Страница 67 из 74
В средние века Писание было надежно упаковано в латынь — язык клириков. Читать его могло лишь меньшинство, получившее университетскую подготовку, а толковать — одни только богословы. Даже для низшего духовенства Библия была почти недоступна. Что касается мирянина-простолюдина, то можно сказать, что папская церковь прятала от него текст Священного писания (противоречивый, многозначный, способный возжигать критические и социально-утопические настроения) примерно так же, как режущие предметы прячут от детей и людей умственно неполноценных. Недоверие папистов к самостоятельному суждению простого человека, может быть, ни в чем другом не выражалось столь определенно.
Стремление вложить Библию в руки мирян обнаруживается во многих средневековых ересях и развивается бок о бок с социально-оппозиционными настроениями. Однако реальная работа по переводу Библии обрывается на полпути (чаще всего из-за недостатка филологической культуры).
Лютер доводит дело до конца. Он вручает Писание немецкому мирянину, невзирая на предостерегающие окрики католиков и даже гуманистов, видевших в Крестьянской войне наглядное свидетельство того, что народу еще рано самому читать «книгу книг».
После крестьянского восстания Лютер-политик недоверчиво относился к народу. Однако он не опустился так низко, чтобы по примеру средневековых церковников запирать от них Библию «на латинский замок». Как ни упрям бывал реформатор в защите виттенбергского богословского мнения, он не считал его непогрешимым. Мудрость Лютера, говорил он, ничто перед мудростью, которую можно извлечь из Библии «всей общиной», в ходе длительного «благочестивого толкования». В 1534 году доктор Мартинус готов был повторить то, что провозглашал в 1520-м: «На земле не написано более ясной книги… Простая дочь мельника, ежели она верует, может ее правильно понимать и толковать».
В немецком переводе Библии Лютер видел прежде всего средство для приобщения нации к «евангелической правде». Но реальные последствия его усилий оказались куда более внушительными.
Для верующего простолюдина XVI века, будь то лютеранина, будь то католика, лютеровская Библия, если вспомнить крылатые слова Г. Гейне, стала «книгой, которая и называется Книгой» — универсальным письменным первотекстом. Прежде крестьянин или ремесленник читал разве что указы, объявления, афиши да летучие листки. Теперь он впервые читал, как читают «ученые» — пусть с трудом, пусть по слогам. Язык немецкой Библии воспринимался как «язык с большой буквы», отличающийся от разношерстной устной речи, которая меняется от места к месту, от сословия к сословию.
Под воздействием лютеровской Библии, писал философ И. Г. Гердер, «в Германии и прилегающих к ней странах впервые сложилась народная (populares) литературная публика». Лютер-переводчик открыл немецким крестьянам и ремесленникам ворота в мир книги — всякой книги, начиная с «изящной словесности» и кончая первыми (нелатинскими) техническими пособиями. Он пробудил в народе потребность чтения. Известный библиограф Пауль Питч подсчитал, что в 1530–1540 годах в Виттенберге вышло 34 выпуска Библии, а в остальной Германии — 72 перепечатки этого издания; далее в 1541–1546 годах (до смерти Лютера) — еще 18 виттенбергских выпусков и 26 перепечаток. В целом же в 1534–1584 годах появилось не менее 100 тысяч экземпляров лютеровского «полного Священного писания на немецком» — главным образом печати Ганса Люффта. В бюргерских семьях вечернее чтение Библии стало основной формой «благочестивого досуга».
Лютер не первым пытался перевести Библию на немецкий. Как показали новейшие исследования, к 1522 году (к моменту выхода «Сентябрьской Библии») существовало 14 верхненемецких, 4 нижненемецких и 4 нидерландских относительно полных изданий Священного писания на родном языке. Однако только текст Лютера получил всенародное признание и стал важным фактором в развитии национальной культуры.
Историк из ГДР Л. Штерн указал на две главные причины этого успеха.
1. Долютеровские переводы Библии были «калькой» с ее канонизированного латинского текста (Вульгаты). Филологические исследования, прославившие немецких гуманистов XV–XVI столетий, обнаружили, что Вульгата часто не соответствует древнееврейскому и греческому первоначальному тексту. Кроме того, они открыли в этом тексте именно такие смыслы и акценты, которые соответствовали напряженным нравственно-религиозным исканиям предреформационной эпохи.
Лютер-переводчик стоял на плечах Рейхлина и Эразма. «Классическая филология гуманистов, — писал Л. Штерн, — была неустранимой идеологической предпосылкой для победы Реформации».
Доктору Мартинусу было чуждо всякое преклонение перед Вульгатой. Он больше не копировал ее создателя Иеронима — он оживотворял древний подлинник в немецком языке, как ренессансные художники оживотворяли искусство античных мастеров.
2. Феодальная раздробленность Германии находила выражение в существовании многих местных языков и наречий. Долютеровские переводы Библии не переступали через эту локальную ограниченность, хотя в XV–XVI веке благодаря развитию внутреннего рынка в Богемии, Верхней Германии и немецкой Швейцарии уже складывались письменные языки, понятные и за пределами отдельных земель.
Реформатор решительно опирается на объединительные речевые тенденции.
В силу ряда причин (по сей день до конца не раскрытых) тюрингенско-саксонский район, в котором вырос и действовал Мартин Лютер, оказался своего рода «общенемецким языковым перекрестком». Устная речь, развивавшаяся в землях, которые окружали Эрфурт, Лейпциг и Мейсен, оказывалась посредником между верхне- и нижненемецким языком.
Эту речь («устную верхнесаксонскую»), писал Л. Штерн, «мы уже находим в нескладной поэзии Ганса Розенплюта, Ганса Фольца и Ганса Сакса… Бесчисленные шванки, басни, карнавальные игры, листовки, проповеди, песни, воззвания, анекдоты, апокалипсические пророчества осели в предреформационные бурные годы в качестве своего рода всеобщей языковой субстанции, из которой черпал Лютер…».
Кроме того, именно в Саксонии сложился так называемый «канцелярский язык» (язык деловой и придворной переписки), который уже в XV веке получил признание во многих районах Германии.
В одной из «застольных речей» сам Лютер отмечал: «…я говорю на саксонском канцелярском, которым пользуются все князья и короли в Германии. Все имперские города, княжеские дворы переписываются на саксонском, то бишь на языке нашего князя; поэтому он и есть общий немецкий язык».
Переводя Библию, Лютер слил воедино «верхнесаксонский устный» и «саксонский канцелярский». Он поддержал и взаимно усилил две наиболее выразительные стихийные тенденций, работавшие на преодоление языковой раздробленности Германии. В протестантской апологетической литературе Лютер нередко именовался «создателем немецкого литературного языка». Это, конечно, преувеличение: единый литературный язык существует в Германии лишь с XVIII века и имеет многих творцов. Но несомненно, что в качестве переводчика Библии реформатор «существенно ускорил процесс разработки единого, для всей нации значимого письменного языка»[66].
Объединение «верхнесаксонского устного» с «саксонским канцелярским» не было их простым суммированием. В лютеровском переводе они опознаются как компоненты языка новозданного. И как бы далеко ни заходило изучение объективной обусловленности словаря, синтаксиса и стиля «Немецкой Библии», все-таки нельзя не согласиться с известным замечанием Г. Гейне: «Каким образом Лютер дошел до языка, на который он перевел свою Библию, остается для меня по сей час непостижимым».
Формирование национального литературного языка — процесс долгий, общественно необходимый, осуществляемый многими деятелями культуры. И все-таки зачинатель процесса накладывает на него таинственную и неизгладимую индивидуальную печать. Вся позднейшая словесность Германии стоит под знаком лютеровского языкотворческого гения, который реализовался с помощью особых методов обращения со словом и благодаря развитию целого комплекса индивидуальных дарований.
66
Thesen über Martin Luther — «Zeitschrift für Geschichtswissenschaft». Hf. 10, 1981, S. 883.