Страница 22 из 82
Дверь открыл интеллигентного вида мужчина лет сорока. Удивленно взглянул на незнакомца. Услышав пароль, хозяин вдруг встревожился. В прихожей он шепотом сообщил, что у него в гостях урядник, но ненадолго — чай пьет. Делать было нечего, пришлось войти.
Урядник, толстый и краснолицый, пил чай из блюдца. На щеках и на лбу у него блестели капельки пота. Когда хозяин и гость появились в комнате, он поставил блюдце и внимательно посмотрел на Красикова. Тот поклонился:
— Простите за вторжение, — и повернулся к Виноградскому: — Так это верно, что вам нужны работники в бухгалтерию? Я в этом весьма искушен. Мог бы…
— Опасайтесь господина инженера. — Урядник вытер лицо большим клетчатым платком и подмигнул Красикову. — Он у нас прослыл строгим начальником. У него подолгу никто не задерживается. Строгости его не выносят.
— Что это вы меня так расписываете? — Виноградский вступил в игру. — Испугаете человека. А мне как раз…
— Молчу, молчу! — Урядник прикрыл рот ладонью. — Благодарствую за чаек. Пора мне. Служба-с.
За урядником захлопнулась дверь. Виноградский спросил:
— Отдохнете с дороги? Голодны?
— Когда можно будет переправиться? — поинтересовался Красиков. — Нельзя ли ускорить это?
— Почему нельзя? Да хоть сию минуту можем тронуться в путь. Но вы ведь утомлены? Быть может, утром?..
— Если можно, сию минуту, прошу вас.
Не прошло и получаса, как Виноградский с супругой и Красиков, удобно устроившись в небольшом кабриолете, запряженном парой гнедых лошадок, подъезжали к рогатке на русско-германской границе. Кабриолет остановили фельдфебель и два солдата.
Фельдфебель спросил у господина инженера, куда они направляются.
— Гость у меня, — объяснил Виноградский. — Хочу вот пивом немецким угостить. У нас такого ведь не сыщешь.
— Это верно, — согласился фельдфебель, и в голосе его угадывалась зависть. — Пивцо у них доброе…
На этом пограничные формальности завершились. Оказалось, местные баре могут в любой момент съездить на ту сторону угоститься пивом. Рогатку открыли, и кабриолет покатил по земле германской империи. Пограничники только помахали вслед Виноградскому и его попутчикам — счастливого, мол, пути.
И вот наступил черед последней «чемоданной поездки». Более года Петр занимался транспортом. На сей раз возвращался в Россию после совещания в Лондоне. Участниками его были Ленин, Мартов, Засулич, Крупская и представители русской организации — Краснуха, Носков и Красиков. Совещались в «вертепе» на Сидмаузстрит. «Вертепом» этот суматошный дом, населенный по преимуществу русскими социал-демократами, назвал Владимир Ильич. На совещании было решено создать Оргкомитет по подготовке съезда.
Хотя роль его отныне изменилась — из рядового агента «Искры» он должен был стать членом Организационного комитета, — Петр прихватил из Лондона два чемодана, натолкал в футляр скрипки свежих номеров газеты и отправился в путь, имея в виду после объезда южных городов встретиться с Лаптем в Пскове. За год они виделись всего два-три раза, да и то на лету, между делом. А ему очень уж недоставало общения с Лепешинским. Ни с кем он, пожалуй, не сошелся так близко. Да и никто не понимал его так, как Пантелеймон Николаевич. Но в последнее время Петр постоянно торопился, его повсюду ждали. И дома, и за границей. Фекла требовала свежих вестей с родины. Россия не могла жить без «Искры»…
Катя на извозчике по полугородским-полудеревенским улицам Пскова в Завеличье, разглядывая деревянные домики с резными наличниками, занавесками и геранью в горшочках за окнами, Петр ощутил такую усталость от недосыпания, изнуряющей настороженности, колесного стука, мелькания станций, перелесков, поселков за вагонными окнами, что впору было сейчас же свалиться в постель и спать, спать сутки, неделю…
Лепешинский собирался на службу. В темном, несколько коротковатом пальто и кепке он особенно походил на мастерового. Увидев появившегося на пороге Красикова, он широко открыл глаза в радостном изумлении, засмеялся, подмигнул, обхватил Петра своими ручищами и сдавил что было сил. Затем ввел в комнату, спросил:
— Голодны? Глупый вопрос! Накормлю вас и умчусь. Отдохните до моего возвращения. Вечером потолкуем. Слышали, что нас ждут в Питере? Там опять кутерьма.
— Кое-что слышал.
— Тем лучше. Вот вам завтрак. — Он поставил на стол кувшин молока и надломленную булку. — Простите, ничего больше нет. На вокзале поужинаем, позавтракаем в Питере. Вы как нельзя кстати явились.
В вагоне Пантелеймон Николаевич был очень оживлен. Было в нем сейчас что-то от охотника, отправляющегося на заведомо удачный промысел. Вера в победу над «рабочедельцами», связываемая с приездом Петра, была у него столь велика, что Красикову становилось даже неловко. Он пытался возражать, но Пантелеймон Николаевич только посмеивался.
Он расспрашивал Петра о заграничных товарищах, отношениях между редакторами «Искры», Ильиче, о не знакомом ему Плеханове. Должно быть, ответы его удовлетворили. Он потер лоб и со свойственным ему лукавым простодушием засмеялся:
— Дело пошло, Ананьич. Теперь нас не остановить. Хотя «рабочедельцы» еще постараются испортить нам обедню.
На Варшавский вокзал поезд прибыл на рассвете. Лепешинский и Красиков тотчас же отправились на явку, находившуюся в мастерской скульптора.
В просторной светлой мастерской там и сям стояли законченные и незавершенные гипсовые скульптуры, лежали бесформенные белые глыбы. На полу в беспорядке валялись кисти, осколки гипса. Вскоре появились Стасова и Радченко. Не мешкая, провели небольшое совещание. На вечер, как выяснилось, была назначена встреча руководителей столичных социал-демократических групп. Искровцам следовало выработать тактику, распределить роли.
— Без представителей столичных социал-демократов съезд не будет всероссийским. — Радченко, молодой человек в очках, с высоким умным лбом, говорил азартно. — Дело сейчас в «рабочедельцах». Совершенно необходимо развенчать этих господ. На них, думаю, следует выпустить Петра Ананьевича. Он единственный из нас не уступит им по части красноречия и остроумия.
— Вы правы. — Пантелеймон Николаевич разгладил усы и подмигнул Красикову. — Опасаюсь лишь, как бы наш дорогой Петр Ананьевич не перестарался. С ним это случается. Нам ведь сейчас надо полагаться не столько на остроумие, сколько на аргументы.
— Аргументов у нас более чем достаточно, — внушительно произнесла Елена Дмитриевна. — Петр Ананьевич, конечно же, воспользуется ими должным образом. Но и этого может быть мало. Они все равно наших аргументов не примут.
— У меня есть мысль, — Красиков прошелся по мастерской, остановился у громадного окна. Внизу лежала темная гладь Невы, по набережной ветер нес опавшие листья. — Не пригласить ли на сегодняшнюю встречу рабочих? Пусть их послушают. Я, к примеру, мог бы привезти одного машиниста из Озерков. Давно с ним не виделся, но не сомневаюсь, он наш. Его бы с товарищами…
— А что? — оживился Лепешинский. — Это мне нравится.
Леонтия Антоновича Красиков увидел во дворе у сарая. Машинист рубил дрова. Не заходя во двор, Петр Ананьевич окликнул его. Красное от ветра лицо Федулова с седыми усами и редкими волосками над морщинистым лбом выразило удивление, затем — радость.
Он — да и могло ли быть иначе? — действительно оказался сторонником «Искры». Выслушав Красикова, Леонтий Антонович пообещал немедленно собрать ребят. Они-то уж скажут как надо. Петр Ананьевич тотчас ушел на станцию. Вскоре в крохотном зале ожидания появился Федулов с тремя молодыми железнодорожниками. Пока ехали в Петербург, стояли в тамбуре вагона, и Петр Ананьевич разъяснял рабочим позицию «Искры», суть разногласий с «экономистами» и положение дел в столичном комитете.
С Финляндского вокзала поехали на Петербургскую сторону в профессиональную школу Дервиза. Петра Ананьевича и его спутников остановил у ворот парнишка лет шестнадцати. Внимательно оглядел их, стараясь при этом изобразить на лице полнейшее равнодушие. Но как только услышал пароль, моментально преобразился. Таинственным шепотом произнес отзыв и повел их во двор.