Страница 30 из 31
— Не гуди, — оборвал я его, — а то услышат. Пока все ещё не так плохо. У нас уже оружие есть. Поживём — увидим, как говорят по-русски.
Вошла Ирина. Я не узнал её имени и мысленно по-прежнему называл Ириной.
— Нести сюда выпивку неудобно, — сказала она, — обратят внимание. Пойдёмте в бар. Там все пьяны, и ещё два гостя — не событие. Бармен предупреждён. Только пусть американец молчит, а на все вопросы отвечает по-французски: «Болит горло — говорить не могу». Вас как зовут? Мартин. Повторите, Мартин: «Болит горло — говорить не могу».
Мартин повторил несколько раз. Она поправила:
— Вот так. Теперь сойдёт. Полчаса верных вам ничто не грозит. Через полчаса появится Ланге с минёром и автоматчиками. Из бара ведёт внутренняя лестница в верхнюю комнату, где играет в бридж генерал Бер. Под столом у него мина с часовым механизмом: через сорок пять минут здание взлетит на воздух.
— Мать честная! — воскликнул я по-русски. — Тогда надо тикать.
— Не взлетит, — грустно улыбнулась она. — Этьен обо всём доложил Ланге. Меня схватят наверху у Бера, минёр обезвредит мину, а Ланге получит штурмбанфюрера. Вы подождёте минуты две после его прихода и спокойно уйдёте.
Я открыл рот и опять закрыл. Такой разговор мог происходить только в психиатрической клинике. Но она ещё продолжила:
— Не удивляйтесь. Этьен не был при этом, но Ланге все помнит. Он облазил все углы и допросил всех Гостей. У него отличная память. Всё было именно так, как вы увидите.
Мы пошли за ней молча, стараясь не смотреть друг на друга и ничего не осмысливать. Смысла во всём этом не было.
21. МЫ ИЗМЕНЯЕМ ПРОШЛОЕ
В первой комнате играли в карты. Здесь пахло пеплом и табаком и стоял такой дым, что, даже всматриваясь, нельзя было ничего рассмотреть. Дым то густел, то рассеивался, но даже в просветах все казалось странно изменчивым, теряло форму, текло, сжималось, словно очертания этого мира не подчинялись законам Евклидовой геометрии. То вытягивалась длинная, как лыжа, рука с картами промеж пальцев, и хриплые голоса перекликались: «Пять и ещё пять… пас… откроем…»; то её срезал поднос с балансирующей коньячной бутылкой, и на растянутой этикетке, как в телевизоре, вдруг проступало чьё-то лицо с подстриженными усами, то лицо превращалось в плакат с кричащими буквами: «ФЕРБОТЕН… ФЕРБОТЕН… ФЕРБОТЕН»; то на плакат наплывали серые головы без лиц и чей-то голос повторял в дыму: «Тридцать минут… тридцать минут». Шелестели карты, как листья на ветру. Тускнел свет. Дым ел глаза.
— Ирина! — позвал я.
Она обернулась:
— Я не Ирина.
— Всё равно. Что это? Комната смеха?
— Не понимаю.
— Помнишь комнату смеха в московском парке культуры? Искажающие зеркала.
— Нет, — улыбнулась она. — Просто точно никто не помнит обстановку. Детали. Этьен пытается представить себе. У Ланге просто мелькают бессвязные видения, он не раздумывает о деталях.
Я опять ничего не понял. Вернее, понял что-то не до конца.
— Как во сне, — недоумевал Мартин.
— Работают ячейки памяти двух человек. — Я пытался всё же найти объяснение. — Представления материализуются, сталкиваются, подавляют друг друга.
— Муть, — сказал он.
Мы вошли в бар. Он находился за аркой, отделённой от зала висячей бамбуковой занавеской. Немецкие офицеры мрачно пили у стойки. Стульев не было. На длинном диване у стены целовались парочки. Я подумал, что Ланге, должно быть, хорошо запомнилась эта картина. Но никто из её персонажей даже не взглянул на нас. Ирина что-то шепнула бармену и скрылась в проёме стены, откуда вела каменная лестница наверх. Бармен молча поставил перед нами два бокала с коньяком и отошёл. Мартин попробовал.
— Настоящий, — сказал он и облизнулся.
— Тссс… — прошипел я, — ты не американец, а француз.
— Болит горло — не могу говорить, — тотчас же повторил он заученную фразу и лукаво подмигнул.
Впрочем, к нам никто не прислушивался. Я взглянул на часы: до появления Ланге оставалось пятнадцать минут. У меня вдруг мелькнула идея: если Ланге, скажем, не дойдёт до верхней комнаты, а минёр не обезвредит мины, то генерал Бер и его камарилья в положенное время аккуратно взлетят по частям в ближайшее воздушное пространство. Интересно! Ланге прибудет с автоматчиком и минёром. Минёр, наверное, без оружия, автоматчика они оставят в проёме стены у лестницы. Есть шанс.
Я шёпотом изложил свои соображения Мартину. Он кивнул. Риск вмешательства офицеров из бара был невелик — они еле держались на ногах. Некоторые уже храпели на диване. Целующиеся парочки куда-то исчезли. Словом, обстановка складывалась благоприятно.
Ещё десять минут прошло. Ещё минута, две, три. Оставались считанные секунды. Тут и появился Ланге, не тот Ланге, с которым мы уже познакомились, а Ланге из предшествовавшего времени, ещё не штурмбанфюрер. Если он вспоминал этот эпизод, то мы в нём не участвовали и нам, следовательно, ничто не грозило. Действия его были запрограммированы памятью: скорее добраться до мины и предотвратить катастрофу. Он шёл в сопровождении немолодого солдата в очках и мальчишки-гестаповца с автоматом. Шёл быстро, не задерживаясь, оглядел колючим взглядом дремлющих за коньяком офицеров и поспешил с минёром наверх — они очень торопились. Автоматчик, как мы и предполагали, стал внизу у лестницы. В ту же секунду Мартин шагнул к нему и, не размахиваясь, прямым ударом в переносицу сшиб его с ног. Тот даже не успел уронить автомат: Мартин подхватил его на лету. А я с браунингом в руке уже бежал по лестнице наверх, навстречу оглянувшемуся Ланге. «Ложись, Юри!» — крикнул сзади Мартин. Я плюхнулся на ступеньки, автоматная очередь прошла надо мной и срезала обоих — и Ланге, и минёра. Всё это произошло в какие-то доли секунды. Из бара даже никто не выглянул.
Зато выглянула сверху «Ирина». Ещё несколько секунд прошло, пока она медленно, не задавая никаких вопросов, сошла вниз мимо скорчившихся на лестнице мёртвых эсэсовцев.
— Кто-нибудь слышал выстрелы? — спросил я, вопросительно указывая наверх.
— Кроме меня, никто. Они так увлечены игрой, что даже взрыва не услышат. — Она вздрогнула и закрыла лицо рукой. — Боже мой! Мину же не обезвредили.
— Ну и чудесно, — сказал я. — Пусть летит все к чёрту в пекло. Бежим.
Она всё ещё не понимала.
— Но ведь этого же тогда не было.
— Так сейчас будет. — Я схватил её за руку. — Есть другой выход?
— Есть.
— Тогда веди.
Двигаясь как сомнамбула, она вывела нас на тёмную улицу. С охранником у выхода Мартин расправился тем же приёмом.
— Четвёртый, — посчитал он, — даже граната не понадобилась.
— Пятый, — поправил я. — Счёт в Антарктиде начал.
— Придётся теперь им рай моделировать.
Мы обменивались репликами на бегу. Бежали посреди мостовой неизвестно куда, в темноту. Наконец за нами что-то ухнуло, и сноп огненных искр выстрелил в небо. На мгновение сверкнули передо мной огромные-огромные глаза «Ирины». Тут только я заметил, что эта «Ирина» не носила очков.
Где-то завыла сирена. Затарахтел автомобильный мотор. Потом другой. Пламя пожара мало-помалу высветляло улицу.
— Как же так? — вдруг спросила «Ирина». — Значит, я живу. Значит, это совсем другая жизнь? Не та?
— Теперь она развивается самостоятельно по законам своего времени, мы её повернули, — сказал я и злорадно прибавил: — И теперь ты можешь сполна рассчитаться с Этьеном.
Сирена все ещё натужно выла. Где-то совсем близко громыхали грузовики. Я оглянулся: Мартина не было. «Дон! — позвал я. — Мартин!» Никто не откликнулся. Мы толкнулись в калитку церковного дворика, она оказалась незапертой. За ней притаилась ещё не высветленная пожаром темнота. «Сюда!» — шепнула «Ирина», схватив меня за руку. Я шагнул за ней, и темнота вдруг начала таять, стекая вниз по открывшейся впереди лестнице. На её верхней ступеньке кто-то сидел.
22. НА ОСТРОВКЕ БЕЗОПАСНОСТИ
Я вгляделся и узнал Зернова: