Мгновенье на ветру

А потом появились охотники. Слона они, судя по всему, сначала ранили, потому что трава была примята на очень большом расстоянии, ветви и сучья поломаны, кроваво-красная земля взрыта, на листве деревьев и на перьях папоротников чернели пятна крови. Слон лежал на левом боку возле толстого ствола атласного дерева, точно перед тем, как упасть, прижался к нему, ища защиты. Лежал в луже крови, и вокруг был помет. Голова разбита, изуродована, на ней густо сидят мухи, хобот отрублен, бивни вырезаны. Видно, пытались отрезать и ногти, начали кромсать и почему-то бросили.

В лесу была тишина, только с щебетом порхали в листве птицы, гудели над лилово-красными орхидеями пчелы, возились среди веток пугливые обезьяны.

Наконец они решились выйти из зарослей и стали приближаться к слону против ветра.

— Что с ним случилось? — прошептала она. — Почему он так изуродован?

— Бивни вырезали, ты разве не видишь?

— Но кто же?.. — Она вдруг умолкла, не потому, что не хотела с ним спорить, а потому что вдруг испугалась ответа.

Нахмурив брови, он внимательно разглядывал деревья и землю.

— Давай вернемся? — предложила она чуть ли не с надеждой.

— Можно пойти по его следам туда, откуда он бежал, — предложил он. — Хочешь?

— А ты?

В лесу было светло, как в тот первый день, но напряженно, зловеще, доступность лесных тайн пугала. Они даже не отдавали себе отчета в том, чего же они ищут, и от этого было еще тревожнее. Что ждет их там, где кончатся кровавые следы? Еще одно зрелище смерти или, может быть, тишина? Они все дальше углублялись в лес, а он раскинулся далеко во все стороны, казалось, ему нет конца и края. Как человек узнает, что достиг самого сердца леса?

Через полмили они увидели еще одного убитого слона. Он лежал, запрудив задними ногами ручей, голова была тоже жестоко изуродована, бивни отпилены, из-под косматых ресниц тускло глядели маленькие злые глазки.

— Как ты думаешь, давно он лежит здесь? — шепотом спросила она.

— Дня два, три.

— Но кто же его убил?

— Так зверски убивают только охотники из Капстада. — Давно уже она не слышала в его голосе такой горечи.

— Его могли убить и готтентоты! — возразила она, сама не понимая, что побуждает ее не соглашаться.

— Могли. Чтобы потом продать слоновую кость в Капстаде.

Она потупила голову, но через минуту снова подняла глаза.

— Не важно, кто его убил. Важно, что это были люди, — твердо сказала она. — И так близко от нас. А мы ничего и не слышали.

— Мы же внизу, у моря, нам не слыхать, что творится в лесу.

— Дня два, три… — задумчиво произнесла она. — Может быть, они уже ушли.

— Может быть.

— Что же нам делать?

Он посмотрел назад, туда, откуда они пришли, потом вперед, в зеленое сияние леса. На земле, полузасыпанные осенними листьями, там и сям чернели мертвые упавшие стволы, похожие на трупы.

— Можно пойти вперед и поискать их.

Ей хотелось крикнуть: «Да, пойдем вперед, в самую глубь, в чащу, проникнем в святая святых леса, в его таинственную сердцевину, пойдем на поиски разгадки. Может быть, мы ее не отыщем, но мы хотя бы приблизимся, мы будем знать, что разгадка есть, что тайна постижима, доступна».

Но она не произнесла этих слов, она поднесла к груди руку, посмотрела на себя и спокойно сказала:

— Я не могу идти так, без одежды, — а вдруг там люди?

И они повернули обратно. Ее охватила странная грусть, она почти негодовала на себя. Вот-вот должно было случиться что-то очень важное, еще немного — и они открыли бы тайну, поняли ее, почувствовали, а они повернули обратно и ушли прочь. Но могла ли она поступить иначе?

На опушке они вдруг одновременно остановились. Где-то далеко, так далеко, что трудно определить направление, раздался сухой треск.

— Что это, выстрел? — спросила она.

— Наверное, просто сук обломился.

А может быть, кто-то стрелял в лесу.

Поглощенные своими мыслями, они прошли привычным путем через густые заросли, спустились вниз по ущелью, обойдя стороной обвалившиеся скалы, где на него когда-то катилась лавина, и едва успели домой до темноты.

Он сразу же пошел проверить сети. Был отлив. Попалось несколько рыб, и он принес их домой.

Из пещеры валил дым, Элизабет уже разожгла костер. Но когда он вошел, самой ее возле костра не было. Она стояла в глубине пещеры, возле узла с их вещами, и, почувствовав, что он здесь, быстро к нему обернулась и виновато вспыхнула.

— Я просто хотела…

Она сложила свое шелковое зеленое платье и, не глядя на Адама, положила на место. Потом подошла к нему, взяла у него рыбу и стала чистить ножом, который он выточил из куска кремня. Наконец она подняла к нему глаза — он по-прежнему глядел на нее в упор. Лицо ее пылало как огонь.

— Мне только хотелось посмотреть.

— Знаю.

— Ты на меня не сердишься, Адам?

— За что же мне сердиться?

Он вышел на порог пещеры и остановился, глядя на поднимающуюся луну.

Ей хотелось броситься к нему, утишить его боль, освободить от печали, разрешить его смутный протест, но она не могла, слишком остра была ее собственная боль, ее собственная печаль, ее собственный протест. Она молча приготовила ужин, Адам вернулся и, как всегда, сел против нее. Они сидели по сторонам костра и то и дело взглядывали друг на друга поверх пламени.

Он не доел своей рыбы и снова ушел к порогу. Она видела, как на темных рубцах, пересекающих его спину, пляшут отблески костра. На что ты глядишь? К чему прислушиваешься? Никого нет, только луна отражается в воде, да море шумит, заглушая все остальные звуки.

— Ты не ложишься спать?

— Сейчас иду.

Они легли на мягкое сено, принесенное им из вельда, укрылись большой кароссой и замерли рядом. Он привычно положил ей руку на грудь, и она подчинилась ласке, потому что любила его, но была безучастна. И он отпустил ее и слегка отодвинулся.

— Иди ко мне, — прошептала она.

— Ты сейчас далеко. — В его голосе не было ни укора, ни обиды, он говорил спокойно, просто.

— Но я хочу быть здесь, с тобой. И я здесь, видишь?

— Ты думаешь об охотниках в лесу.

— Неправда! Как ты узнал? Зачем ты так говоришь?

— Капстад зовет тебя.

— Нет, нет. — Она изо всех сил затрясла головой возле его плеча.

— Не бойся, — сказал он, обнимая ее.

— Не оставляй меня.

— Я с тобой.

Сердце у него сжалось, он и сам не мог бы объяснить, почему. В их маленькую уютную пещеру точно ворвался ночной ветер, прошлое и будущее подступили к ним вплотную.

— Обними меня, — с отчаянием прошептала она. — Не понимаю, что случилось. Крепче обними. Не уходи от меня.

Рано утром, как только рассвело, он ушел. Ни он, ни она ни словом не обмолвились о том, куда и зачем он идет, он просто ушел, а она перед тем, как проститься, подала ему корзинку с едой, которую приготовила в дорогу: кто знает, сколько дней ему придется странствовать? Он надел свой кожаный передник и взял копье; пистолет оставил ей — защищаться.

Он двигался кружным извилистым путем — первый труп слона, второй, от второго он пошел по следам дальше и вскоре нашел еще трех убитых животных. Было около полудня. Невдалеке от последнего трупа оказались следы бивака: примятая трава, отпечатки ног, зола на месте прогоревшего костра. В золе дотлевали угли. Он невольно поднял голову — а что ветер? Если он налетит, начнется лесной пожар. Но в воздухе не чувствовалось ни дуновения, ни один лист, ни одна былинка не шевельнулись, не дрогнули. Он двинулся дальше, и ему вдруг показалось, будто время стерло все, что произошло с ним за эти несколько месяцев, и он в своих бесконечных скитаниях по этой пустыне, гонимый смутной тревогой, снова наткнулся на следы каравана и уже много дней крадется за ним по пятам и, никому не видимый, издали наблюдает: катятся фургоны, идут волы, готтентоты, двое белых — мужчина и женщина… вот женщина осталась одна, она ждет…