Страница 2 из 38
— Ему хлеба не надо, дай соврать!
— Одно слово — поперечный, его и мать так зовет!
— Да хватит вам! — заступился Вася. — А может, и правда ему жарко? А вам что, теплее от нытья становится? Молодец, Никитка, не сдавайся!
Никитка благодарно взглянул на Васю.
— А я и вправду не жамерж! — упрямо прошепелявил он и победоносно посмотрел на приятелей.
Когда запыхавшиеся ребята ввалились в школу, сторожиха тетя Поля уже громко звонила маленьким колокольчиком.
Урок начался нехорошо. Учитель, протирая платком запотевшие очки и близоруко щурясь, взялся за спинку стула.
— Иван Михайлович! — воскликнул Сережа Хамимулин. — Иван Михайлович, не садитесь на стул...
— А что с ним? — спросил учитель и нагнулся. В сиденье торчала булавка. В классе стало очень тихо.
— Это Серов и Ефремов сделали, — сказал Сережа. — И смеялись. Я видел... А вынуть побоялся...
Учитель положил булавку на классный журнал.
— Ефремов и Серов, встаньте. Правду ли говорит Сережа?
Федька Ефремов смотрел в пол и молчал. Серов расплакался:
— Это Федька заставил меня помогать. Это он придумал...
Ребята зловеще шушукались и угрожающе поглядывали на Ефремова.
— Ефремов, ступай домой! — приказал Иван Михайлович. — Я сам расскажу отцу, за что прогнал тебя.
Федька запихал тетрадки в нарядный ранец и, громко топая, пошел к двери. В дверях он остановился:
— А я скажу отцу, что вы ко мне придираетесь, и пусть он вас выгонит с нашей квартиры!
Показав язык всему классу, Федька хлопнул дверью.
...Грязевские ребята шли из школы молча. Каждый из них по-своему переживал сегодняшнее событие. Им уже представлялось, как Федька нажаловался отцу и Ивана Михайловича согнали с квартиры.
Учитель занимал во флигеле у купца Ефремова маленькую комнатушку, в которой раньше жила его мать, много лет служившая у Ефремовых няней. Два года назад, когда Федька заболел скарлатиной, она заразилась от него и умерла. Родных у Ивана Михайловича больше не было, и всю свою нежность он отдавал ученикам. Дети это чувствовали и платили учителю горячей привязанностью.
Вася мучился, стараясь понять, как смеет шлепоносый Федька, самый плохой ученик, грубить Ивану Михайловичу. И почему учитель, который знает все на свете, самый умный и ученый человек, терпит это?
У околицы Грязевки Тимоша остановился.
— Вася, чего с Федькой делать? Давайте не будем с ним говорить, а?
— И на парте пусть один сидит. И в переменку один ходит, — сдвинув брови, забубнил Николка.
— Уж никак он один не будет! — возразил Саша. — Около него завсегда Серов и Белозеров вертятся!
— Он их леденцами кормит... — Никитка сплюнул. — Сначала сам пососет, а потом им даст. Чистая правда!
Вася тряхнул головой:
— Отколотим! И надо ему так сказать: «Если ты, шлепоносый, будешь еще грубить Ивану Михайловичу и нажалуешься на него своему толстопузому отцу, мы тебя будем бить каждый день!» Небось испугается!
Васино решение всем пришлось по сердцу. Они давно хотели вздуть Федьку, но Вася всегда был против таких драк. Он разрешал драться только во время игры в «войну».
На другое утро грязевские ребята удивили тетю Полю, явившись чуть ли не за целый час до начала занятий. Они быстро распихали по партам свои сумки и выбежали на улицу.
Недалеко от школы тянулся глубокий овраг. Летом на его дне журчал ручей, а зимой он был полон снега. Через овраг был проложен мостик из трех досок с расшатанными перилами. Тут-то ребята и решили подстеречь Федьку. Ждать пришлось долго. Наконец вдали показался Ефремов. Он беззаботно поддавал ногой ледышку... и вдруг замедлил шаги.
— Нас заметил, — шепнул Никитка. — Удерет теперь!
— Смотрите в овраг и кричите: лиса, лиса! — скомандовал Вася.
Ребята заорали:
— Лиса! Вон, вона побегла! Ох и хвостина у нее, как огонь!
Федька старался бочком пробраться по мостику. Когда он дошел до середины, Вася быстро повернулся, сшиб Федьку с ног и уселся на нем верхом.
— Ну говори, будешь еще пакостить Ивану Михайловичу?
Федька молча барахтался, стараясь вырваться.
— Пускай побожится, Вась! — кричали ребята. — А то мы его сейчас в снег закопаем!
— Божись, Федька! Поздно будет!
Увидев беспощадные Васины глаза, Федька захныкал.
— Божись, жаба! Или мы тебя сейчас на дно покатим! — закричал Тимоша.
И оттого, что даже тихоня Тимоша зарычал, как медведь, Федька окончательно струхнул:
— Не буду, отпустите... крест святой, не буду!
— Отпустите его сейчас же! Что вы тут вытворяете? — раздался строгий голос. Ребята обомлели. На мостике стоял учитель.
...В учительской Федька сопел и молчал. Он не хотел рассказывать, за что ему попало. Учитель отпустил его и молча взглянул на грязевских ребят.
— Иван Михайлович, — сказал Вася. — Мы ведь еще его не били, так просто попугали... Он со страху орал.
Иван Михайлович неожиданно улыбнулся:
— Я все слышал. Ну, что ж, заступники, идите и впредь меня не защищайте, я это умею делать сам.
Весь класс поддержал грязевских ребят. С Федькой никто не разговаривал. Даже его дружки Белозеров и Серов старались держаться поодаль.
Как-то Федька явился в школу и, широко улыбаясь, высыпал из кулечка на учительский стол немного конфет:
— Ребята, кто хочет ландринок, налетай!
Класс ответил гробовым молчанием. Серов с Белозеровым шагнули было к столу, но, оглянувшись на остальных, спрятали руки в карманы и, избегая Федькиного взгляда, поплелись на заднюю парту.
Федька зло дернул ворот новой рубахи.
— Пущай лежат... Иван Михайлович схрустает!
Вася молча взял тряпку и смахнул конфеты на пол. В класс вошел учитель.
— Что это под ногами хрустит? — удивился он.
Ребята молчали. Увидев конфеты, Иван Михайлович сразу догадался, в чем дело. Под усами мелькнула усмешка.
— Дежурный, — строгим голосом позвал он. — Почему в классе грязь?
Никитка вылетел из класса и через минуту явился с метлой на плече. Надувая щеки, чтобы не фыркнуть, он старательно замел конфеты на бумажку и, сморщив нос, вынес их вон. В классе послышались сдержанные смешки, но учитель застучал мелом по доске, и все стихло.
Буквари имелись только у Ефремова и Серова, остальные учились с доски. Иван Михайлович писал, а ребята списывали на свои грифельные доски. Иногда для того чтобы дети научились применять свою грамотность в жизни, учитель спрашивал их, какие вывески они прочитали на улицах. Ребята докладывали наперебой: «Бакалейная лавка», «Шорник», «Булочная»... Федька тоже поднял руку.
— Ну что ты прочитал, Ефремов?
Федька подмигнул Серову и ухмыльнулся:
— Самую хорошую вывеску: «Трактир».
Класс притих. Все почувствовали, что Федька опять старается досадить Ивану Михайловичу. И действительно, тот потемнел.
— Да, дети, — сдержанно сказал он. — Эта вывеска встречается чаще других, но это отнюдь не значит, что она самая хорошая, как утверждает Ефремов. Как раз наоборот... И я очень хочу, чтобы вы, когда станете взрослыми, не знали бы дорогу в это заведение...
Иван Михайлович снял очки и, протирая их, задумчиво смотрел куда-то поверх ребячьих голов. Видимо, близорукие, добрые глаза Ивана Михайловича увидели что-то очень хорошее, потому что лицо его прояснилось.
Вася даже обернулся, желая узнать, на что так пристально глядит учитель, но, кроме давно знакомой бревенчатой стены и щелястого шкафа с незакрывающимися дверцами, ничего не заметил.
...В большую перемену ребята высыпали на школьный двор. Щеголяя новой рубахой, Федька нарочно не надел свою синюю с барашковым воротником поддевочку.
Заложив руки за спину, он прохаживался по двору. Пуговицы на вороте горели точно золотые. Но никто из ребят не смотрел в его сторону. Федька замерз и направился в школу. В дверях он налетел на Тимошу. Не зная, на чем сорвать злость, дернул заплатку на рукаве Тимошиной рубахи.