Страница 67 из 71
— Сами же виноваты в этом, Григорий Иванович! Прислали нам такой плакат, а я хлопец послушный. Пошел ночью в конюшню и говорю коню: «До каких пор я буду батрачить? Давай подадимся по другой линии да покончим со всякой контрой!» Конь в ответ заржал, — значит, думаю, согласился. Я сел на него — и к вам! Боялся, что не застану. Может, у вас для «пролетария на коне» найдется хоть какое оружие да седлышко?
— Найдется, — улыбнулся Петровский. — А пока, товарищ… — вопросительно посмотрел Григорий Иванович на незнакомца.
— Сергей Данильченко.
— Товарищ Сергей, заночуйте у нас, а рано утром — в город.
…Ординарец Чубок еще не успел протрубить утреннюю побудку, а батрак Сергей Данильченко уже сидел на коне, снаряженный и готовый на ратный подвиг.
— Передайте Григорию Ивановичу, что Сергей Данильченко не сложит оружия, пока не утопит черного барона в Черном море! — заявил напоследок всадник и тут же пришпорил застоявшегося коня.
В полдень к агитпоезду прибыла подвода с военной амуницией и оружием, брошенными беляками в лесах.
Председатель комитета незаможных селян Яков Яремчук, саженного роста, остроплечий и длиннорукий мужик с такой рыжей растительностью на лице, будто кто-то изнутри раскалил ее докрасна, разгрузив подводу, обратился к Петровскому:
— Большая просьба к вам, Григорий Иванович. Не смогли бы вы хоть на часок заглянуть к нам? Хорошо тем, что живут поблизости, а мы только пересказы слушаем да завидуем. Не откажите, Григорий Иванович.
— А далеко до вашего села?
— Десять куцых верст. Мы вас на таких быстроногих конях домчим, что вы и не заметите.
Петровский не привык говорить «нет».
— Хорошо, завтра присылайте своих быстроногих… Где взяли таких?
— А они сроду нашими были, только… до времени стояли в помещичьих конюшнях…
Когда Яков Яремчук привез в село весть о том, что в село приедет Петровский, немногие спали в ту ночь. «Не красна изба углами, а красна пирогами», — решили женщины и принялись за дело.
Ваня Коваленко, паренек неглупый и разбирающийся в электричестве, дважды в продолжение ночи просыпался и ходил к своему движку. Он наметил такой план действий: как только бричка с Петровским въедет в село и духовой оркестр, созданный демобилизованным красным казаком, ударит марш, он запустит движок и зальет хату-читальню и всю округу ярким светом. Вот удивится Григорий Иванович!
Где-то в полдень сельские мальчишки, с высокого осокоря наблюдавшие за дорогой, вдруг закричали:
— Едут! Едут!..
Поднимая клубы пыли, бричка вихрем влетела в село.
Иван дернул веревочку, но движок даже не чихнул. Рванул еще и еще раз. Напрасно! Кровь ударила ему в лицо… Не заметил, как к нему подошел Петровский. Поднял паренек глаза, полные слез, и не знает, что сказать…
— Ничего, хлопче, хуже бывает… Как тебя зовут? Иваном? Не волнуйся, Ваня, сейчас все будет в порядке.
Григорий Иванович легонько отстранил парнишку, поворожил у движка и уверенно дернул за веревку. И тут же вспыхнули все лампочки: в хате-читальне, на крыльце, на осокорях, под зелеными кронами которых уже красовались на полотняных скатертях глиняные миски со свежими пирожками.
— Если бы знал, что попаду на пир, не завтракал бы.
— Григорий Иванович, от нашего угощения все равно не откажетесь, — улыбаясь, заявила самая пожилая из хозяек и повела Петровского к столу.
— Я раскрою наш секрет, — сказал председатель сельсовета. — Эти пироги испечены из нашего первого общего урожая.
— Поздравляю! И, конечно, не откажусь.
— Биография пирожков такова. Получили мы от Советской власти землю и по старой проклятой привычке решили ее разделить. Началось вроде бы мирно, а потом… один хочет тут, другой — там, тому его часть не нравится, этому кажется с гулькин нос. Охрипли от свар и устали таскаться по полю. Вижу — беда! Созвал всех и говорю: «Вы меня выбрали председателем, и если уважаете, то должны слушаться. Я сейчас всех помирю. Даете честное слово, что последуете моему совету?» — «Даем», — говорят. «Верю, — сказал я им, — в ваше честное слово и приказываю сейчас же поломать на щепки сажени, а потом обрабатывать землю сообща». — «Этого же сроду не бывало», — изумился тогда Онуфрий Музычка. «А разве Советская власть раньше была?» — спрашиваю. «Верно, — поскреб в затылке Музычка, — но никак такое в голове не укладывается…» Что же вы думаете, Григорий Иванович, то ли я их убедил, то ли они сами сознательность прояви ли, а сделали все так, как я говорил, и даже сажени поломали! Середняки и те повели себя по-иному: инвентарь дали…
Петровский с огромным интересом слушал необычный рассказ, губы его улыбались, глаза потеплели.
— Трудно нам было! — вздохнула одна из женщин.
— Ох и трудно! — подхватила другая. — По четыре клячи впрягали в плуг, женщины бороны тянули. Натаскаешься за день так, что вечером едва плетешься.
— А бывало, что ослабевшая скотина не могла тянуть плуг, — вмешался в разговор Онуфрий Музычка, — тогда мы сами впрягались вместо коней и тащили его, пока хватало сил.
— Кулаки все это видели, — продолжал однорукий Савва, пришедший с деникинского фронта покалеченным, — и животы надрывали от хохота: «Чего мучаетесь? Возвращайтесь лучше к хозяевам хвосты волам крутить, и будет у вас кусок хлеба. Так уж и быть — станем вас до самой смерти кормить». Признаюсь, Григорий Иванович, если б в тот момент был при мне «максим», вряд ли бы я сдержался… Вспомнил, как учителя, месяцами не получая жалованья, вынуждены были наниматься к кулаку на молотьбу, чтобы заработать на кусок хлеба и продолжать занятия.
— Хочется мне у вас спросить, Григорий Иванович… — подошел ближе к столу Савва.
— Спрашивайте, спрашивайте…
— Не в силах я своим умом вот что решить, — сказал он. — Если ловят злодея, то перво-наперво отбирают у него награбленное, а самого — в каталажку. Чего же с кулачьем носятся? Мироеды нас всю жизнь грабили. Революция доказала, что они обманщики, ненасытные кровопийцы. Почему же их не посадили за решетку? Слишком по-доброму обошлась с ними пролетарская революция: дескать, не ропщите, мы не все забрали у вас, оставили каждому по девять десятин земли. Может, это и маловато, но такая, простите, у Советской власти программа. Разрешили спросить, вот я и спросил, — закончил Савва.
— Ваш рассказ очень интересен. Нам важно знать, как живет и о чем думает беднейшее крестьянство. Вы сравнили кулаков с кровопийцами — это абсолютно верно. Но если бы по вашему рецепту Советская власть загнала всех кулаков в тюрьму, а их землю отдала вам, смогли бы вы управиться с ней? Смогли бы своими силами свести концы с концами — и себя прокормить, и отрезать хоть бы по небольшому ломтю хлеба полуголодному пролетариату, от которого ждете мануфактуры, соли, керосина, спичек, лопат, плугов?
— Да где там! — махнула рукой одна из женщин.
— Держите пока действия кулаков под строжайшим контролем, не позволяйте им дурманить головы малосознательным элементам, стрелять в бедняков и представителей власти, жечь хаты активистов, своевременно и срочно пресекайте все нарушения и отправляйте в город тех, кто учинил преступление. Что вы на это скажете, товарищ Савва?
— Скажу… Доволен, что спросил вас, Григорий Иванович, о том, что тревожило сердце. И еще… Не знаю я таких слов, чтобы высказать вам благодарность за то, что вы дали мне тот кончик, с которым мне теперь будет легче разматывать любую путаницу в моей голове.
— Ну вот и отлично. Благодарю всех за гостеприимство и интересную беседу. Мне, друзья, пора. Где же быстроногие кони, что домчат меня до разъезда?
Яков Яремчук вскочил:
— Сейчас они будут при дышле, а я на козлах!
— Проводи меня до брички, я хочу тебе кое-что сказать, — обратился Петровский к Ване Коваленко. — Так вот, дорогой Ваня, не порывай дружбы ни с электричеством, ни с машинами. Настанет время техники — будешь полезным и уважаемым человеком. Организуй вокруг себя молодежь. Перед вами скоро откроются все дороги. Что будет нужно, обращайся прямо ко мне.