В ожидании Олимпийцев

Поскольку когда-то я работал здесь одним из секретарей проконсула народа чирокезов, в Риме у меня оставались друзья. Но, так как мне не пришло в голову предупредить их о своем приезде, я никого из них не застал. Выбора не оставалось, пришлось ночевать в многоэтажном постоялом дворе на Палатинате.

Комната была бессовестно дорогой. В Риме вообще все дорого – и поэтому, люди вроде меня живут в глухой провинции типа Лондона. Но я пришел к мысли, что пока придут счета, то либо найдется способ удовлетворить Маркуса, а значит получить и остальные деньги, либо дела пойдут настолько паршиво, что несколько дополнительных долгов погоды не изменят.

Придя к этому выводу, я решил себе позволить роскошь нанять слугу. Выбрал улыбчивого, мускулистого сицилийца, ожидающего в бюро по найму прямо в вестибюле постоялого двора, дал ему ключи от багажа, приказал отнести все в номер, а потом заказать билеты на завтрашний водолет в Александрию.

И вот тут счастье стало ко мне милостивей. Когда сицилиец вернулся ко мне за следующими поручениями в винный погребок, где я проводил время, он сообщил:

– Гражданин Юлий, я узнал, что некий гражданин завтра тоже поплывет в Александрию. Не желаешь ли ты разделить с ним каюту?

Это приятно, когда наемный слуга старается сэкономить твои расходы.

– А кто он такой? – спросил я, хотя своим тоном уже выражал согласие. – Не хотелось, чтобы попался какой-нибудь зануда.

– Можешь проверить сам, гражданин Юлий. Он сейчас в бане. Это иудей по имени Флавий Сэмюэлус.

Через пять минут я уже разоблачился и, завернувшись в простыню, осматривался по тепидарию.

Сэма я заметил сразу же. Он лежал, вытянувшись и прикрыв глаза, в то время, как массажист разминал его старое, жирное тело. Не говоря ни слова я растянулся на соседнем каменном столе. Когда Сэм со стонами перевернулся на спину и открыл глаза, я сказал:

– Привет, Сэм!

Чтобы узнать меня, ему понадобилось какое-то время, так как перед баней он снял контактные линзы. Но после усиленной мимики лица расцвел улыбкой:

– Юл! – воскликнул он. – Как тесен мир! Я ужасно рад тебя видеть!

И протянул руку, чтобы взять меня под локоть, по-настоящему сердечно, как я и ожидал. Помимо всего прочего в Флавии Сэмюэлусе мне нравится то, что он меня любит.

А другая его черта, которая мне тоже страшно нравится в нем – это факт, что хоть мне он и конкурент, при всем при том является для меня живым и неисчерпаемым источником идей. Дело в том, что Сэм тоже пишет научные романы. Но, тем не менее, он не раз помогал мне разобраться в научной проблематике моих произведений. Посему, когда я услыхал от сицилийца имя Сэма, мне сразу же пришло в голову, что именно он более всего и пригодился бы мне в сложившихся обстоятельствах.

Сэму уже как минимум семьдесят лет. Он совершенно лысый, а на макушке у него большое коричневое старческое пятно. Кожа на горле обвисла, а веки сами падают на глаза. Но, разговаривая с ним по телефону, ни за что об этом не догадаешься. У Сэма энергичный, звучный голос двадцатилетнего юноши, равно как и ум: ум исключительно интеллигентного двадцатилетнего юноши. Он весьма легко приходит в восторг.

Это усложняет массу вещей, поскольку ум Сэма работает быстрее, чем следует. Поэтому с ним бывает очень трудно объясняться, так как он обычно забегает на три-четыре предложения перед собеседником. Случается, что то, о чем он говорит с тобой – это не ответ на твой последний вопрос, но на тот, о котором ты еще не успел и подумать.

Истина неприятная, но романы Сэма продаются лучше моих, и только его очаровательная личность – причина того, что я еще не возненавидел его за это. Над всеми нами Сэм имеет то преимущество, что он профессиональный астроном. Научные романы же пишет исключительно ради развлечения, в свое свободное время, которого много не бывает. Свою работу он посвятил, в основном, управлению полетом собственного космического зонда, что кружит над Дионой, планетой Эпсилона Эридана. Я могу согласиться с его успехами (и, следует признать, его талантами), поскольку он никогда не скупился для меня на идеи. Поэтому, когда мы уже согласовали, что возьмем общую каюту на водолете, я поставил вопрос напрямую. Ну ладно, почти напрямую:

– Сэм, – обратился я к нему, – меня беспокоит одна вещь. Когда Олимпийцы приземлятся, что это будет означать для всех нас?

Я знал, что направляю вопрос нужному лицу. Сэм знал про Олимпийцев больше всех на свете. Но от него не следовало ждать простого ответа. Он поднялся, обтягивая простыню, жестом отослал массажиста, весело поглядел на меня своими умными черными глазами, выглядывавшими из под кустистых мохнатых бровей и спадающих век.

– А что, тебе нужна идея для нового научного романа? – спросил он.

– Сотня подземных демонов! – выругался я мрачно и решил не ходить вокруг да около. – Сэм, я прошу тебя не в первый раз. Но теперь мне и вправду нужна помощь. – И я рассказал ему всю историю о романе, на который цензоры наложили запрет, про издателя, который тут же потребовал что-то взамен – или же моей крови, на выбор.

Он стал задумчиво жевать сустав большого пальца.

– А про что была эта твоя книжка? – спросил он, явно заинтересовавшись.

– Сэм, это сатира. «Ослиная олимпиада». Про то, как Олимпийцы прибывают на Землю с помощью телепортера, но сигнал при этом искажается, и один из них случайно превращается в осла. Там есть парочка неплохих шуток.

– А как же, Юл. Смеются уже двадцать с лишним веков.

– Нуууу... Я же и не говорил, что это совершенно оригинальная идея, а только...

Сэм покачал головой.

– Мне казалось, что ты умнее. А чего ты ожидал от цензоров: чтобы они позволили сорвать самое важное событие в истории человечества ради какого-то глупого научного романа?

– Он не такой уже и глупый...

– Глупо рисковать тем, что Олимпийцы смогут обидеться, – решительно перебил меня Сэм. – Лучше уж вообще о них ничего не писать.

– Но ведь все это только и делают!

– Их никто не превращал в ослов, – заметил мой приятель. – Придумки в научных романах тоже имеют свои границы. А когда пишешь про Олимпийцев, находишься с такой границей совсем рядом. Любая случайность может послужить поводом отказа от встречи с нами, и такой шанс для нас может уже не повториться никогда.

– Они этого не сделают...

– Ой, Юл, – сказал Сэм, скривившись. – Ну что ты можешь знать о том, что они сделают или не сделают? Так что цензоры приняли самое правильное решение. Кто знает, какие они, Олимпийцы?

– Ты знаешь, – сказал я. Он рассмеялся, хотя смех этот был чуточку деланным.

– Я бы очень хотел этого, Юл. Мы знаем о них лишь то, что это не обычная разумная древняя раса; у Олимпийцев имеются собственные моральные нормы. Честно говоря, что это за нормы, нам не известно. Допустим, что ты в своей книжке предполагал то, как Олимпийцы дадут нам кучу различных вещей, таких как лекарство против рака, новые наркотики или даже вечную жизнь...

– А какие именно наркотики они могли бы нам дать? – заинтересовался я.

– Молчи, пацан, и выбей у себя из головы подобные идеи. Дело в том, что для Олимпийцев твои безрассудные идейки могут быть аморальными и отвратительными. А ведь ставка слишком высокая! Для нас это единственный шанс, и нам нельзя его профукать.

– Но мне же нужен замысел, – простонал я.

– Нуу... – согласился он, – видимо так. Мне надо подумать над этим. Давай помоемся и пойдем отсюда.

Под душем, во время одевания, во время легкого обеда Сэм говорил только о приближающейся конференции в Александрии. Я слушал его с удовольствием. Помимо того, что ему всегда было что рассказать, у меня уже затеплилась надежда, что я-таки напишу новую книгу для Маркуса. Если мне кто и мог помочь, так это Сэм. Он всегда принимал вызов, никакая проблема не могла его смутить.

Несомненно, именно потому он первым разгрыз загадку этих многочисленных ИИ и УА Олимпийцев. Если принять, что бип это «1», ИИ – это «плюс», а УА – это «равняется», тогда бип ИИ бип УА бип бип означает попросту: «1 плюс 1 равняется 2».