Страница 103 из 109
Современность для нас, как я понимаю, это что-то вроде суда или проверки каждого из нас на живого человека: живой он живет или мертвый показывается.
Вот современность подходит к каждому из нас и разделяет живых и мертвых.
Есть тысячи выработанных в веках приемов обходить запрос современности, принимая на себя формальное обличив, – на этом пути остаются мертвые. А живым остается в своей наивной простоте доказывать перед современностью наличие жизненности своего существа.
Так вот и живут мертвые по башенным часам, заменяя самую жизнь счетом («время – деньги»), а живые определяют свою личную жизнь каким-нибудь поступком: декабристы шли на виселицу, Пушкин заключал себя в слово и в нем встречал свою современность.
Раздумывая обо всем этом, я вспомнил из своей скитальческой жизни одного рыбака. Он вытащил из озера огромную щуку и с ней прошел по селу. Голова этой щуки торчала выше плеча рыбака, и продетая сквозь жабры веревочка не давала щуке дальше съезжать по спине. Хвост же рыбий, хотя человек был очень высокий, волочился по земле и поднимал пыль.
– Вот это счастье! – сказали на селе.
Так было и мне, когда я начал писать охотничьи рассказы, то же самое говорили:
– Вот это талант!
И я думал, думал об этом и спрашивал сам себя: что же это значит – «талант»?
Как не чувствуешь своего голоса, записанного на пластинку, так сам и своего таланта не чувствуешь. А люди понимают талант как заготовленное от рождения счастье.
Это самое переживал, по-моему, и тот счастливый рыбак: ему казалось – он сделал особое усилие, и заслужил свою щуку; они же его усилие называли «счастьем».
Село было большое, народу встречалось много, и все говорили:
– Какое счастье, как же ты ее вытащил?
Рыбак спокойно и чуть-чуть насмешливо всем отвечал:
– Без труда не вынешь рыбки из пруда!
Сколько лет прошло с тех пор – не помню, но рыбак не только не выходит из памяти, а, напротив, все яснеет, и бывает, что я даже сам себя понимаю теперь по тому рыбаку и на похвалу «таланту» повторяю про себя:
– Без труда не вынешь рыбки из пруда!
Публицистика
Охрана природы
В соответствии с постановлением Совета Министров РСФСР от 25/IX-46 года № 642 «Об охране природы на территории РСФСР», Исполком Мособлсовета 14/II-47 года утвердил Оргбюро Московского отделения Всероссийского общества охраны природы. И как только это постановление вместе с составом Оргбюро было опубликовано в «Вечерней Москве», ко мне, как к председателю Оргбюро, начали поступать приветственные письма, похожие на те, которые посылаются при получении ордена. Меня поразило в этих письмах какое-то празднично утвержденное отношение к природе с повторением слов «культурное отношение», и я стал раздумывать, откуда это взялось.
На самом деле наша природа наполнена борьбой за существование, борьбой с агентами смерти, с бактериями, микробами, всякого рода вирусами, с врагами крылатыми, четвероногими, двуногими; наша природа наполнена врагами, а эти люди от слов «охрана природы» приходят в восторг. Очевидно, эта природа, исполненная вражды к человеку, и природа, которую мы хотим охранять, – понятия разные, противоположные. И когда Совет Министров стал говорить об охране природы, само собой все понимали, что эта природа есть дорогой материал советского хозяйства, некое геологическое данное, кладовая океана, земли и солнца.
Мне лично дороги и близки в этой великой кладовой наши леса. Вспоминая теперь свои путешествия, я замечаю единство процесса смены покрова нашей земли. Вот хотя бы Тигровая сопка во Владивостоке. Лет пятнадцать тому назад я был на этой сопке, уже совершенно оголенной, и старожил рассказывал мне: он помнит на этой сопке тайгу. С тех пор, как я был там, прошло еще лет пятнадцать, и очень возможно, что люди начали вновь сажать на этой сопке деревья.
А вот тоже на Кавказе, по пути от Нальчика к подножью Эльбруса: горы уже почти обезлешены, пепельные и пылят. А снизу надвигаются на голые горы великолепные сады с большими пасеками. Такой точно процесс, говорят, вполне закончился в Японии: леса сменились садами и парками: так тоже было и в Англии, так теперь происходит в Китае, везде. Прошли времена, когда люди плакали о смене дикой природы культурными садами и парками; мы теперь о другом плачем: мы плачем о некультурном отношении самого человека к богатствам кладовой океана, земли и солнца.
Из бесчисленных примеров, оставляющих в душе культурного человека раны, я беру самый маленький.
Вблизи Переславля-Залесского, за озером Плещеевым лежат большие сфагновые болота, и в ту сторону к ним из озера течет речка Векса, с жидкими берегами, покрытыми желтыми цветами и черной ольхой. Только в одном месте берега Круча высоко поднимается, и на этой довольно широкой площади еще недавно стоял вековой чудесный сосновый бор. Пришло время начать разработку торфа на сфагновых болотах, прилегающих к чудесной борине. Мы это приветствуем, нам это надо, мы хотим поберечь наши леса и топить наши фабрики торфом. Но нельзя было начать дело с того, чтобы, ни с кем не считаясь, срубить вековые сосны и рабочий поселок предоставить непосредственному воздействию солнца, ветра, песка, малярийных комаров.
Когда смотришь теперь на жалкие бараки в бегучих песках, на бедных ребят, обжигаемых солнцем, и представляешь себе эти самые домики, этот самый Дом культуры или клуб, этих самых ребят среди великолепного прежнего бора, то начинаешь нехорошо думать: кажется, будто это недобрые силы природы, с которыми человек борется день и ночь за свое существование, одолели его, вошли внутрь, подменили его человеческие силы и действуют согласно со всем гнусом природы против всех лучших его достижений.
Так вот понемногу и раскрывается эта природа, которую мы должны охранять: это не та природа, с которой мы боремся с утра до ночи за свое человеческое существование, а природа – великий помощник и друг в борьбе за достоинство человека, как царя природы, это природа – кладовая океана, земли и солнца.
В советское время слово «культурный» стало употребляться нашими народами в смысле слова «священный». И в письмах, которые я получил после постановления Совета Министров о необходимости охраны природы, это слово везде повторяется. Так вот откуда взялся радостный тон этих писем и праздник: люди, хорошо сохраняющие в душе своей радость природы, торжествуют, что Совет Министров взялся бороться с нашей некультурностью в отношении природы.
Задача Всероссийского общества охраны природы, после нашего вступления, представляется простой и ясной.
При большой протяженности РСФСР и обилию природных богатств мы для наших практических целей можем пользоваться понятием природы в том смысле, что природа является великим складом материалов нашего советского хозяйства. Всероссийское общество охраны природы за время своего существования, при участии авторитетных лиц, выработало целую сеть культурных мероприятий, рассчитанных в осуществлении своем на многие годы.
По целому ряду причин, однако, мы не можем эти мероприятия взять и целиком перенести на Московскую область. Паша область имеет такие особенности, которые всему нашему Московскому отделению создают совсем иное лицо и требуют от нас мероприятий скорей не хозяйственного или биологического характера, а, пожалуй, педагогического.
Самой главной особенностью нашего отделения является необходимость включить в свою деятельность охрану природы города Москвы. Но включение природы столицы в круг забот нашего Общества чрезвычайно расширяет кругозор деятелей по охране природы. Москва, это и я еще помню, и об этом я еще когда-то писал, была воистину городом певчих птиц. Много-много, бывало, переловят и выпустят мальчишки щеглов в поисках замечательного певца щегла-турлукана, и все эти замеченные птички, выпускаемые на волю, бывало, продолжают жить тут же на бульварах или в садах. Куда теперь делось все это певчее богатство? Куда девались эти любители птичьего пенья, эти самой природой воспитанные ее охранители? Последних воробьев мальчики наши сейчас добивают из рогаток.