Страница 66 из 74
В сентябре 1534 года скончался папа Клемент VII. На римский престол под именем Павла III взошел кардинал Александр Фарнезе. Он был сторонником умеренной церковной реформы, замысел которой постепенно преобразился в замысел контрреформации. В начале своего понтификата Павел III надеялся ослабить «лютеровскую ересь» с помощью гибких дипломатических мер. Осенью 1535 года он направил в Германию своего нунция, кардинала Пьетро Паоло Верджерио, чтобы тот повлиял на протестантов накануне предполагаемого вселенского собора. Перевалив через Альпы, Верджерио увидел, однако, что здесь можно толковать только о соборе национальном. Он принял условия игры и через нового курфюрста Саксонии Иоганна-Фридриха (Иоганн Верный умер в 1532 году) стал добиваться личной встречи с Лютером.
Реформатор оказался в нелегком положении. Садиться за стол переговоров с папским нунцием он не желал; созыв собора (будь то вселенского, будь то общегерманского) хотел бы отсрочить как можно долее. Вместе с тем идея общегерманского собора была когда-то именно им, Лютером, пущена в ход, отстаивалась тремя немецкими рейхстагами, и ни в коем случае нельзя было обнаруживать, что с 1530 года виттенбержцы пользовались ею просто как спасительной фикцией.
Мартинус снова прибег к лукавству, но на этот раз главную роль в комедии пришлось играть ему самому. 7 ноября в ворота виттенбергского княжеского замка въехала специально нанятая для этого случая богатая карета. Из нее косолапо вышел Лютер, сопровождаемый подчеркнуто услужливым Бугенхагеном. На Лютере была куртка из верблюжьей шерсти, какую носили дворяне, а под ней — атласная рубашка с яркими крупными пуговицами. На шею была накручена тяжелая золотая цепь, а на пальцах блестели кольца. Перед встречей Лютер тщательно выбрился, напомадился и вообще сделал все возможное, чтобы производить впечатление человека, который хочет выглядеть моложе своих лет.
За завтраком доктор Мартинус был до неприличия словоохотлив. Он кичился своим богатством и в весьма соблазнительных выражениях описывал девственнику Верджерио «благочестивую монашку, которая подарила ему пять детей». Он говорил, что нимало не обижается на прозвище «виттенбергский папа», придуманное для него благочестивым Себастьяном Франком, поскольку и вправду любит начальствовать; Бугенхагена, к примеру, он считает своим епископом. Все это было так нелепо, грубо и вызывающе, что Верджерио, слывший за одного из самых умных и уравновешенных папских дипломатов, просто не знал, как ему вести себя с этим разряженным, чванным мужиком. Разговор об отношении виттенбержцев к общегерманскому собору не склеился.
В донесении папе Верджерио писал, что Лютер несносен: сами его манеры выдают «надменность, злонамеренность и необдуманность»; это «простак, без глубины, без единого выстраданного суждения». Готовя собор, можно надеяться разве что на протестантов-князей, но ни в коем случае не на их самодовольного и ограниченного религиозного вдохновителя.
Это было именно то, чего добивался Лютер. Просьба курфюрста о встрече с папским нунцием была удовлетворена. Примирительная акция Рима сорвалась. Подлинное отношение Виттенберга к созыву собора осталось неуличенным.
За мастерски разыгранную хитрость реформатору пришлось расплачиваться уже после смерти: во всех католических биографиях характеристика Верджерио (а она, надо сказать, была выполнена с редким писательским талантом) стала фигурировать как самое исчерпывающее и достоверное изображение позднего Лютера. Он был представлен читателю как человек ограниченный, грубый и пошлый, личное знакомство с которым могло бы кого угодно предохранить от соблазнов протестантской веры. Лишь некоторые из биографов-католиков указывали в примечании на курьезное обстоятельство: в 1544 году кардинал Верджерио, так глубоко заглянувший в душу реформатора, порвал с Римом и перешел в лютеранство…
В конце тридцатых годов на политической сцене не осталось ни одного из первоначальных течений немецкой реформации, кроме лютеровского. Мюнцер и его сторонники были казнены; радикальные анабаптистские секты ушли в подполье, а после кровавого подавления мюнстерской коммуны (весна 1536 года) фактически прекратили свое существование; умеренный анабаптизм опустился до угрюмой покорности и не выдвигал никаких политических требований; цвинглианство было подавлено в 1531 году; верхнегерманская (страсбургская) реформация в 1536 году приняла непререкаемую гегемонию Виттенберга. Между тем реформация самого Мартина Лютера завоевывала все новые территории и институты. Она доминирует в Северной и Средней Германии, окончательно утверждается в Дании и Швеции, имеет сильные очаги в Южной Германии и запускает щупальца в Австрию и Северную Италию. Ее идеи повсеместно (не только в самих протестантских землях) оказывают влияние на организацию школьного обучения, на понимание задач церковной благотворительности и практически действующее семейное право.
Главная причина этого успеха кроется, конечно, в устойчивой поддержке немецких князей, превратившихся после Крестьянской войны в безраздельных хозяев Германии, — поддержке, которая отнюдь не делает чести доктору Мартинусу и его партии. Однако неправильно было бы сбрасывать со счетов искусство Лютера-политика, твердого, неуемного, а если требовалось, — артистически хитрого. Даже в служении феодальным покровителям протестантства он оставался бюргерским религиозным идеологом, непримиримым к упадочной беспринципности княжеского сословия.
XII. «Книга, которая и называется книгой»
В 1534 году из печатни Ганса Люффта вышла книга, называвшаяся «Библия, которая есть полное Священное писание на немецком». Ниже значилось: «Март. Лютер. Виттенберг».
Над переводом Библии реформатор трудился в течение двенадцати лет, приобретя за это время все недуги сидячего образа жизни: тучность, одышку, камнепочечную и сердечно-сосудистую болезнь. Немецкий текст Нового завета был подготовлен быстро — в течение трех месяцев. Лютер, мог здесь опереться на работу, блестяще проделанную Эразмом (на его латинский перевод греческого новозаветного текста). Подготовка немецкого издания Ветхого завета оказалась делом трудоемким и долгим.
Лютер работал не один; он был, если угодно, старшиной виттенбергского «переводческого цеха». «Мастеру Мартину» помогали такие искусные и прилежные «подмастерья», как Меланхтон (главный советчик в греческом языке), Аурогаллус (преподаватель древнееврейского в Виттенбергском университете), Круцигер (специалист по халдейским парафразам Ветхого завета), Бугенхаген (знаток латинской Вульгаты) и целая группа менее заметных теологов. Издание было оснащено многочисленными комментариями и иллюстрировано Лукасом Кранахом Старшим.
Об усилиях, которых стоил перевод на немецкий, Лютер в предисловии к Книге Иова, рассказывал так: «Над Иовом работали мы все: магистр Филипп, Аурогаллус и я; и что же — за четыре дня сумели осилить едва три стиха… Читатель и не подозревает, какие пни и колоды лежали там, где он нынче шагает, словно по струганым доскам, и как мы потели и трепетали, убирая эти пни и колоды с его пути». В другом месте реформатор вспоминал: «Первопричина того, что я смог найти ясный и чистый немецкий, — в моих помощниках-переводчиках. Часто случалось, что мы по две, три, четыре недели искали одно-единственное слово».
Непримиримый в теологических спорах с противниками, Лютер был поразительно терпим по отношению к критике своей переводческой работы (к ее научному филологическому корректированию, как мы сказали бы сегодня). Он шел навстречу поправкам; он искал возражений. До конца дней создатель немецкой Библии неустанно совершенствовал свое творение и созывал новые и новые «ревизионные комиссии по переводу Священного писания» (самая авторитетная из них заседала в Виттенберге в 1540–1541 годах). В результате уже при жизни реформатора в его переводе было выправлено несколько сот неточностей (к 1883 году — около трех тысяч).
Чем бы ни занимался Лютер в 1522–1534 годах, он постоянно сознавал себя «толмачом книги божьей». Это упорство и даже одержимость свидетельствовали о верности Лютера одному из определяющих принципов его раннереформационной программы.