Страница 62 из 77
Начальник штаба Шернера, генерал фон Нацмер принес категорический приказ фельдмаршала Буняченко во избежание репрессий пойти в наступление против советских войск в районе Брно. Буняченко был прижат в угол и вынужден был дать свое согласие. После этого генерал фон Нацмер написал приказ отпустить дивизии полное снабжение и улетел обратно, а Буняченко пригласил командиров частей и объяснил им положение. Каждому было ясно, что пойти на фронт — это значит отказаться от своей прямой миссии, ради которой, начиная с Одера, перенесли столько мук, чтобы спасти дивизию. А теперь пришли к такому же исходному положению. Картина ясна. Немцы не выдерживают советского наступления и отходят на запад, чтобы капитулировать у американцев, а мы должны прикрыть их отход, жертвуя собою. Обсудив всесторонне создавшееся положение, командиры частей высказались за продолжение движения дальше на юг.
Тут позволю себе обратить внимание читателя на следующее: командир дивизии, которая вышла из повиновения, снялась с фронта и совершила поход, начиная с Франкфурта на Одере и до самой чешской границы, конечно, ходил по острию ножа, и для этого требовалась колоссальная выдержка. Но я хотел бы обратить внимание читателя на дух и решимость 20 000 его солдат и офицеров, которые, поддерживая решение своего командира, совершали чудеса. Где это видано, чтобы дивизия в два дня походным порядком проделала 100 и 120 километров? Такие походы в истории вождения войск являются примерными. Мало того, эти 20 000 солдат в общей сложности в Германии пережили немало горя, но когда Буняченко отдал строгий приказ местное население не трогать, они его не трогали, если даже и голодали. Честь освободительной армии должна остаться незамаранной — написал в приказе Буняченко, и она осталась незапятнанной. Дивизия до конца высоко держала знамя РОА.
Не то в 1964-м, не то в 1965 году мне позвонил фельдмаршал Шернер и выразил желание встретиться со мною и поговорить о Власовском движении. На его предложение я ответил, что, если бы фельдмаршал согласился поужинать у нас, моя жена и я были бы очень рады. Фельдмаршал охотно согласился и в назначенный день посетил нас. За столом, вспоминая прошлое, Шернер отдавал должное Буняченко, как умному и решительному командиру. Он сказал, что очень жалел и Власова, и Буняченко, и всех, кто с ними погиб, но просил понять его самого в его тогдашнем положении: «Погибала Германия, и я спасал ее. Пока я не узнал подробностей о власовской дивизии, я не уничтожил ее только потому, что у меня не было авиации, а когда узнал, в чем дело, то предпочел закрыть глаза на то, что делал Буняченко». На прощание в память прошлого он оставил мне самим написанную свою визитную карточку.
Буняченко решил перебраться через чешскую границу и выяснить обстановку. Сделав за два дня 120 километров, дивизия расположилась на отдых в Чехии, в районе Лаун-Шлена-Ракониц. Сюда с разных сторон прибыли фельдмаршал Шернер и генерал Власов в сопровождении целого ряда немецких офицеров. Фельдмаршал рвал и метал по адресу Буняченко, но в этот день у него был на приеме полковник Крегер, который осведомил фельдмаршала о всей трагедии Власова и его движения, а также о надежде продолжать борьбу против коммунизма вместе с англичанами и американцами. Для Шернера все сказанное Крегером было откровением. На следующий день он встретился с Буняченко в присутствии Власова, и его обвинения Буняченко носили чисто формальный характер, и фельдмаршал, отменив свое распоряжение о разоружении дивизии и подтвердив ее дальнейшее снабжение, покинул дивизию. Генерал Власов остался при дивизии.
На этом совещании Андрей Андреевич иногда присоединялся к обвинениям, высказываемым Шернером по адресу Буняченко, но на следующий день в присутствии всех старших офицеров дивизии поблагодарил Буняченко за столь блестяще выполненную задачу и при этом дал понять, что его обязанности далеко выходят за рамки Первой дивизии. Она вооружена и в предстоящие страшные дни предкапитуляционного хаоса сама может отстоять себя. «Но миллионам наших не вооруженных и беспризорных соотечественников грозит большая опасность, и я о них обязан позаботиться», — сказал Власов.
С приходом дивизии в Чехию местная партизанщина подняла голову, до нее дошли сведения, что пришедшие власовцы хотят вести борьбу против немцев. Чехи заволновались и умоляли власовцев помочь им. Партизанские представители каждый день по несколько раз приходили в штаб Буняченко просить то вооружение, то снаряжение. Буняченко запрашивал Власова, а Власов заявлял, что нам не нужно вмешиваться в немецко-чешские дела. Однако антинемецкие настроения у солдат и офицеров в дивизии усиливались, и похоже было на то, что автоматически произойдет взрыв. Чехи уговаривали Буняченко поддержать их предстоящее восстание против немцев, а они обеспечат им у себя приют. Они даже предлагали Власову (он категорически отказывался от встречи с чехами) возглавить их восстание. Власов предложение отклонил. Мало того, Власов до последнего момента уверял немцев, что дивизия против них не выступит. И, несмотря на то что в Чехии политическая обстановка вот-вот доходила уже до точки кипения, при Буняченко все еще оставался немецкий офицер связи, майор Генерального штаба Швенингер, и Власов все еще был окружен немецкими офицерами, которые сопровождали его повсюду. Взрыв произошел автоматически, и предотвратить его никто не мог.
Дело было в том, что в Чехии дивизия Буняченко стала выставлять свои посты и патрули как для самоохраны, так и для поддержания порядка в районе их расположения. Один из постов дал сигнал проходящей машине остановиться, но она проехала мимо. Постовой открыл огонь и пробил кузов и шину. Из машины выскочил немецкий офицер и, достав револьвер, выстрелил в постового. Тот открыл огонь из автомата и убил офицера. Не успели это дело разобрать, как на вокзале возникла перестрелка между группой эсэсовцев и власовцев, были убиты и ранены по несколько человек с обеих сторон. Оставшихся эсэсовцев власовцы обезоружили и привели в штаб Буняченко, где жил Власов и где происходило общее заседание вместе с немецкими офицерами. Последние пришли в ужас при виде своих и не знали, как реагировать на такой вызов. Первым опомнился Власов и приказал вернуть эсэсовцам оружие. Однако те от оружия отказались и попросили доставить их до германской границы, что и было сделано. Это было началом, после чего никто не мог гарантировать, что в дальнейшем подобных эксцессов не будет. Уж слишком много горя и обиды накопилось у власовцев. Видимо, это понимали и немецкие офицеры, сопровождавшие Власова, и они попросили доставить и их до германской границы. Расстались они с Власовым дружелюбно, без каких бы то ни было упреков, да и в чем его было упрекать, когда над ним довлела задача спасти свое начинание и своих людей.
С этого момента, кончились взаимоотношения Власова с немцами. 4 мая в Праге началось восстание чехов против немцев. Повстанцы сначала действовали довольно успешно, но потом им пришлось плохо, и Центральный партизанский штаб, организовавший и руководивший восстанием, обратился к Власову и Буняченко с просьбой оказать помощь против немцев, одновременно обещая дивизии приют в свободной Чехии. Но ни Власов, ни Буняченко решение вынести не могли, им трудно было перешагнуть через границы допустимого. А чехи, умоляя, просили о помощи, да и для них самих свет сошелся клином. В последний раз Буняченко, посоветовавшись с Власовым, дал приказ дивизии атаковать Прагу. Бои шли целый день, и город был очищен от немцев, но на окраинах еще шли бои. Местное население ликовало, благодарило власовцев, осыпало их цветами, власовцев угощали, кто чем мог, зазывали в гости, как освободителей.
На следующий день в Праге собралось временное чешское правительство, и Власов послал туда для информации несколько человек своих офицеров, в том числе и капитана Антонова. Там члены правительства (Рады) — коммунисты встретили власовцев враждебно, со словами: «Вам что нужно здесь, кто вас позвал? Мы ждем русских, но не вас — немецких наймитов. Советуем убрать ваше командование и перейти в Красную армию».