Великий Могол

– Ты говоришь так от злости и зависти. Не признаешь, что я, приняв твой совет по церемониям, с помощью звезд улучшил их до пределов, недоступных твоему ограниченному пониманию. Ты недовольна тем, что больше не нужна мне, что я взрослый человек, принимающий собственные решения и не нуждающийся в советах женщины – ни в твоих, ни Гульрух, ничьих… Тебе следует знать свое место… всем вам.

Ханзада ахнула так, что он понял, как сильно ранил ее. Но следовало напомнить ей об определенных вещах. Как бы Хумаюн ни любил и ни уважал ее, падишахом был он, а не она, и ему решать, как править.

– Я сделала все, чтобы предупредить тебя. Если не желаешь слушать, то больше я сделать ничего не могу… – Голос Ханзады звучал тихо и мерно, но он заметил, как пульсирует у нее на виске жилка и дрожит тело.

– Тетя…

Он протянул руку, чтобы коснуться ее, но она отвернулась, направившись к дверям, распахнула их сама и, позвав двух поджидавших ее женщин, поспешила прочь по освещенному факелами коридору.

Минуту Хумаюн стоял в тишине. Никогда раньше он не ссорился с Ханзадой, но все, что он ей сказал, было необходимо, ведь верно? Нельзя игнорировать звезды и их послания. Мужчина, даже такой могущественный, как падишах, был никем и ничем в сравнении бесконечными циклами движения звезд в бескрайней вселенной. Если он последует их знакам, его правление будет процветать.

А что сказала тетя про Гульрух… Это тоже неправильно. Конечно, подобно всем при дворе, ей хотелось благосклонности правителя. Возможно, она надеялась, что, ублажая его, добьется милостей и привилегий для своих сыновей, его братьев Камрана и Аскари… но это всё. Путешествия, в которые он отправлялся с помощью темного опиумного вина Гульрух, были всего лишь ее подарком, и Хумаюн не мог и не желал отказываться от них… особенно когда он так близок к разгадке тайн мироздания.

– Пусть каждый, ударивший в барабан, приблизится. Сегодня пятница, день, когда я готов вершить справедливость даже в отношении самых покорных подданных.

Хумаюн улыбался. Впервые за полгода он сидел на этом высоком троне у стен зала совещаний, и каждый ударивший в огромный барабан мог потребовать справедливости у императора. Поначалу звук был слабый и неуверенный, и на мгновение показалось, что он совсем исчез. Но потом Хумаюн услышал его снова. Кто бы ни бил в Барабан Справедливости, он сильно осмелел. Удары стали громче и чаще. Падишах знал, что этот момент настанет, а также знал, что советники примут его реформы. Даже Касим, стоявший у его трона с таким важным лицом, признает, что он прав.

Шаги шестерых стражников в синих тюрбанах гулко прозвучали по каменному полу, когда они вышли из помещения и вернулись с молодой женщиной-индуской в красном шелковом сари с меткой тилак на лбу. Ее длинные темные волосы свободно струились по плечам, а выражение лица было и нервное, и решительное. Стража подвела ее и остановила в десяти футах от трона. Она опустилась на колени.

– Встань, повелитель готов выслушать твою просьбу, – сказал Касим. – Будь уверена, ты добьешься справедливости.

Женщина робко посмотрела на сверкающую, усыпанную драгоценностями фигуру Хумаюна на троне, словно не верила, что стоит перед ним.

– Повелитель, мое имя Сита. Я жена купца в Агре. Мой муж торгует корицей, шафраном и гвоздикой. Неделю тому назад он возвращался в Агру с небольшим караваном мулов, навьюченных товаром, который он купил на рынках Дели. В двух днях езды отсюда, возле нашего священного города Матура, на него и его людей напали разбойники и ограбили, даже одежду сняли. Разбойники почти ушли со всеми мулами, когда появились твои воины. Они убили разбойников, но вместо того, чтобы вернуть все моему мужу, они над ним поглумились, сказав, что он блеет, словно овца, и что заслужил такое обращение. Разрезав веревки, которыми разбойники его связали, они заставили его бежать голым и босым по раскаленному песку, преследуя на лошадях, насмехаясь и подгоняя своими копьями. Устав от забавы, они ускакали, бросив его обессиленного, истекающего кровью в грязи. Они забрали всех мулов моего мужа и драгоценный груз со специями…

Голос Ситы дрожал от ярости и возмущения, но она высоко подняла голову и прямо посмотрела в глаза Хумаюна.

– Я ищу справедливости для своего мужа. Он твой благонадежный подданный, повелитель, и уже немолод. Твои воины должны были защитить его, а не оскорблять. Теперь он лежит дома, страдая от ран, нанесенных ими…

Касим выступил вперед, готовый допросить женщину, но Хумаюн жестом остановил его. Поведение воинов оскорбило его гордость. Для своих подданных он должен быть подобен солнцу. Его свет и тепло должны доходить до всех, а этот несчастный купец оказался во мраке.

– Что еще можешь ты сказать мне об этих воинах? Ты знаешь их имена?

– Мой муж сказал, что один из них называл своего командира Мирак-беком, что этот командир был высокий, широкоплечий, со сломанным носом и белым шрамом, уродующим губу.

Хумаюн знал Мирак-бека, беспутного, жесткого военачальника из Бадахшана, который пришел с Хумаюном и его отцом завоевывать Индостан. Он отличился при Панипате, прыгнув со своей лошади на ногу боевого слона и забравшись на него, чтобы убить вражеских лучников в корзине на спине животного, засыпавших людей Хумаюна дождем стрел. Но храбрость в прошлом не может быть оправданием преступлений в настоящем. Мирак-бек должен ответить за свое беззаконие.

– Если то, что ты мне рассказала, правда, то ты добьешься справедливости. Иди домой и жди моего вызова. Касим, отыщи Мирак-бека и приведи его ко мне как можно скорее.

Облаченный в кроваво-красное, как требовал вторник, которому покровительствовала планета Марс, Хумаюн глядел в дерзкое лицо Мирак-бека. Несмотря на то что в зал его ввели в цепях, он сумел сохранить свою привычную надменность. Его темные глаза впились в лицо падишаха, и казалось, что он не замечал стражников, стоявших наготове со своими заточенными топорами, и окровавленного лобного камня, огромного куска черного мрамора справа от трона, на котором только что отрубали правые руки четверым его людям, а их раны запекали раскаленным железом. Запах горелой плоти все еще стоял в воздухе, несмотря на то, что их давно увели прочь.

– Я оставил тебя напоследок, Мирак-бек, чтобы ты видел казнь твоих воинов. Хотя они совершили преступление и заплатили за него сполна, именно ты в ответе за их позорное поведение. Ты признал свою вину добровольно, но это тебя не спасет… Твое поведение бросило тень на мою репутацию, и только твоя смерть очистит ее. Кроме того, ты умрешь не от топора. Способ, которым ты будешь казнен, достоен твоего преступления. Женщина, подойди ближе.

Хумаюн указал на Ситу, жену торговца специями, которая в темно-синем сари стояла сбоку, наблюдая, как отрубают руки. Теперь она увидит настоящее правосудие императора, подумал Хумаюн. Наказание, которое он готов был объявить Мирак-беку, пришло к нему в одном из его видений, и его уместность ему понравилась. Это будет сюрприз для всех; он не сказал даже Касиму и Байсангару, стоявшим у его трона вместе с остальными придворными, одетыми в красное, как было приказано.

– На колени, Мирак-бек.

Военачальник казался почти удивленным, словно до этого момента не верил, что Хумаюн его убьет. Белый шрам на верхней губе почти исчез от того, что лицо его побелело и стало будто из воска. Он облизнул губы, но, снова набравшись храбрости, заговорил так твердо, что услышали все.

– Повелитель… Я сражался за тебя у Панипата, а недавно – в Гуджарате… Я всегда был верен тебе. Я всего лишь немного позабавился с жирным, трусливым купцом. Это не заслуживает смерти. Я и мои люди – воины, но после Гуджарата ты не даешь нам воевать… никаких завоеваний… Тратишь свое время на пожирание опиума и созерцание звезд, когда следовало бы предводительствовать своими армиями. Ради этого мы покинули свою родину… это ли ты обещал нам… топот конских копыт по земле, в погоне от победы к победе…