Вася Чапаев

— Это как же? — радостно встрепенулась мать.

— Чего-то я один буду приварок хлебать, а вы? — запротестовал Вася, не понимая, к чему клонит отец.

Иван Степанович отпил из кружки холодной воды, утер рушником усы и бороду, перекрестился и встал из-за стола. Семья следила за каждым его движением.

— Бог напитал, никто не видал!.. Мать, дай Василию чистую рубаху, и пойдем мы с ним в гости глодать кости... там такая благодать — не успеешь обглодать!

Мать не выдержала:

— Не мори ты, Христа ради. На кой Васе чистая рубаха. Шуткуешь, что ли?

Отец угрюмо хмыкнул:

— Не до шуток, Катерина Семеновна. Вправду к Залогину Ваську поведу. Сегодня к нему ходил работу просить, а он и говорит: «Отдай мне мальца на побегушки». Несладкое это дело, да коли нужда приперла — хоть один рот с хлеба долой... И в дом, гляди, какой-нибудь полтинник закатится.

— Тятя, а как же в школу?

— На этот год погодишь. Гришанька пускай учится — он помоложе...

Известие ошеломило Васю. Работы он не боялся, но мысль попасть в дом, обнесенный высоким забором, за которым слышался хриплый лай собак, — в дом, где жил Залогин, — заставляла немного робеть.

Когда старик Залогин мелкими шажками, деловито постукивая палкой, выходил из дома, ребята шарахались в сторону. Почему-то было заведено бояться колдуна — так звали старика балаковцы.

По дороге к Залогину Иван Степанович был удивительно разговорчив.

— Ты не горюй. Найду работу, сразу тебя домой заберу. Мне помогать будешь. А пока надо как-нибудь перебиться... Не своевольничай — что скажут, то и делай. Прикажут дров колоть — коли! Прикажут пироги есть — ешь, не отказывайся! Если узнаю, что пироги не ел, — смотри у меня!

Вася взглянул на отца и понял, что тот старался неумелой шуткой прикрыть тревогу за него, за Васю. Ему захотелось подбодрить отца.

— Ты, тять, не думай, я с любой работой справлюсь!

Купец принял их в зальце. Огромный киот, заставленный иконами в золотых окладах, занимал чуть ли не треть помещения. Перед киотом висели на серебряных цепочках разноцветные лампады. Внизу, рядом с толстыми книгами, на которых Вася прочитал: «Библия», «Евангелие», — лежали облезлые конторские счеты.

Залогин приветливо встретил пришедших и, повернувшись к иконам, перекрестился.

— Ни одного дела не начинаю без благословения божия, — пояснил он и, как сверчок, юркнул в большое дубовое кресло.

— Значит, решились, почтеннейший, привести ко мне вашего отрока? Хорошее дело! Большой уж, пора, пора работать! Сколько годов-то тебе?

— Десять с половиной, — серьезно ответил Вася.

— Ваше степенство... — неуверенно начал отец. — Вот насчет работы договориться бы надо...

— Хи-кхи-кхи! — то ли засмеялся, то ли закашлялся колдун. — Ну, какой разговор, коли вся работа попервоначалу в ногах заключается? На побегушки мне мальчик надобен — по дому и по торговле. А беру я вашего парня потому, что наслышан про ваше семейство, как про честных людей. Мало ли что ему делать придется? И в лавке побыть, и домашнее серебро почистить... Тут кого ни попадя не берут. А если у тебя тут не пусто, — он постучал пальцем по Васиному лбу, — гляди, в люди выведу! Вот так!

Старик приподнялся:

— Ну, слава вседержителю, договорились. Ступай, почтенный, отведи сына на кухню, там ему и дело дадут. Да, спать ты где будешь, Василий, дома или здесь?

— Дома, дома, — быстро ответил Вася, боясь, что отец заставит его оставаться здесь и на ночь.

— Вот и ладно, — согласился колдун и, открыв какую-то толстенную тетрадь, взял карандаш.

На кухне была одна кухарка. Засучив рукава, она раскатывала на столе тесто для лапши. Иван Степанович встал в дверях и подтолкнул Васю вперед.

— Мальчонку велено к вам на кухню привести.

— А-а, наслышаны, знаем, — певучим голосом заговорила кухарка. — Садитеся. Здравствуйте вам. Чайку не желаете ли?

— Благодарствую, только не хочу, — отказался отец и обратился к Васе: — Вот, сынок, оставайся тут. Слушайся их, — он кивнул на кухарку. — Не знаю, как вас величать?

— Анисья, Анисьей и зовите, — улыбнулась кухарка.

— Вы уж, Анисья Батьковна, не обижайте мальца. Требуйте с него по всей строгости, а обижать не надо. Он в людях-то никогда не жил.

Анисья отставила запачканные в тесте руки и по-куриному пригнула голову к плечу:

— Обиженный никого не обидит, — вот что я вам скажу...

— Иван Степанович, — подсказал отец.

— Скажу я вам, Иван Степанович, — послушно повторила Анисья.

Васе понравилось ее румяное широкое лицо, мягкий певучий голос. «Наверное, добрая», — решил он и почувствовал себя уверенней.

— Давайте, я вам помогу чего-нибудь?

Анисья засмеялась:

— Ишь ты, помощник ретивый! Посиди, успеешь наработаться!

— Я работать нанялся, а не сидеть, — заупрямился Вася. — Печку топить будете? Где у вас дрова, я принесу.

Анисья не слушала его. Поставила на стол две чашки и тарелку с оладьями.

— На голодном коне не ездят! Вот угощайтесь!

Иван Степанович решительно встал.

— Спасибо, мы только что от обеда... Ну, Василий, оставайся. Вечером, как пустят тебя, сразу домой. С ребятами не загуливайся... Прощения просим, Анисья Батьковна.

— Вот какие несговорчивые вы, Иван Степанович! Ну, до свиданья вам... А ты, Васятка, закусишь?

Отец в дверях обернулся:

— Закусит, закусит, он ноне весь обед промечтал!

Проводив отца глазами, Вася двумя пальцами взял с тарелки верхний оладышек и благодарно улыбнулся Анисье, когда она опустила в его чашку два больших куска сахару.

В кухню вбежала худенькая девушка в белом переднике. На рябом лице озорно блестели большие серые глаза.

— А говорили, у Анисьи знакомых парней нет! Смотри, какого соколика чаями потчует! Ха-ха-ха-ха!

— Пустомеля ты, Шурка! — заворчала Анисья. — Это новый мальчонка у нас.

Серые глаза погрустнели.

— Значит, ты «челночок» новый? А звать как?

Вася мучительно покраснел. Непрожеванный кусок лишил его возможности разговаривать.

Анисья пришла на выручку:

— Васей зовут. Не приставай ты, дай человеку спокойно поесть!

Но Вася уже оправился:

— А почему я «челночок»?

— Видал когда-нибудь, как бабы ткут? — вместо ответа спросила Шура.

— А-а, понял! Это значит туда-сюда бегать?

— Понятливый! — рассмеялась Шура. — Только я не с обиду тебе сказала. Я сама-то знаешь кто?

— Не знаю.

— Веретено! — рассыпалась звонким веселым смехом Шура.

— Горничная она, — объяснила Анисья.

В кухню вошел среднего роста щуплый парень. Не снимая шапки, вихляющей походкой подошел он к столу и уселся на лавке напротив Васи.

— Ух ты, да ах ты! Весяло у вас. Разрешите канпанию составить?

Шуру сразу как будто подменили. Она враждебно взглянула на парня.

— Не посиделки у нас тут, а вы нам не компания! — оборвала она и, повернувшись на каблуках, вылетела из кухни.

Парень выпучил на Васю злые желтые глаза. «Как у кота», — неприязненно сравнил Вася.

— А хороша тебе работка попалась! — подмигнул парень и заорал: — Кончай оладьи жрать! Пшел на двор!

Вася растерянно отодвинул недопитую чашку. Анисья придвинула ее к нему:

— Допей и поешь. Чего ж ты один только оладышек съел?.. Ох, Петр, ненавистный ты человек! Кому пожадовал, протри глаза-то!

Парень вскочил и многозначительно ухмыльнулся:

— Таровата ты, Анисья, чужим добром. К слову придется, обязательно похвалю хозяину твою доброту!

Вася встал.

— Спасибо, тетя Анисья, я наелся. — Щеки его горели, как нахлестанные. Обида, нанесенная вихлястым парнем, не была похожа на обычные обиды, которые Вася получал от взрослых и которые все мальчишки воспринимали как должное. В словах парня, в его ухмылке Вася чувствовал другое — чему еще не знал названия, но против чего гневно восставала его гордость.

Вася никогда не лез за словом в карман, и сейчас едкая насмешка готова была сорваться с языка, но... «Мука вся», — вспомнил Вася робкие глаза матери, неумелое балагурство отца и крепко стиснул зубы.