Спартанский лев

Нечаянно толкнув кого-то плечом, он поднял голову и увидел Дафну.

   — Царь, меня нельзя толкать, ведь я беременна, — с напускной обидой промолвила она. — Разве Горго не говорила тебе об этом?

   — Прости, Дафна! — Леонид мягко взял молодую женщину за руку. — Я так рассеян сегодня.

   — Ты очень рассеян, царь, — пристально глядя на Леонида, заметила Дафна. — Таким я вижу тебя впервые. Что произошло?

   — Пока ничего, но если промедлить ещё несколько дней, то может случиться непоправимое!

И Леонид устремился дальше по аллее, оставив Дафну в озадаченном недоумении.

Евриклид чувствовал себя обязанным царю: эфоры назначили навархом объединённого греческого флота его сына Еврибиада по рекомендации Леонида. Евриклид пообещал сделать всё возможное и без промедления отправился к Гипероху.

Пребывая в томительном ожидании и не находя себе места, Леонид какое-то время бродил вокруг Акрополя среди беспорядочно разбросанных домов и тенистых платановых рощиц. Полуденный зной сделал безлюдными улицы и переулки Спарты. Леониду же казалось, что город затаился и ждёт, когда наконец эфоры прозреют и примут единственно верное решение.

Неожиданно подул сильный ветер, взметнувший клубы пыли и мелких песчинок. Погода начала портиться, хотя на небе по-прежнему не было ни облачка, если не считать далёкую завесу, окутавшую вершины Тайгета и надвигавшуюся на долину Эврота.

«Вот так же и персы надвигаются на Элладу!» — мелькнуло в голове у Леонида при виде облачной гряды, заслонившей от солнечных лучей белые шапки снегов на горных пиках. Закрывая лицо краем плаща от колючих летящих песчинок, он решительно зашагал к дому. Неожиданно навстречу попался старейшина Дионисодор. Завязалась спонтанная беседа, хотя старейшина спешил в одну сторону, а царь в другую. Дионисодор тоже выступал в поддержку Клеомброта в совете старейшин и сейчас не мог не высказать Леониду свою точку зрения, возмущаясь медлительностью и недальновидностью эфоров. Наконец, они расстались, но не успел Леонид пройти немного по узкой улице, как стук тяжёлых башмаков заставил его оглянуться: это был посыльный от эфоров!

   — Царь, эфоры зовут тебя к себе, — выпалил юный гонец.

Леонид не вошёл, а почти вбежал в эфорейон, столкнувшись в тенистом портике со старейшиной Евриклидом, который явно поджидал его здесь. Евриклид ничего не сказал Леониду, лишь, посмотрев в глаза, сделал обнадёживающий кивок головой.

   — Они ждут тебя, царь.

С бьющимся сердцем Леонид вступил в небольшой зал, озарённый солнечным светом, льющимся из узких окон под самым потолком. Белые стены помещения были расписаны извилистыми линиями меандра возле самого пола и на высоте человеческого роста.

Эфоры сидели в креслах и что-то негромко обсуждали, но при виде Леонида замолчали. Взоры их устремились к Гипероху, который сделал несколько шагов навстречу царю. В правой руке Гиперох держал бронзовый позолоченный жезл с крошечной фигуркой богини Ники на конце. На этот жезл наворачивали пергаментный свиток, на котором эфоры писали приказ царю, отправлявшемуся в поход за пределы Лаконики. По выполнении приказа царь был обязан сжечь пергамент и вернуть эфорам жезл.

Находившийся тут же грамматевс[184] протянул эфору-эпониму свиток.

   — Царь Леонид, — громко и торжественно промолвил Гиперох, — властью, данной нам от предков, повелеваем тебе выступить в поход и защищать Фермопилы до последней возможности.

Затем Гиперох привычными движениями накрутил пергамент на бронзовый жезл и вручил его Леониду.

   — Когда выступать?

   — Немедленно.

   — Это ещё не всё, царь. — Гиперох задержал Леонида, уже повернувшегося к двери. — Войско останется в Лакедемоне до окончания праздника в честь Аполлона Карнейского. Ты можешь взять с собой только своих телохранителей. — Гиперох опустил глаза и негромко добавил: — Прости, но ты сам выбрал этот жребий.

   — Благодарю вас всех, — произнёс Леонид и скрылся за дверью. Вскоре глашатаи возвестили о сборе царских телохранителей на площади возле герусии.

В доме Леонида собрались друзья и родственники. Все желали ему удачи. Царило обычное в таких случаях оживление, когда боевая труба возвещала выступление в поход.

Леонид, уже облачённый в панцирь, с красным плащом на плечах, поднял чашу с вином за то, чтобы его воины превзошли своими подвигами легендарных героев «Илиады». За это охотно выпили как мужчины, так и женщины.

Наконец, гости оставили Леонида наедине с Горго.

   — Мне бы надо, как жене спартанского царя, говорить о доблести и бесстрашии перед лицом врагов, — промолвила Горго, прижавшись к мужу, — но я скажу то, что тревожит моё сердце. Леонид, почему эфоры отправляют тебя против сильнейшего врага всего с тремястами воинов?

   — Не беспокойся, остальное войско придёт к нам после окончания праздника. Эфоры ведь не могут оскорбить Аполлона. Я уверен, в пути многие наши союзники присоединятся к моему отряду.

   — Я буду молиться за тебя. — Горго заглянула мужу в глаза.

   — Береги сына. — Царь обнял жену, их уста соединились.

Чувствуя нетерпение мужа, Горго взяла прислонённый к стене круглый щит и, подавая его Леониду, спросила:

   — Со щитом или на щите[185]?

Леонид улыбнулся:

   — Со щитом. Конечно, со щитом!

Оставшись одна, Горго бесцельно побродила по мужскому мегарону, хранившему следы поспешных сборов, потом вышла во внутренний дворик. На жертвеннике тлели, подернутые пеплом, кусочки мяса. Это была благодарственная жертва богам. От сгоревшей благовонной смолы витал слабый ароматный дымок.

Горго вспомнилось, как на этом жертвеннике сжигал мясо и жир её отец перед каждым дальним походом. Жертвы царя Клеомена всегда были угодны богам, потому-то он не знал поражений. И только эфоров Клеомен одолеть не смог, вражда с ними погубила его. Горго казалось, что и нынешние эфоры за что-то мстят Леониду, посылая его с горстью людей против полчищ персов.

Пришла рабыня и сообщила о приходе Дафны. Муж её был одним из гиппагретов, поэтому тоже отправился в поход к Фермопилам. Побывавшая на площади Дафна пришла поделиться увиденным с Горго.

   — Леонид приказал остаться в Спарте тем из своих телохранителей, которые не имеют сыновей, — сказала Дафна, — а на их место взял добровольцев, у которых есть сыновья. Царь пояснил, что не хочет, чтобы хоть один спартанский род прервался.

Затем она стала рассказывать о том, как Леарх, непременно желая идти в поход, сбегал домой и привёл свою беременную жену.

   — Видела бы ты, с каким жаром мой брат убеждал царя, что Элла носит под сердцем мальчика, а не девочку.

   — Разве это можно определить заранее? — удивилась Горго.

   — Можно. — Дафна закивала головой. — Опытная повитуха уже на шестом месяце беременности определяет, кто родится, мальчик или девочка. Вот и Леарх ссылался на повитуху, показывая Леониду живот своей жены.

   — И что же Леонид?

Оставил Леарха в своём отряде.

Ещё Дафна поведала Горго об Эвридаме, муже рыжеволосой Меланфо, который тоже пожелал вступить в царский отряд добровольцем.

   — Леонид не хотел брать с собой Эвридама из-за его хромоты и отсутствия четырёх пальцев на правой руке. Однако Эвридам не растерялся и тут же показал, что и покалеченной рукой может крепко держать копьё. А про свою хромоту сказал, мол, это гарантия того, что он не побежит от врага. Леонид засмеялся и разрешил Эвридаму остаться.

   — Кто ещё вступил в отряд?

   — Агафон, сын Полиместора. Тот самый лазутчик, побывавший в плену у персов. Ещё бывший эфор Евксинефт, сын Молока. И Мегистий вместе с сыном Ликомедом, — перечисляла Дафна. — Но Мегистий идёт как прорицатель, а не как воин.

   — А была ли на площади Мнесимаха, бывшая жена Леонида? — спросила Горго, не глядя на Дафну.

   — Была. Вместе с дочерьми.

184

Грамматевс — секретарь.

185

«Со щитом» — с победой; «на щите» — доблестно павший в битве.