Страница 29 из 49
– Удивлен, что со мной не Сэмми, – прокомментировала она.
Я отхлебнул еще виски. В «Трокадеро» меня больше уже ничто не волновало. Все вдруг стало мне неинтересно. Я начал думать, где сейчас Мона и что она делает; прежнее отвращение, которое я всегда испытывал к знаменитостям, к «Браун Дерби», к «Трокадеро» и подобным заведениям, вдруг вернулось. Я-то думал, что преодолел свою ненависть к ним, но ошибся. Ненавидел я всех – всех, сидевших здесь, по одной-единственной причине – все они преуспевали. С самого начала я чувствовал, что никому не известному парню из массовки нечего делать в таких заведениях, и теперь стало совершенно ясно, что был прав. Мне абсолютно нечего было тут делать.
Так я и сказал миссис Смитерс, чем очень поразил ее. Она спросила, что я имею в виду, а я попытался объяснить.
– Но послушайте, это же глупо. – Она даже рассмеялась. – Это все ваш комплекс неполноценности.
– Мне наплевать, что это такое, – вспылил я. – Но я сыт по горло, так что лучше уйдем, а то я встану и врежу Роберту Тейлору в морду, а потом разнесу всю эту забегаловку в мелкую крошку.
– Ну надо же! – воскликнула она, все еще смеясь. – У вас и впрямь комплекс неполноценности. Вы неверно оцениваете ситуацию, мой мальчик. Никто из этих людей вас не знает. Не знают, что вы только статист. Вы что, не понимаете? Они думают, что вы тоже какая-то знаменитость – ловец диких зверей или летчик с трансконтинентальных авиалиний…
– Хотел бы я быть таким летчиком, – буркнул я, – и оказаться сейчас где-нибудь над океаном – подальше отсюда.
– Ну знаете! Что это за новости? Неужели на вас так подействовала всего одна порция?
– Виски тут ни при чем, – защищался я.
Она хмуро смотрела на меня. Я знал, что она недовольна, но мне было все равно. Мне осточертело сидеть тут, глазеть на Роберта Тейлора – величайшую кинозвезду – и пытаться понять, что же в нем было такое, что он стал тем, кем есть, и внушать себе, что я не хуже и что, черт возьми, должно же когда-нибудь…
– Ну так что тогда? – спросила она, допив свой бокал. – Хотите пойти в клуб «Четырехлистник» или в «Гавайский рай»? Или к Себастьяну?
– А зачем нам куда-то ходить? Почему не прокатиться на машине по окрестностям и не поговорить?
Она рассмеялась.
– Ну у вас и идеи! – и подозвала официанта.
Я дал тому три бумажки по доллару, велел оставить себе сдачу, и мы поднялись по лестнице. Миссис Смитерс на прощание помахала всем знакомым. Наверху, у лестницы, она встретила какого-то толстяка в смокинге и радостно его приветствовала. Я припомнил, что видел его на приеме, – он был одним из тех, кто пел, но я не знал, кто он такой.
– Идите к нам, Ральф. – Она схватила меня за руку. – Хочу представить вас моему другу. Ральф Карстон – Артур Уортон, величайший кинорежиссер на свете.
Уортон поклонился миссис Смитерс и поцеловал ей руку.
– Ну, ты, Смитти, всегда умеешь польстить! Рад знакомству, мистер Карстон. – Он подал мне руку.
– Это мой новый протеже.
Артур Уортон подмигнул мне.
– Вы в хороших руках, Карстон, просто в наилучших. Чем занимаетесь?
– Он актер, – сказала Смитерс. – Большая новая звезда тридцать восьмого года, верно? – спросила она меня.
– Надеюсь, – самонадеянно ответил я. Она не шутила, когда сказала, что Артур Уортон – лучший режиссер на свете. Я про него слышал еще у нас дома. Он был не менее знаменит, чем Де Милль.
– Артур, – сказала она, – ты с этим юношей должен сделать пробы.
– Да, но я… – начал Уортон, мрачнея лицом.
– Ты просто обязан, – настаивала она.
– Знаете что, мистер Карстон, – повернулся он ко мне, – позвоните мне завтра на студию. Посмотрим, что можно сделать.
– Спасибо, мистер Уортон, – сказал я. Меня так поразила встреча с ним и вообще все, что произошло, что ни на что большее меня не хватило.
– Ты золото, Артур. Заглянешь в воскресенье?
Ближе к вечеру?
– Конечно, конечно. До свидания. – И он удалился по лестнице.
– Ну что, ясно? – спросила она меня.
– Ясно, – ответил я.
Снаружи нам пришлось прождать добрых пять минут, пока привратник нашел шофера Уолтера, который засел в одном из окрестных баров. Пока мы там стояли, в «Трокадеро» вошла уйма людей, и по крайней мере с десятком из них миссис Смитерс была знакома, и приветствовали они друг друга так бурно, словно только что вернулись из кругосветного путешествия.
Одна женщина была настолько пьяна, что двоим парням пришлось потратить немало сил, чтобы втащить ее внутрь и не уронить. Миссис Смитерс сказала мне, кто она такая, – она была женой очень известного режиссера, – и мне вдруг пришло в голову: «Запомню это и прижму его к стене, если с Уортоном не выйдет». Но я тут же забыл, чья, собственно, она была жена.
Уолтер наконец подогнал машину, поставил ее на другой стороне улицы, вышел и помог нам сесть. Извинился за то, что заставил себя ждать, мол, думал, в «Трокадеро» мы задержимся как минимум на час.
– Ральфу там скучно, – вздохнула она. – Поедем лучше прогуляемся. Скажите Уолтеру, куда бы вам хотелось, – предложила она.
– Все равно, – сказал я. – Куда угодно.
– А не хотите заехать ко мне?
– Почему бы и нет? Прекрасная идея.
– Поворачивайте, Уолтер, – скомандовала она. – Едем домой.
Я никак не мог выбросить из головы встречу с Артуром Уортоном. Он один был в Голливуде так всемогущ, что мог делать все, что хотел. И сотворил уже столько кинозвезд, что и по пальцам обеих рук не перечтешь.
«Я ему хоть немного понравился…» – убеждал я себя.
В доме мы были одни. У прислуги был выходной, так что миссис Смитерс сама принесла поднос с напитками и поставила его на рояль. Потом подошла ко мне, обняла и поцеловала в губы. Меня это не удивило.
– Ты не хочешь пойти наверх? Там нам будет удобнее, – предложила она, переходя на «ты».
– Почему бы и нет? – сказал я.
– Возьми поднос и иди за мной.
Я поднялся следом за ней в спальню. На столике у постели горела маленькая лампа. Я поставил поднос на столик, а когда выпрямился, она опять меня поцеловала. На этот раз я тоже ее обнял.
– Ну, это уже лучше, – напряженным голосом отозвалась она. – Теперь, извини, я надену что-нибудь поудобнее. Сделай пока мне коктейль.
Исчезнув в соседней комнате, она почти тут же вернулась. На ней была белая шелковая сорочка, а надушилась она так, что я едва не задохнулся.
– Ага, вот хорошо, – сказала она и попробовала напиток. – Ну иди, сядь сюда.
Я сел возле нее на тахту.
«Однажды такую сцену я сыграю в кино, – думал я. – И буду играть ее тысячи раз».
– О чем будем говорить? – спросила она.
– Все равно. О чем хотите.
– Тогда поговорим о тебе. Ты меня не забудешь, когда станешь звездой?
– Разумеется нет, – сказал я.
– Все женщины Америки будут лежать у твоих ног…
– Это еще не довод, чтобы забывать друзей.
– А что ты сделаешь прежде всего, когда станешь звездой?
– Поеду домой.
– Я не это имела в виду. Домой ты можешь поехать когда угодно.
– Как раз нет, – хмыкнул я. – Именно это я не могу. Когда я уезжал, друзья смеялись надо мной. Так что снова там появиться я могу только тогда, когда стану звездой первой величины.
– Но твоя девушка в тебя все-таки верит, да?
– У меня нет никакой девушки.
– У тебя нет девушки?
– Нет.
– А та, что с тобой живет?
– Мона? Она не моя девушка. Скорее, вроде сестры…
– Или вроде мамочки, да?
– Что-то вроде, – согласился я.
Она поднесла к моим губам свой бокал, и я отхлебнул виски с содовой.
– Сколько тебе лет?
– Двадцать три.
– Но ты парень хоть куда для своих двадцати трех.
– Это потому, что я в основном жил на ферме. Человек должен быть сильным, если хочет быть фермером.
Мы помолчали.
– Тебе уже говорили, что ты красив? – спросила она.
– Нет, – ответил я и почувствовал, как загорелось лицо.
– Тогда я тебе это говорю. Ты самый красивый парень, какого я видела.