Страница 6 из 11
Кишинев, Молдавская ССР, конец января 1992 года
— Я тебя, Серега, почему к нам позвал? Потому что ты — правильный пацан! И правильно жизнь понимаешь! — Аурел остановился, глотнул пивка из бутылки и продолжил: — Это ведь система! Вот торговлю посмотри, кто там заправляет? Правильно! Русские да евреи! Но евреи, те хоть головастые. А русских почему больше, чем нас? Не знаешь?
Серега промолчал, но в беседу вступил третий парень, имени которого Серега не знал, звал, как и все в их тусовке, Цараном:
— А потому, Серега, что наш язык нам запретили! Да хитро так, с вывертом, мол, «хотите, учитесь на родном, молдавские классы никто не отменял»… Ага, как же! Только вот потом куда поступишь? В сельхоз, что ли? А кто на русском учится, те в Москву могут поехать, в Питер, в Одессу… Вот и получается, что они самых умных подкупают. Те там и остаются. Манкурты![10]
— А если и возвращаются, то преподают тем, кто по-русски учился, — вступил в разговор Аурел, у которого язык был подвешен получше, — потому что терминов на родном языке не знают. А на молдавском, получается, преподают те, кто в хороший вуз поступить не смог. И учителей они готовят похуже. Вот и выходит, что всюду у них своя русская мафия. И даже с тобой, нашим парнем, мы сейчас на их языке говорить должны! Все они за счет языка контролируют! — тут он с демонстративной злостью врезал кулаком по стене.
— Но мы им теперь покажем! — прогудел Царан. Прозвучало это достаточно грозно, особенно — учитывая его мрачную внешность, короткую, «спортивную» прическу и вечную привычку чуть что, рваться в драку. Даже над прозвищем никто не решался смеяться, хоть оно и было до недавнего времени весьма обидным.[11]
Сергей промолчал. И это очень не нравилось Аурелу. В его группе уже хватало «кулаков», не хватало «голов» и «языков». Агитаторов. Таких, чтобы новых людей убеждали и приводили. Не все ж ему, Аурелу, самому возиться. И на эту роль Серега вроде подходил. Надо было только испытать его. Да и просьбу одного «уважаемого» человека заодно выполнить.
В этот момент тот, кого они поджидали, появился из-за угла. «Черт, здоровый какой! — с легкой опаской подумал Аурел, — может, ну его? Для проверки Сереги кого другого подыщем? А то ведь Серега и зассать может… А этого потом впятером встретим, не отмашется…»
Но Царан, который тоже был в курсе, кого они тут ждут, уже двинул навстречу запоздалому прохожему.
— Бунэ сяра! — поздоровался он с поджидаемым ими мужиком.[12]
— Добрый вечер! — отозвался тот, спокойно глядя на троицу молодых людей.
И это спокойствие Аурелу не понравилось больше всего. Мужик, несмотря на возраст слегка за сорок, был крупным, но здоровым. И уверенность его при встрече в безлюдном переулке была не напускной, это Аурел чувствовал, что называется, нутром. Но остановить уже «легшего на боевой курс» Царана было невозможно.
— Невежливо это! — перешел на русский Царан, одновременно надвигаясь на мужика. — Мы к вам на языке этой страны обратились. Его уважать надо. И отвечать на нем же!
Аурел понял, что остановить Царана не удастся, и привычно зашел с другой стороны, одновременно присоединяясь к «наезду»:
— Или страну не уважаете? Суверенную, между прочим!
— И нас ты тоже не уважаешь? — перешел «на ты» Царан, — мы для тебя лишь тупые царане, да? А ты знаешь, падла, что «царане» — это значит крестьяне? Что именно царане вас всех, оккупантов, и вашу Россию сраную кормят? Знаешь, нет?
Он уже почти перешел к действиям, когда неожиданно вмешался почти забытый им Сергей:
— Стойте, парни, вы чего? Это ж отец Юрки, кореша моего!
Но у Царана уже «упала планка», и остановить его было невозможно:
— Манкурт! — со злобой выкрикнул он и ударил Серегу в пах, потом, когда Серега скрючился от боли, добавил коленом в лицо, а затем, уже упавшему, зарядил ногой в живот. Эта серия была его «коронкой». Царан, не останавливаясь и явно забыв о планах Аурела на Серегу, собирался продолжить избиение, однако позабытый им мужик сделал короткий шаг, сближаясь, и всего одним ударом остановил избиение.
«Хороший крюк, ставленный!» — невольно восхитился про себя Аурел. Мужик и правда имел основания для спокойствия. Царан в нокдауне, пока он придет в себя, мужик явно успеет справиться с ним, Аурелом. Царана все равно увести не удастся, вон сидит, головой крутит… А даже и удалось бы, свидетель у мужика все равно имеется. Аурел вздохнул. Нет, менты их не посадят, ведь конфликт с «оккупантом» был на национальной почве… Но вот авторитет его группы и его лично упадет.
— Вставай, Царан, пошли! — обратился он к подручному, скорее для демонстрации мирных намерений мужику, чем реально рассчитывая, что тот его услышит.
Так и оказалось. Пришлось наклониться, обхватить покрепче и подымать практически самому. Мужик посмотрел, как Аурел, приобняв за плечи, тащит Царана прочь, затем склонился над Серегой:
— Парень, как ты?
Тот только глухо застонал.
— Что ж ты с дрянью-то такой связался? Это ж нацики, хуже фашистов…
При этих словах у Аурела от бешенства свело скулы. Их не могут, не смеют сравнивать с фашистами! У него дед погиб, с фашистами сражаясь! А они не фашисты, они — патриоты!
В бешенстве, уже ни о чем не думая, он достал из левого рукава телескопическую дубинку и с разворота, всем телом, ударил ею мужика по голове. А затем, когда мужик упал, ударил еще раз, и еще, не разбирая, куда попадают удары, и вообще, по кому из двоих лежащих он бьет. Они не смеют, не смеют ТАК называть их, патриотов своей страны…
Просьба «уважаемого человека» — побить, но не калечить, была им забыта напрочь. Он бил и бил, пока немного оклемавшийся Царан не оттащил его от жертв и не поволок прочь.
Из мемуаров Воронцова-Американца
«…Отца избили до полусмерти. Череп проломан, множественные ушибы и переломы… Нам сильно повезло, что Серега, которого отец прикрыл собой, так что и перепало ему всего пару ударов, довольно быстро пришел в себя и вызвал „Скорую“.
Однако дальше начался кошмар. Серега давать показания не стал. Хотя нам и признался, как дело было. Милиция явно не хотела брать в производство дело, касающееся „национального вопроса“. Вот если бы наоборот, отец избил этих парней, тут бы они развернулись… Те два придурка, что напали на отца, временно скрылись. Но вот их дружки регулярно звонили нам и угрожали. На третий день мама не выдержала и забрала заявление.
Я тогда окончательно решил для себя, что нам необходимо перебираться в Штаты. Не сейчас, понятно. Надо еще в универе отучиться. Поднять свою „рыночную стоимость“. Но — валить отсюда! Обязательно! И именно в Штаты! Там страна всех рас и национальностей, ее строили эмигранты. И такого там произойти не могло! Нет там нациков! И быть не может! И обычных грабителей тамошняя полиция уж точно арестовала бы. А нас защищали бы по программе защиты свидетелей!
Однако поехали мы не в Штаты, а в Карелию. Едва отец немного оправился, мать устроила ему „серьезный разговор“ и настояла на отъезде к ней на родину, в Петрозаводск, тем более что от бабушки нам осталась квартира. Она так торопила нас, что мы переехали, даже не дожидаясь, пока я закончу школу. Хотя, если вдуматься, и в этом было везение. Во-первых, нас миновали события войны в Приднестровье, а во-вторых, мать сумела устроиться в одну из первых коммерческих контор и в одиночку тянула содержание семьи. Зарплата в восемьдесят долларов, которую ей дали „со старта“, для 1992 года казалась манной небесной.
Отец постепенно выздоровел, и через год сумел устроиться по специальности в Петрозаводске, что тоже давало прибавку семейному бюджету. Так что я смог спокойно поступить на химфак МГУ и учиться, не волнуясь за семью…»
10
Манкурт, согласно роману Чингиза Айтматова «Буранный полустанок» («И дольше века длится день»), — это взятый в плен человек, превращенный в бездушное рабское создание, полностью подчиненное хозяину и не помнящее ничего из предыдущей жизни. Молдавскими националистами тех времен термин использовался в значении «предатель».
11
Царане — лично-свободные, но феодально-зависимые крестьяне. В Молдавии того периода это слово использовалось в том же смысле, что и «деревня» в русском языке или «реднек» — у американцев.
12
«Добрый вечер» (молд.).