Песня для зебры

— Где Паук, мать его растак?

— С минуты на минуту будет, Шкипер, — почтительно ответил Антон. — Говорит, его фургон плетется, как подстреленный.

Приметив дверь с надписью “Посторонним вход воспрещен”, я заглянул в комнату за нею. И там не было телефона. Выйдя оттуда, увидел, что Макси разговаривает в углу с каким-то мужчиной в черном берете набекрень и длинном плаще: он прижимал к себе портфель с таким видом, будто страдал хроническим расстройством пищеварения. Они пытались разговаривать по-французски. Макси верно определил свой уровень — ниже плинтуса. Может, его собеседник и есть таинственный Филип — или Филипп? Но разбираться в этом у меня не было ни времени, ни желания. Парень в тренировочном костюме собирал у всех мобильники, наклеивал на них ярлычки и кидал в картонный ящик, выдавая взамен гардеробные номерки. С каждым исчезающим в ящике телефоном мои шансы дозвониться Ханне уменьшались.

И я воззвал к Антону:

— Извини, мне надо бы срочно позвонить.

— Кому это, командир?

— Жене.

— А на кой нам ей вообще звонить, интересно знать? Я со своей уже лет восемь не разговаривал.

— У нас большое горе. Близкий друг заболел. Она у постели. Жена, в смысле… В больнице. Ухаживает за ним. Он при смерти.

Макси оставил своего француза, чтобы присоединиться к нашему разговору. От него, похоже, ничто не ускользало.

— При смерти? Где?

— В больнице, сэр.

— Что с ним?

— Острое заболевание крови. Слишком далеко зашло, спасти не могут.

— Да, от такого подыхать хреново. В какой больнице?

— В окружной, Северного Лондона.

— Государственная или частная?

— Государственная. С частными отделениями. Там целый этаж отведен под заболевания крови.

— Ему бы годик еще протянуть. Умирающим вечно годика не хватает… Этому небось тоже?

— Он ничего такого не говорил, сэр. Во всяком случае, я не слышал.

— А глотать еще может?

Я вспомнил вонь денатурата изо рта Жан-Пьера. Да, что-что, а глотать он еще мог.

— Мой совет: дайте дозу. Растворимый аспирин, это верняк, целую упаковку. Потом упаковку ему под подушку, и отпечатки пальцев стереть. Мобильник есть, Антон?

— Вот, Шкипер.

— Пусть позвонит, потом отдашь ребятам. Во время операции мобилы запрещены. Курить — тоже! — рявкнул он на все помещение. — Слышите, последняя, на хер, затяжка. Всё, потушили бычки!

— Мне нужно побыть одному, — сказал я Антону, как только Макси отошел.

— Всем нужно, ком, — согласился он, но с места не сдвинулся.

Я снял твидовый пиджак и закатал левый рукав рубашки, обнажив номер телефона больницы и добавочный в отделении Ханны, которые она записала прямо на коже вынутым из-за уха фломастером. Я набрал номер, и мелодичный ямайский голос пропел:

— Отделение тропических болезней.

— Здравствуй, Грейс, — бодро сказал я. — Я по поводу пациента по имени Жан-Пьер. Ханна, наверное, около него. Можно с ней поговорить?

— Сальво, ты? — Мое сердце забилось сильнее. — Это ведь ты, Сальво? Переводчик?

— Да-да, и я бы хотел поговорить с Ханной… — Я прижал трубку поплотнее к уху, чтоб Антон не подслушал лишнего. — Я по личному вопросу, и дело довольно срочное. Будь так любезна, позови ее к телефону. Просто скажи ей, что это… — чуть было не ляпнул “Сальво”, но в последний момент прикусил язык, — что это я, — произнес я, улыбнувшись Антону.

Грейс, в отличие от Ханны, передвигалась в поистине африканском темпе. То есть если что-либо и стоит делать, то делать это надо медленно.

— Ханна занята, Сальво, — жалобно выдала она наконец.

То есть как это — занята? С кем? Сейчас? Я испробовал на ней приказной тон Макси.

— Все равно, мне только на минутку, ладно? Грейс, это очень важно. Она сразу поймет, в чем дело. Если тебе не трудно, будь добра.

Снова театральная пауза, которую Антон терпеливо переждал со мной.

— У тебя все нормально, Сальво?

— Да, спасибо. Ну же, она подойдет?

— Кто, Ханна? Ой, у нее сейчас такой разговор с главной медсестрой, очень сложный, Сальво. Им сильно не понравится, если я их побеспокою. Ты лучше перезвони, ладно? Может, завтра, как смена кончится.

С главной медсестрой? С самой главной? Очень сложный? О чем же? Что нельзя спать с женатыми переводчиками? Надо ей что-то передать, но что?

— Сальво? — Это опять Грейс.

— Ну что?

— Для тебя очень плохая новость…

— Какая?

— Жан-Пьер. Этот бродяга, которого привезли из парка… Мы не вытащили его, Сальво. Ханна извелась вся. Да и я тоже.

Я, наверное, в этот миг закрыл глаза. А когда открыл их, Антон уже забрал телефон у меня из рук и отдал тренировочному костюму.

— Значит, Ханной нашу супругу зовут, да? — спросил он.

— А почему нет?

— Почем мне знать, командир, а? Мало ли чьи телефоны ты на руке записываешь?

Подчиненные Макси уже поднимали свои вещмешки и по очереди исчезали в темноте. Там, в полумраке летней ночи, зловеще маячил самолет без опознавательных знаков. Туда и повел меня Антон, а здоровяк Бенни взял на себя француза в берете.

Глава 5

Известно, что мысли самого лояльного новобранца накануне битвы мечутся в самых непредсказуемых направлениях, порой откровенно бунтарских. Не буду притворяться, будто оказался исключением из этого правила, тем более что интерьер, вентиляция и система освещения нашего летательного аппарата без окон куда больше подошли бы для перевозки племенных кобелей, а оглушительный вой двух его двигателей завораживал, превращаясь в целый хор голосов, которые мне не хотелось слышать, с Пенелопой в роли ведущей солистки. Вместо мягких кресел у нас были железные клетки, выходящие в центральный проход и снабженные мрачными тюремными матрасами. Оранжевые гамаки свисали с потолка, и страховочные поручни имелись для удобства желающих прыгнуть в неизвестность. Слегка успокаивало присутствие Антона и Бенни, занимавших “камеры” по обе стороны от меня, но Бенни увлекся подсчетом чего-то вроде домашнего бюджета, а Антон с головой погрузился в преклонного возраста порнографический журнал.

Кабина экипажа, каковую принято считать святая святых самолета, была отгорожена только истрепанной лентой. Оба наши пилота, немолодые, грузные, небритые, так старательно игнорировали пассажиров на борту, что возникало искушение осведомиться: а известно ли им вообще, что они везут людей? Если же ко всему этому добавить цепочку синих лампочек над проходом, похожих на такие же лампочки в одной из больниц Северного Лондона, то нечего и удивляться, что мои мысли о высоком предназначении сменились метаниями туда-сюда по только что открывшемуся маршруту между Пенелопой и Ханной.

Уже через несколько минут после взлета вся наша группа, почти до единого, пала жертвой африканской сонной болезни, используя вещмешки вместо подушек. Исключение составляли Макси и его приятель-француз: угнездившись в хвостовой части самолета, они без конца передавали друг другу какие-то бумаги, точно супружеская пара, получившая грозное предупреждение от ипотечной компании. Француз снял берет, обнаружив орлиный профиль, проницательный взор и лысую макушку, окруженную соломенными волосами. Мне удалось вытянуть из немногословного Бенни его имя — месье Джаспер. “Где вы видели француза по имени Джаспер?” — недоумевал я про себя. Но возможно, он, как и я, путешествовал под псевдонимом.

— Как думаешь, может, мне пойти предложить им свои услуги? — спросил я у Антона, поскольку подозревал, что им непросто находить общий язык.

— Командир, если ты Шкиперу понадобишься, он сам тебя припашет, — бросил тот, не отрываясь от журнала.

Об остальных членах нашей группы, кроме одного, я ничего не могу рассказать. Мне они запомнились как хмурые типы в дутых куртках и бейсбольных кепках, прекращавшие все разговоры, едва я подходил поближе.

— Что, старик, с женой разобрался? Меня, кстати, ребята Шкипером зовут.