Пираты, каперы, корсары

— Господи, сжалься надо мной! — взмолилась бедная девушка, бросив безутешный взгляд на покрытое грозными черными тучами небо.

Вдруг она громко вскрикнула: через окно на нее смотрел какой-то ужасный человек. Взъерошенные волосы, багровая, дикая, свирепая рожа с большими сверкающими глазами. Еще миг — и все исчезло.

— Ты что, с ума сошла? — гневно крикнул Бловерпул. — Надо же быть разумной. Это Уиллби.

Дверь растворилась и в комнату вошел мужчина, сопровождаемый впустившей его служанкой.

— Добрый вечер, мистер Уиллби, — радостно воскликнул Бловерпул, но тут же растерянно умолк, увидев перед собой чужака, нисколько не похожего на столь желанного будущего зятя.

На незнакомце был длинный, толстый плащ морского покроя, плотно окутавший его стройное, гибкое тело. Походка у него была легкая, грудь широкая и крутая, на широких плечах — гордо поднятая голова. В лице его с четкими, правильными чертами удивительным образом сочетались мягкость и отчаянная дерзость. Он снял шляпу, и каштановые, густые, вьющиеся волосы, не заплетенные вопреки моде и морским обычаям в косичку, упали на лоб, почти скрыв плутовски поблескивающие глаза. Обворожительная улыбка скользнула по его губам. Этот прекрасный юноша вполне мог бы сойти за переодетую даму, когда бы не свидетельствующий против такого предположения сильный, низкий голос.

— Извините, сударь, — сказал он, — если утомленный путник вам в тягость. Я проходил мимо, увидел свет, увидел через окно вас в кресле. Я здесь чужой, надвигается ночь и буря, вот я и решил постучаться в вашу дверь, чтобы вы показали мне правильный путь в Уайтхевен.

— До него не более получаса, — сказал Бловерпул, — но дорога тяжелая. Вы устали, присядьте, и если вы не очень торопитесь, то, надеюсь, здесь скоро будет один человек, который проводит вас до самого города.

Чужак поблагодарил, снял плащ и остался в застегнутом на множество пуговиц синем морском сюртуке, на каждом плече которого было вышито по серебряному якорю.

Молли испытующе посмотрела на него. “Неужели это то самое лицо, что показалось мне за окном столь ужасным?” — подумала она и улыбнулась, возблагодарив бога за то, что это не Уиллби, а совсем другой человек.

Молодой незнакомец непринужденно расположился меж тем в большом кресле. Из бокового кармана сюртука он достал сигары в изящной, плетеной из соломы коробочке, какие производят в испанских колониях Вест-Индии. Затем он высек огонь с помощью кресала и трута в серебряной трубочке, не забыв предложить закурить и хозяину. Однако тот отказался и сидел теперь, задумчиво разглядывая свежее лицо гостя, которое, как ему казалось, он определенно уже где-то видел раньше.

— Вы ошибаетесь, — возразил незнакомец, — я никогда не бывал в этих местах.

— Но ведь вы же шотландец, сударь?

— Как вы это определили? — живо отозвался тот.

— Я услышал это по вашему говору, — сказал Бловерпул самодовольно. — Шотландца узнаешь в любом углу Земли. Добро пожаловать, земляк! Мэри, тащи скорее все, что у тебя есть для нас вкусного. Сам-то я уже пятнадцать лет скитаюсь по английским землям и, должен сказать, мне здесь нравится. Это — страна свободы!

— Страна рабства! — твердо сказал незнакомец.

— Как, земляк, — с укоризной возразил старик, — уж не принадлежите ли вы к тем людям, которых теперь, к сожалению, становится все больше — к тем, что все хулят и все знают лучше всех, якшаются с заговорщиками в Америке и повсюду затевают беспорядки?

— А вы, значит, принадлежите к шотландцам, которые душой и телом стали англичанами? — со смехом ответил чужак. — К тем, которых вовсе не печалит, что шотландские имена слышны все реже и реже? Теперь все и на вас и в вас английское. Где деньгу зашибить можно, вы тут как тут, а старые шотландские свободы для вас и ломаного гроша не стоят: ведь на них ничего не заработаешь. Потому-то и не тревожат вас печали людей за морем, в колониях, и права, которых они добиваются. Когда их давят и ощипывают, вас это не касается, вы считаете такие порядки только справедливыми, потому что они приносят барыши вашей торговле и фабрикам. Но стоило им, наконец, взяться за оружие и скинуть ярмо, как вы тут же завопили: “Хватай изменников, на виселицу всех осмелившихся посягнуть на свободу старой Англии!”

— Сударь, — сурово сказал Бловерпул, — мне не хотелось бы, чтобы ваши речи слышал тот почтенный человек, которого я жду вскоре из города. Вы говорите так, будто вы сами — американец.

— А, вздор, — улыбнулся чужак. — Я только хотел показать вам, как обстоят дела с английскими свободами. Свобода без справедливости — себялюбивая тирания, и потом, мистер Бловерпул, я ведь шотландец и, откровенно говоря, не очень-то люблю англичан…

— Но вы же в их стране, — наставительно сказал хозяин дома. — Неровен час, что случится. В последнее время с такими речами, как у вас, куда как опасно.

— Ну, вот видите, — рассмеялся незнакомец, — вот вам и пример, как обстоят дела с английскими свободами. Не тревожьтесь, однако, мистер Бловерпул, я иду из Лондона, а там люди и газеты говорят совсем по-другому.

— Так то в Лондоне, — возразил Бловерпул. — В Лондоне, может, так говорить и не возбраняется. Я и сам читал как-то газеты, где бог и люди призываются в свидетели того, какие ужасные беззакония творят с бедными людьми в Америке, как их вынуждают становиться бунтарями, и что лорд Норт со всеми министрами заслуживают виселицы, а за веревками дело не станет. В Лондоне можно так говорить, а здесь — нет.

— Почему же, черт возьми, даже в вольной Англии нельзя больше говорить, что хочешь? — с горечью спросил чужак.

— Попробуйте, — ответил старик, — и последствия не замедлят. Патриоты этого не потерпят и то ли поломают вам руки-ноги, то ли обвинят вас, потащат до суда в тюрьму, покажут под присягой, что вы хулили короля и проклинали веру, а не то подыщут свидетелей, и они заявят, что вы где-то что-то украли, скажем, кошелек, который вам нарочно подбросят, или носовой платок, подсунутый в ваш карман. Короче говоря, веревка для вас сыщется, и повесят вас, не успеете оглянуться, или, в самом лучшем случае, отделаетесь тремя-четырьмя месяцами каторги.

— И это — вольная старая Англия! — оскалил в улыбке зубы незнакомец.

— Хе-хе, — вздохнул Бловерпул и вслушался, приблизив ухо к окну. — Ну вот, идет тот, кого ждали.

Послышались быстрые четкие шаги.

— Это он, бьюсь об заклад, это Уиллби!

Старик вышел на улицу, а чужак устроился поудобнее в уютном кресле.

— Кто этот Уиллби? — спросил он.

— Купец из Уайтхевена, — тихо ответила Молли.

— И к тому же жених? — шепнул он.

— Откуда вы знаете, сударь? — спросила она испуганно.

— Я стоял под окном и догадался, хотя и не все расслышал. Он старый и безобразный?

— О, да!

— И вы согласны выйти за него, милая Молли?

Она умоляюще смотрела на незнакомца, молитвенно сложив руки.

— Нет, нет! — вскричала она.

— Хорошо, устроим против него заговор.

— Еще сегодня я должна сказать свое “да”, — прошептала она доверительно и всхлипнула.

— Ничего у него не выйдет. Я не допущу, — уверенно заявил незнакомец. — А окажись на его месте я? Согласились бы вы, Молли?

— Ах, сударь, — пугливо и укоризненно сказала она, — как вы можете так жестоко шутить!

— Тихо, — пробормотал он, — идут… Доверие, Молли, и я защищу вас.

Бловерпул и Уиллби вошли в комнату. Купец был явно не из тех, что нравятся хорошеньким девушкам. Он был некрасив, взгляд имел настороженный, а выражение лица — надменное. Он поприветствовал Молли грубоватой шуткой о ее красоте и протянул руку хозяйке дома, вошедшей, чтобы позвать всех к столу. Чувствовалось, что он отлично понимает, кто главный гость в этом доме и надменностью своей, не скрываемой даже наигранной любезностью, намеренно демонстрировал это.

— Вы задержались, уважаемый мистер Уиллби, — сказал старик. — Мы все давно уже с нетерпением вас ожидаем.