Песня для зебры

ДЕЛЬФИН (приводит пословицу): Сколько ни длится ночь, день все равно настанет.

ФРАНКО: У старшей дочери киста на шее, из-за этого ее никак не выдадут замуж. (Напряженное кряхтение поначалу сбивает меня с толку, но потом я догадываюсь: Франко показывает расположение кисты на своем изуродованном теле.) Если бы Мвангаза помог вывезти мою племянницу в Йоханнесбург на анонимное лечение, брат принял бы близко к сердцу Пути золотой середины.

ДЕЛЬФИН: Наш Просветитель — преданный муж и отец множества детей. Транспорт будет.

Звон бокалов скрепляет обещание. Следуют взаимные заверения в почтении.

ФРАНКО: Этот мой брат — достойнейший человек, все его любят и уважают. Когда Мвангаза станет правителем Южного Киву, благоразумие велит ему назначить моего брата начальником полиции всего региона.

ДЕЛЬФИН: При новом демократическом строе все назначения будут осуществляться путем открытого голосования.

ФРАНКО: Мой брат заплатит сто коров и пятьдесят тысяч долларов наличными за то, чтобы на три года получить этот пост.

ДЕЛЬФИН: Предложение будет рассмотрено в демократическом духе.

Паук пялится на меня с другой стороны своей стойки, удивленно задрав брови. Я стягиваю наушники.

— Что-то не так? — спрашиваю.

— По мне все так, сынок.

— А чего ты на меня так смотришь?

— А того, что колокольчик уже прозвонил. А ты и не слышал, увлекся прослушкой.

Глава 12

— Три базы, джентльмены! Каждая из них близ открытого, но минимально разработанного карьера и каждая — ключевая составляющая возрождения Киву.

Макси, стоя во главе стола с бильярдным кием в руках, снова толкает речь. Аэропорт взят, Мвангаза пришел к власти. В скором времени Синдикат возьмет под контроль рудники и шахты всего Южного Киву, но до той поры надо заняться вот этими тремя. Они находятся в глухомани, концессии на разработку официально никому не выданы, так что с этой стороны проблем нет.

У меня складывается впечатление, будто участники заседания сменили театральные костюмы. Хадж и Дьедонне, всего несколько минут назад обсуждавшие весьма щекотливые темы, теперь ведут себя так, словно даже не знакомы. Хадж что-то тихонько напевает, самодовольно ухмыляясь и глядя куда-то вдаль. Дьедонне задумчиво теребит бороду тонкими пальцами. Исполин Франко застыл между ними, его шишковатая физиономия — воплощение порядочности. Кто бы мог подумать, что он только что пытался подкупить блаженного Дельфина? И уж конечно Филип никак не мог гневно рычать на подчиненных по спутниковому телефону. Пухлые руки сцеплены на груди, взор праведника исполнен безмятежности. Интересно, он расчесывает свою волнистую седую шевелюру между заседаниями? Поправляет завитки-рожки за ушами? Лишь один Табизи, похоже, не способен притворяться, сдерживать обуревающую его ярость. В целом кое-как он с собой справляется, но мстительный блеск угольно-черных глаз выдает его с головой.

Карта, по которой ориентирует нас Макси, настолько велика, что Антону пришлось расстелить ее на столе, как скатерть. По примеру Шкипера он тоже снял пиджак. Руки его от запястья до локтя покрыты татуировками: голова бизона, двуглавый орел, сжимающий в когтях земной шар, череп на фоне звезды — символ вертолетного десанта, эскадрона смерти в Никарагуа. Он держит перед собой поднос с пластмассовыми фигурками: тут и тяжеловооруженные вертолеты с погнутыми винтами, и двухмоторные самолеты с отломанными пропеллерами, и гаубицы с прицепами для перевозки боеприпасов, и пехотинцы — одни бегут в атаку с примкнутыми штыками, другие, более осторожные, ползут вперед по-пластунски.

Макси, с кием на изготовку, вышагивает вдоль стола. Я стараюсь не встречаться глазами с Хаджем. Но всякий раз, как Макси указывает кием точку на карте, я отрываюсь от блокнота и натыкаюсь на его настойчивый взгляд. Что он пытается мне сказать? Что я его предал? Что никакого поединка не было? Что мы закадычные приятели?

— Вот здесь крошечный поселок под названием Лулингу. — Наконечник, кия норовит проткнуть бумагу. Макси обращается к Франко: — В самом сердце территории маи-маи. Le cœur du MaïMaï. Oui? D'accord?[42] Ну, молодцом. — Поворачивается ко мне. — Допустим, я попрошу его отрядить сюда триста лучших бойцов — окажет он мне такую услугу?

Пока Франко размышляет над вопросом, Макси уже метнулся к Дьедонне. Не для того ли, чтобы посоветовать ему проглотить упаковку аспирина? Дескать, нечего тащиться позади стада, все равно вот-вот сыграешь в ящик?

— Тут ваша территория, так? Ваши люди. Ваши пастбища. Ваш скот. Ваше нагорье.

Кий движется вниз, вдоль южного берега озера Танганьика, на полпути останавливается, отклоняется влево и вновь замирает.

— Да, это наша территория, — кивает Дьедонне.

— А сможете мне вот тут поддерживать укрепленную базу?

Лицо Дьедонне омрачается.

— Тебе?

— Себе! Ради вас, баньямуленге. Ради объединения Киву. Ради мира, справедливости и процветания всех его жителей. — Похоже, Макси неплохо усвоил мантры Мвангазы.

— Кто обеспечит снабжение?

— Мы. По воздуху. Будем сбрасывать вам все, что понадобится, и столько раз, сколько нужно.

Дьедонне смотрит на Хаджа — умоляюще? — потом прижимает к лицу длинные тонкие пальцы и на некоторое время застывает в этой позе. На долю секунды я присоединяюсь к нему во тьме. Переубедил ли его Хадж? Если так, то переубедил ли он меня? Дьедонне поднимает голову. Лицо его выражает решимость, однако на что именно он решился, остается лишь догадываться. Четко, лаконично он выстраивает свои аргументы:

— Нас приглашали присоединиться к армии Киншасы. Но только затем, чтобы нас нейтрализовать. Нам предлагали посты, которые дают лишь иллюзию власти, а на самом деле ничего не стоят. Если состоятся выборы, Киншаса так очертит границы, чтобы баньямуленге не имели голоса в парламенте. Если нас начнут истреблять, Киншаса пальцем не пошевелит, чтобы помочь. Но руандийцы поднимутся на защиту. Что обернется очередной катастрофой для Конго. — И сквозь свои сплетенные пальцы Дьедонне заключает: — Мой народ не может позволить себе пренебречь таким шансом. Мы будем сражаться на стороне Мвангазы.

Хадж изумленно таращится на него во все глаза и издает короткий, визгливый смешок. А Макси уже постукивает кончиком кия по предгорьям к юго-западу от Букаву.

— Вот этот замечательный рудник принадлежит тебе, Хадж? Верно? Тебе и Люку?

— Номинально, — соглашается Хадж, пожимая плечами в своей раздражающей манере.

— Если он не ваш, то чей же тогда?

Тон у Макси отчасти шутливый, отчасти вызывающий, и я даже не пытаюсь смягчить его при переводе.

— Наша компания передала его субподрядчику.

— Какому?

— Есть у отца деловые знакомства, — уходит от ответа Хадж. Интересно, кто еще, кроме меня, расслышал бунтарскую нотку в его голосе.

— Руандийцы?

— Да, но эти руандийцы любят Конго. Так тоже бывает.

— И, надо думать, они верны Люку?

— В большинстве случаев. В каких-то обстоятельствах они верны только себе, и это нормально.

— А если мы утроим добычу руды и будем выплачивать им долю, пожелают ли они хранить верность нам?

— Кому это — нам?

— Синдикату. Если, конечно, они хорошо вооружены и у них достаточно боеприпасов, чтобы отразить любое нападение. Твой отец говорил, что они готовы сражаться за нас до последнего солдата.

— Что отец говорит, то и следует считать истиной.

Макси изливает свою досаду на Филипа:

— Я думал, это все согласовано заранее.

— Ну конечно согласовано, Макси, — успокаивает его Филип. — Вопрос решен, сделка состоялась по всем правилам. Люк давным-давно на это подписался.

Поскольку обсуждение ведется на английском и носит приватный характер, я не перевожу, однако это ничуть не мешает Хаджу мотать головой с придурковатой ухмылкой. Тихое бешенство Феликса Табизи едва не выходит из берегов.

42

Сердце маи-маи? Да? Верно? (фр.)