Нет, нет, — закончил он. — Я прав! Все это слишком славно выглядит, чтобы быть неправильным.

Я предпринял последнюю отчаянную попытку.

— Можно подумать, что в Ирландии есть какие-то указания на то, что Туа Де были похожи на этих троих, — сказал я и снова попал пальцем в небо.

— Что? — крикнул Ларри. — Что? Клянусь юбкой Кормака Маккормака — это так, и я рад, что вы напомнили мне об этом. Меня и самого это мучило! Да, у нас был Дагда, который надевал на себя голову огромного кабана и тело гигантской рыбы и в таком виде бороздил моря, и разрывал на клочки доспехи любого, кто шел войной на Эрин; и еще был такой Ринн…

Уж не знаю, сколько времени мне пришлось бы выслушивать рассказы о метаморфозах древних людей, но тут раздвинулись занавеси и появился Радор.

— Вы хорошо отдохнули, — улыбнулся он, — как я погляжу. Служительница послала меня за вами. Вас зовут откушать вместе с ней в ее саду.

Мы проследовали за ним вниз бесконечными коридорами; вышли на террасу с разбитым там восхитительным садиком — ничуть не хуже, чем те, что мы видели в городе Йолары. Засаженная благоухающими цветущими растениями терраса нависала над утесами на одном уровне с куполом, где обитали Молчащие Боги. На краю террасы стоял маленький столик из молочно-опалового нефрита, но Золотой девушки нигде не было видно. Узкая тропинка, окаймленная пышными зелеными кустами, обегая террасу, уходила куда-то вверх. Я проследил за тем, куда она вела, с нескрываемым любопытством. Поймав мой взгляд, Радор правильно истолковал его и повел меня по тропе.

Мы поднялись по крутым каменистым уступам, пролезли через какую-то расщелину и выбрались наверх. Мы стояли над террасой, и пышная растительность не заслоняла открывавшегося как на ладони вида окрестностей. Внизу протянулся удивительный мост, по которому взад и вперед суетливо сновали лягушкообразные люди. Остроконечный выступ, торчащий рядом, не давал мне возможности заглянуть в так заинтриговавшую меня бездну, и я ограничился тем, что стал разглядывать окрестности.

От устья пещеры тянулся обрывистый берег, не очень высокий и совершенно голый, а вдали, на концах изогнутого полумесяцем берега от самой кромки винноцветных вод начинались густые лесные чащи, тянущиеся в обе стороны до самого горизонта. В листве преобладали коричневые, красные и желтые краски, словно в осеннем лесу, и, кое-где на них накладывались неровные пятна темно-зеленого цвета, как у хвойных пород деревьев. Миль пять в каждую сторону тянулись леса и пропадали из глаз, скрытые туманной розовой дымкой.

Я повернулся и оказался стоящим лицом перед безбрежным морским простором.

Дул легкий бриз — первый настоящий ветерок, который я ощутил в этой закрытой со всех сторон подземной пещере. От ветра поверхность моря, казавшаяся растаявшей глазурью, сморщилась, покрывшись рябью, и теперь стало видно, что винноцветные воды оказались самым что ни на есть настоящим морем, если такое можно себе представить. Ветер срывал брызги с верхушек волн, и они рассыпались дождем розовых жемчужин и ярко-красных рубинов.

Медленно и величественно проплывали гигантские светящиеся медузы: они непрерывно меняли окраску, подобно разноцветным стеклышкам калейдоскопа волшебные, сказочные шары!

Я опустил глаза вниз и стал разглядывать подножие возвышающегося, словно башня, утеса. Там росло неимоверное количество цветов, и все они светились и вспыхивали искрами, как ограненные бриллианты; блестки алого и кроваво-красного цветов отбрасывали розовато-лиловые и странные красновато-голубые тени. На общем фоне зеленой растительности они казались маленькими лужицами сверкающих драгоценных каменьев. Я заметил, как заколебались потревоженные кем-то ветви деревьев.

Радор прервал мои раздумья.

— Лакла идет! — сказал он. — Пошли вниз.

И в самом деле, в конце тропинки показалась Лакла, нерешительно замерла на мгновение, и пошла навстречу нам. Густо покраснев, она протянула к Ларри белые руки. Ирландец бережно взял их, прижал к сердцу и поцеловал с такой невыразимой нежностью, которой не было и в помине, когда он, расточая жрице пылкие комплименты, изображал из себя страстного поклонника ее красоты. Лакла еще пуще покраснела, отняла у него удлиненные тонкие пальчики и прижала их к своему сердцу.

— Мне нравится прикосновение твоих губ, Ларри, — прошептала она. — От этого мне становится горячо вот здесь, — она положила ладонь на сердце, — и когда ты трогаешь губами мои руки, теплые волны так и бегут у меня по всему телу. Почему бы это?

Она недоуменно приподняла изогнутые бровки, придававшие ее нежному как цветок лицу какое-то особенное, неповторимое выражение простодушного лукавства, и стала еще прелестнее.