Страница 15 из 110
«Я сижу у окна на первом этаже в номере не очень чистого отеля в Отатоклане, горном городишке с озером. Под моим окном почтовый ящик, и, когда коридорный принесет мне кофе, которое я заказал, он опустит туда это письмо. Перед тем как опустить, он должен высоко поднять его, чтобы я видел, как он бросит его в щель. Когда он это сделает, он получит от меня банкноту в сто песо,, что для него громадная сумма.
К чему эти увертки? Снаружи перед дверью стоит и сторожит мрачный тип в остроносых ботинках и грязной рубашке. Он чего-то или кого-то ждет, не знаю. Меня он, во всяком случае, не выпустит. Поэтому мне не остается больше ничего, как поступить таким образом. Надеюсь, что письмо дойдет. Я хочу, чтобы вы получили эти деньги: мне они не нужны, а полицейские, конечно, их стянут. Вы милый и порядочный человек, примите же эти деньги в знак моего уважения и извините меня за доставленную вам массу неприятностей.
Я опять поступил неправильно, но у меня еще есть пистолет. Вероятно, вы составили собственное мнение об известном деле. Я мог убить ее, и, возможно, я это действительно сделал, но остального я сделать не мог. Такое зверство — не моя работа. Это сделал насквозь испорченный человек. Но не в этом дело, совсем не в этом. Сейчас основное —избежать ненужного, бессмысленного скандала. Ее отец и сестра не сделали мне ничего плохого. У них своя жизнь, которую не следует разбивать. Сильвия не сделала меня подонком, я уже был им. На вопрос, почему она вышла за меня замуж, я не могу вам ясно ответить. Думаю, это был просто каприз. Во всяком случае, она была молода и уже умерла. Говорят, чувственные наслаждения старят мужчину, но женщине сохраняют молодость. Говорят всякие глупости. Говорят, что богатые умеют себя беречь и в их мире всегда светит солнце. Я жил среди них и знаю, что они скучные и одинокие люди.
Я написал, что полностью признаю свою вину. Мне немного дурно и довольно страшно. Такую ситуацию описывают в книгах, но там написана неправда. Когда столкнешься с этим сам, ничего не имея, кроме пистолета в кармане, когда находишься в чужой стране, в маленьком грязном отеле, и не имеешь другого выхода — поверьте мне, дорогой мой, в этом нет ничего драматического или возвышенного. Это просто пошло и омерзительно, серо и безобразно.
Итак, забудьте меня и всю эту историю! Но сначала выпейте в память обо мне гимлит у «Виктору». И когда в следующий раз будете варить кофе, налейте для меня чашку, добавьте туда немного бурбона, закурите для меня сигарету и положите ее возле моей чашки. А после этого забудьте всю эту историю! Терри Ленокса больше нет. И с этим адью.
Постучали в дверь. Думаю, что это парнишка с кофе.
Если же нет, то начнется стрельба. В общем, я хорошо отношусь к мексиканцам, но не люблю их тюрем.
Будьте здоровы,
Терри».
Это было все. Я сложил письмо и убрал его в конверт. Значит, к нему постучался коридорный с кофе, иначе бы я не получил письма. Во всяком случае, не с портретом Мэдисона. Портрет Мэдисона — это банкнота в пять тысяч долларов.
Она лежала, зеленая и новая, передо мной на столе. Я еще никогда таких не видел, многие работники банков тоже таких не видели. Но типы вроде Рэнди Стара или Менендеца, вероятно, держат их в кармане как резерв карманных денег. Такую можно получить только в государственном банке. В Соединенных Штатах их всего около тысячи в обращении. Моя сверкала приятным блеском.
Через некоторое время я отправился на поздний сеанс в кино. Фильм был неинтересный, и я почти не следил за происходящим на экране. Был только шум и множество лиц. Вернувшись домой, я разыграл на шахматной доске нудную партию Лопеса, и это тоже было неинтересно. Потом я лег в постель, но никак не мог заснуть. В три часа ночи я встал и послушал Хачатуряна. Он называет это скрипичным концертом, а по-моему, это больше похоже на работу испорченного вентилятора.
Бессонные ночи бывают у меня так же редко, как тугой бумажник. Не назначь я встречу с Говардом Спенсером, я откупорил бы бутылку виски и напился до бесчувствия. Если я еще раз увижу вежливого человека в «роллс-ройсе», то сейчас же убегу от него без оглядки. Нет ничего опаснее того случая, в какой я попал по своей собственной воле.
Глава 13
В одиннадцать часов я сидел в третьей нише справа от выхода из обеденного зала. Сидел я спиной к стене и мог видеть каждого входящего и выходящего. Утро было ясное, без тумана и облаков, солнце сверкало на поверхности плавательного бассейна, тянувшегося вдоль стеклянной стены до конца обеденного зала. Я наблюдал, как девушка с обольстительной фигурой в белом купальнике из шкуры акулы влезла по стремянке на верхнюю площадку для прыжков в воду. Я видел белые полоски между ее купальником и линией загара. Затем она скрылась из поля моего зрения. Моментом позже я увидел ее делающей сальто в полтора оборота. Водяные брызги взметнулись так высоко, что образовали радугу в лучах солнца, почти столь же красивую, как девушка.
Потом она вышла из бассейна, отстегнула белую шапочку и распустила отбеленные перекисью локоны. Покачивая задом, она подошла к белому столику и села рядом с лесорубом в белых льняных брюках и темных очках. Он протянул руку и похлопал ее по бедрам. Она широко открыла рот и засмеялась. После этого мой интерес к ней пропал. Я не слышал ее смеха, но на ее открытый рот со сверкнувшими как молния зубами мне уже не хотелось смотреть.
Я взглянул на часы. Этот издатель опаздывал уже на двадцать минут. Я решил подождать еще полчаса и затем уйти. Нельзя же, в самом деле, позволять клиентам третировать себя. В данное время я в работе срочно не нуждался и не мог позволить использовать себя как кучера какому-то типу с Востока. Пусть даже он будет генеральным директором с кабинетом на восемьдесят пятом этаже, батареей кнопок на столе, с радиоаппаратурой и секретаршей в модном платье от Хетти Карнеги, о многообещающими глазами. Такой руководящий тип может пригласить кого-нибудь прийти к девяти часам и заставить дожидаться его с приветливой улыбкой, а он заявится часа через два, выпивши двойную порцию коньяка. А придя, скажет, что ему нужно срочно уехать по служебным делам на пять недель в Акапулько, а за текучку он примется потом.
Старый официант, проходя мимо, бросил снисходительный взгляд на мой плохонький скотч с водой. Я покачал головой, и он махнул своей белой гривой. В этот момент появилась Мечта. Мне показалось, будто в баре мгновенно все стихло, словно дирижер постучал палочкой по пульту и поднял руку.
Она была высокая и стройная, в белом льняном костюме, с черно-белым платочком на шее. Волосы у нее были золотистого цвета, как у сказочной принцессы, и сидели в шляпке, как птица в гнезде. Глаза ее были редкого василькового цвета, ресницы длинные и немножко светловатые.
Она подошла к столику напротив и сняла белые перчатки с отворотами, Старый официант сервировал ее столик так, как мне никогда не делали. Она села, перекинула перчатки через ручку сумки и поблагодарила его столь очаровательной улыбкой, что его на секунду парализовало. Потом она что-то тихо сказала ему. Он поспешил почти бегом.
Я не мог оторвать от нее взгляда, и она это заметила. Она чуть подняла взор и больше не смотрела на меня. У меня же перехватило дыхание.
Блондинки бывают разные. Все они имеют свои особенности, не говоря уже об искусственных блондинках, которые без перекиси водорода такие же белокурые, как зулусы, а по нраву такие же нежные и мягкие, как тротуар.
Есть маленькие миловидные блондинки, которые чирикают и щебечут, и высокие, подобные статуям, бросающие ледяные взгляды голубыми глазами. Есть блондинки, подглядывающие опущенными глазами,— они прекрасно благоухают и блистают и виснут на руке. Они отправляются домой всегда ужасно усталые. У них всегда беспомощные лица и страшные головные боли. От таких лучше всего поскорее отделаться, пока не потрачено на них много денег и надежд. Их мигрени будут оружием, которое не притупляется и столь же смертоносно, как меч старого воина или яды Лукреции Борджиа.