Искра (ЛП)

Остальное время она провела в попытках справиться со своими нервами.

Если ее несовершенства хватило для того, чтобы напугать мать так, чтоб она сбежала от нее, то той информации, что ей надо было рассказать отцу, могло хватить для того, чтобы с ним произошло то же самое.

Как будто почувствовав ее пристальный взгляд, ее отец оторвался от своего Айфона.

— Ты что-то тихая сегодня.

Она сглотнула.

— У меня есть гипотетический правовой вопрос.

Он отложил телефон в сторону.

— Исходя из моего опыта, гипотетические вопросы обычно совсем даже и не гипотетические.

Она шлепнула ладонями по своим коленям.

— Если у тебя есть случай, когда кто-то может предоставить твоему клиенту алиби, но этот кто-то получит проблемы из-за своих слов, тебе надо было бы такое алиби?

Он поднял бровь.

— Определи, что ты понимаешь под проблемами.

Она смотрела на свою тарелку и толкала кусок мяса по кругу.

— Ее отец отречется от нее.

Сейчас он был весь во внимании. И Саймон тоже.

— Мы говорим о тебе? — спросил отец. Он прищурился. — Кому необходимо алиби?

— Габриэлю Меррику, — прошептала она.

— Для чего конкретно?

— Его подозревают в поджоге. — Лицо ее отца стало суровым, но она продолжала, спотыкаясь на словах, переживая, что она разревется, прежде чем все расскажет. — Они думают, что он устраивает пожары, те, о которых пишут в газетах, но я знаю, я знаю.

— Что ты знаешь, Лэйни? — Голос ее отца был ледяным. — Что ты знаешь?

— Что он этого не делал. Я знаю, что он этого не делал. По крайней мере…

— Ты ничего не знаешь, Лэйни. — Его рука на столе превратилась в кулак. — Поджог — серьезное дело. Они не арестовывают никого просто так. Всегда есть доказательства и расследование.

— Вероятно, кто-то доложил, что он устроил поджог на ферме, на конюшне. Но он не делал этого. Он не мог сделать этого. — Ее руки тряслись. — Потому что он был со мной.

Ее отец уставился на нее. Впрочем, как и Саймон.

Но ничего не сказал.

Она сделала глубокий вдох.

— Мы лежали на склоне позади загона. Он…

— Лежали? На холме?

— Разговаривали, — сказала она. — Просто разговаривали! Но пожар начался в тот момент, когда он был рядом со мной, так что я точно знаю, что он не мог сделать этого.

Ее отец ничего не сказал, так что она продолжила, ощущая, что слезы затмили ее глаза из-за внезапных эмоций.

— Ты можешь сказать полиции? Можешь сказать им? Ты можешь проклясть меня навсегда. Ты можешь ненавидеть меня. Только, пожалуйста.

— Нет.

Лэйни вздрогнула.

— Нет?

— Это дело с поджогами во всех новостях. Если только ты не можешь предоставить алиби на все случаи пожаров, — его глаза сузились. — А ты не можешь, не так ли?

Она быстро покачала головой.

— Это не имеет значения. И я не собираюсь впутывать тебя в расследование только из-за того, что ты связалась с местным плохим парнем.

— Все не так! Он мой друг.

— Уверен, что так и есть. Иди в свою комнату, Лэйни.

— Но…

— Я сказал, иди!

Она развернулась, чувствуя, как слезы текут по ее щекам.

— Извини, — прошептала она. — Пожалуйста. Просто, мы можем помочь ему.

В глазах отца плескалась ярость.

— Он не заслуживает твоей помощи.

Саймон отодвинул свой стул из-за стола и встал.

— Нет. — Сказал он решительно. — Он заслуживает.

Их отец уставился на него, потеряв дар речи.

— Он и мой друг тоже, — сказал Саймон, — от гнева его слова стали практически неразборчивыми. Он жестикулировал, когда говорил, но и его руки были слишком напряженными, а движения резкими. — Ты бы знал это, если бы хоть когда-нибудь побеспокоился о том, чтобы поговорить со мной.

Их отец выглядел абсолютно сбитым с толку.

— Саймон, ты не…

— Заткнись! Ты хотел, чтобы я разговаривал, так что слушай.

Саймону пришлось сделать паузу, чтобы успокоить дыхание.

— Габриэль Меррик заслуживает ее помощи. — Он взглянул на Лэйни и коснулся синяка вокруг своего глаза. — И моей помощи тоже.

— Зачем? — пошептала она.

Саймон взглянул на отца и нахмурился.

— Ты уверен, что тебе не надо проверить электронную почту?

— Это нечестно, Саймон. — Но их отец положил телефон в карман, даже не взглянув на него.

— Нет, — сказал Саймон. — Что нечестно, так это вести себя со мной так, как будто мы остались с мамой.

Теперь отец вздрогнул.

Лэйни поймала Саймона за запястье в попытке остановить его словесный поток и попросила его жестами. Пожалуйста, остановись. Он все, что у нас осталось.

— Подожди минуту, — сказал отец. — Что это значит, я все, что у вас осталось.

Лэйни вскинула голову.

— Ты… ты понимаешь знаки?

— Конечно, я понимаю знаки. Что ты имеешь ввиду?

— Но ты никогда не говорил знаками.

— Потому что я думал, что у Саймона и так достаточно сложных проблем в жизни, кроме того, чтобы быть полностью зависимым от языка жестов. Особенно, — он сделал акцент и посмотрел внимательно на Саймона, — когда ты можешь разговаривать практически идеально.

Теперь уже Саймон выглядел ошарашенным.

— Я никуда не собираюсь, — сказал их отец, его голос стал чуть мягче. — Я весь во внимании. Расскажите мне, что я пропустил.

***

Они оставили Габриэля в комнате для допроса.

На самом деле он испытал облегчение, поскольку он успел мельком заглянуть в камеру, пока у него снимали отпечатки пальцев и делали фотографии. Пятнадцать парней, кто-то стоял, кто-то сидел. Большинство из них были в два раза больше него. Один парень привалился к дальней стене и наблевал на себя в какой-то момент. Судя по пятнам на одежде, не один раз.

Он был единственным, кто не смотрел на Габриэля, когда он проходил мимо.

Все остальные рассматривали его. Особенно бледный парень лет двадцати, с татуировками по плечам, пялился на него с жутким задумчивым видом.

Габриэль старался не смотреть никому в глаза.

Если бы только Майкл был здесь. Он даже не знал, в курсе ли его брат, что произошло.

И ему еще раньше казалось, что он одинок.

Хотя это сдерживало. У него был приступ паники в школе, из-за которого взорвались лампочки в офисе у наставника. Внезапно он оказался на полу, и чье-то колено уперлось ему в спину.

Они удерживали его так, пока Викерс не начала бубнить насчет проблем с электричеством в последнее время.

И они обыскали его.

Полицейские нашли зажигалку у него в кармане и еще одну, закопанную среди книжек в его рюкзаке. Рассказала ли Лэйни им о том, что произошло на ферме?

Это напомнило ему о том, как она смотрела на него в классе этим утром, едва дыша и глядя на него широко распахнутыми глазищами, и она едва ли могла говорить. И эта записка от руки на клочке бумаги, когда он спросил ее, боится ли она его.

Чуть-чуть.

Как будто он мог ее обвинять.

Прямо сейчас он мог себе представить.

Комната для допросов была точно такой, какой ее показывают по телевизору, едва ли 4 квадратных метра, на которых стоял стол и четыре стула, белые стены, металлическая дверь с махоньким окошком. Он мог сесть, но они оставили его в наручниках. И они оставили его в одиночестве, уверив, что кто-то подойдет через минуту, чтобы поговорить с ним.

Это была очень длинная минутка.

Его желудок отчаянно напоминал ему о том, что прошло уже много времени с тех пор, как он ел, хотя, реально, Габриэль не имел ни малейшего представления, сколько на самом деле прошло времени. От долгого сидения в наручниках у него начали ныть плечи, но он не хотел жаловаться, потому что сидеть здесь было в десять раз лучше, чем сидеть в камере.

Хотелось бы ему знать, как долго они собираются держать его здесь.

Была же какая-то тема насчет семидесяти двух часов. Или это только в передачах про копов?

Так что он сидел. Ждал. Достаточно долго, чтобы тревога начала шевелиться внутри, словно живое существо, поедая его изнутри.