Страница 22 из 78
У меня мгновенно родился план. Под видом утренней прогулки, до завтрака, я остановлюсь поболтать с Пауком, а потом внимательно изучу надписи на могильных камнях на погосте, чтобы определить, на каком языке говорит местное население, и понять, где же я нахожусь. Надев серые фланелевые брюки тюремного вида и твидовый пиджак, взяв в руки неудобные, жмущие мне ботинки, я на цыпочках прокрался по главному лестничному маршу ко входной двери. Однако, нажав на ручку, обнаружил, что дверь заперта — так же, как и все остальные двери и окна вокруг. Но это еще не все. В окна я разглядел парней в куртках-“алясках” — они охраняли дом по всему периметру.
Именно в этот миг, должен признаться, я вновь испытал беспокойство, связанное с профессиональными требованиями, какие накануне предъявил ко мне Макси. Несмотря на мою решимость стать одним из важных участников в предстоящем грандиозном событии, ночью тревога то и дело терзала мое подсознание. Особенно мне запомнился один сон — я глубоко под водой, воздух заканчивается, а вода заливает маску. Еще немного — и мне конец. Только пробуждение спасло меня от этого кошмара.
Чтобы избавиться от мрачных мыслей и развеяться, я решил осмотреть помещения на первом этаже — освоиться на том пространстве, где меня ожидает нелегкое испытание.
Мои догадки о том, что дом изначально принадлежал состоятельной семье, подтверждались: со стороны сада тянулась целая анфилада комнат с двустворчатыми окнами от пола до потолка. Зеленая лужайка перед домом ступенчатыми террасами восходила к беседке с колоннами наверху кургана — а пройти туда можно было по широкой лестнице с каменными ступенями. Бдительно следя за “алясками”, я осторожно приоткрыл дверь в первую комнату и оказался в прекрасной библиотеке, оформленной в синих тонах, с единым ансамблем книжных шкафов красного дерева со стеклянными дверцами. В надежде, что книги смогут дать какое-то представление об их владельце, я стал внимательно изучать сквозь стекло названия томов в одинаковых переплетах, однако, к моему разочарованию, полки были заняты коллекцией мировой классики, причем все сочинения на языке оригинала: Диккенс по-английски, Бальзак по-французски, Гёте по-немецки и Данте по-итальянски. Когда же я попытался открыть шкаф — вдруг где-нибудь обнаружится экслибрис или посвящение, — оказалось, что дверцы заперты.
За библиотекой располагалась обшитая деревом бильярдная. У бильярдного стола, на мой взгляд, в три четверти стандартного размера, не было луз, а значит, он предназначался для игры в карамболь, то есть французский, или континентальный бильярд, но табло из красного дерева для подсчета очков было лондонской фирмы “Бэрроуз”. Третья комната представляла собой величественную гостиную с зеркалами и часами из золоченой бронзы, стрелки которых, однако, показывали не британское и не континентальное время, а неподвижно застыли на цифре 12. На серванте с мраморным верхом и латунной отделкой раскинулся соблазнительный набор журналов, от французского “Мари-Клэр” и английского “Тэтлера” до швейцарского “Ду”. Я как раз разглядывал их, когда из смежной, четвертой, комнаты послышалось сдавленное французское ругательство. Дверь между комнатами была открыта настежь. Неслышно скользя по лакированному паркету, я вошел туда. Это была покерная. В центре находился овальный стол с зеленым сукном. Вокруг него были расставлены восемь кресел с широкими деревянными подлокотниками. За дальним концом стола с прямой, как шпага, спиной сидел перед компьютером, сверкая лысиной, месье Джаспер и двумя пальцами что-то печатал. Рыжеватая щетина, появившаяся на его щеках за ночь, обрамляла удлиненное лицо француза, придавая ему вид великого детектива. Подняв глаза от экрана, некоторое время он пристально рассматривал меня.
— Почему вы шпионите за мной? — наконец спросил он по-французски.
— Я не шпионю за вами.
— А почему же вы без ботинок?
— Они мне жмут.
— Вы их украли?
— Мне их дали поносить.
— Вы из Марокко?
— Нет, я англичанин.
— А отчего же у вас выговор, как у pied-noir?[18]
— Я вырос в Экваториальной Африке. Мой отец был инженером, — холодно ответил я, не снисходя до того, чтобы отреагировать на его выпад. — А вы-то кто такой?
— Я из Безансона. Провинциальный французский нотариус, с довольно скромной практикой в определенных технических сферах международной юриспруденции. Имею профессиональную аттестацию в области налогового права во Франции и Швейцарии. В университете Безансона читаю лекции о привлекательности офшорного бизнеса. Приглашен неким анонимным синдикатом в качестве единственного юридического консультанта. Достаточно?
Обезоруженный количеством подробностей, я бы с удовольствием подкорректировал вымышленную версию своей биографии, однако осторожность взяла верх.
— Но если ваша практика столь невелика и скромна, как же вам удалось заполучить такую важную работу? — осведомился я.
— У меня безупречная репутация, меня уважают, я преподаю в университете и занимаюсь только гражданским правом. Никогда не представлял интересы торговцев наркотиками или преступников. Интерпол вообще не слышал моего имени. Я действую исключительно в пределах своей компетенции. Вот вы, например, не хотите ли открыть холдинговую компанию на Мартинике, которая будет зарегистрирована в Швейцарии и будет принадлежать безымянному фонду в Лихтенштейне, владельцем которого на все сто процентов являетесь вы сами?
Я лишь невесело рассмеялся.
— Или, может, желаете пройти безболезненную процедуру банкротства за счет французских налогоплательщиков?
Я помотал головой.
— Тогда, может быть, вы хотя бы объясните мне, как работать на этом мерзком англосаксонском компьютере? Сначала запрещают привезти свой ноутбук. Потом дают вот этот — без инструкции по эксплуатации, без надстрочных значков, без какой-либо логики в расположении букв[19], без…
Устав излагать бесконечный перечень недостатков, Джаспер обреченно пожал плечами на французский манер.
— Но над чем же вы работали всю ночь? — спросил я (от моего внимания не укрылись горы бумаг и пустые кофейные чашки по всему столу).
Он тяжело вздохнул и откинулся назад в глубокое кресло.
— Над концессиями. До утра пыхтел над трусливыми концессиями. “Зачем вы уступаете этим бандитам? — спрашиваю их. — Почему бы не послать всех к черту?!”
Кого это — их, удивился я про себя. Но понимал: нельзя давить, иначе поток его откровений прервется.
— “Джаспер, — сказали они мне, — мы не можем упустить такой жизненно важный договор. Время дорого, а конкуренты не дремлют”.
— Так вы составляете текст договора! — воскликнул я, вспомнив вдруг слова Макси: цель всего этого предприятия — достижение договора. — Боже мой, какая грандиозная ответственность! А сложное это дело? Наверное, ужасно сложное…
Я имел в виду польстить ему, но он в ответ лишь презрительно фыркнул.
— Ничуть не сложное, поскольку я написал простой и понятный текст. Договор носит чисто теоретический характер и не может служить основанием для иска в суде.
— А сколько в нем сторон?
— Три. Нам не известно, кто это, однако участники договора знают друг друга. Договор анонимный, предусматривающий гипотетическое развитие неких событий. Если произойдет что-то одно, тогда, возможно, произойдет и что-то еще. Если же нет…
Очередной галльский жест недоумения.
Я рискнул осторожно бросить наживку:
— Но если договор анонимный, гипотетические события не названы и документ не может служить основанием для судебного иска, как же он вообще может называться договором?
Надменная самодовольная ухмылка исказила его сухую, похожую на череп физиономию.
— Договор не только гипотетический, он сельскохозяйственный.
— Гипотетически сельскохозяйственный?..
Еще одна ухмылка подтвердила: именно так.
18
“Черноногий” (фр.) — так во Франции называют французов алжирского происхождения или алжирцев, выросших в Европе.
19
Расположение букв на клавиатуре французского компьютера несколько иное, чем на стандартной английской или американской.