Страница 64 из 71
Прибыли в Белую Церковь — небольшой, тихий, зеленый городок, раскинувшийся над прозрачными водами чистой реки с поэтическим названием Рось. На левом берегу центральная часть города с железнодорожной станцией, кирпичными одноэтажными зданиями провинциальных театров с претенциозными названиями «Экспресс» и «Палас», старинным белокаменным собором, роскошным парком «Александрия», торговыми рядами, зданием гимназии, особняками богачей. На правом берегу, на возвышенности, Заречье с белыми мазанками под соломенными стрехами и вишневыми садами.
В этот жаркий летний день в «Экспрессе» царило необычайное оживление. Кажется, театр еще никогда не был так переполнен публикой: мелькали пиджаки, куртки, сорочки, косоворотки, гимнастерки… Каждому хотелось услышать председателя ВУЦИК Григория Ивановича Петровского. И когда он появился на сцене — коренастый, с чуть смугловатым лицом и черными с редкими сединками волосами, — в зале раздались оглушительные аплодисменты. Григорий Иванович говорил не торопясь, просто и не очень громко. Внимательно слушали его люди, ловя на лету каждое слово.
— Товарищи, четырехлетняя империалистическая и трехлетняя гражданская войны разрушили наше хозяйство, но и то, что нечеловеческими усилиями удается восстановить, контрреволюционеры и бандиты разных сортов и калибров стараются уничтожить. Бандитов поддерживают кулаки, они снабжают их хлебом и салом, не выполняют продовольственной разверстки. В одном селе Екатеринославской губернии мы спросили кулака, сколько у него зерна. «Ничего у меня нет», — ответил он. Сделали обыск и нашли семьсот пудов излишку. Спросили другого. «У меня будет пудов сто, самому едва до весны хватит». На самом же деле у него оказалось две тысячи пудов пшеницы, но половина зерна уже успела сгнить. Вот на что способны кулаки! Они готовы сгноить хлеб, лишь бы не давать хлеба Красной Армии! Наша задача отобрать у кулаков хлеб для нужд рабочих и армии!
— Правильно!
— Нечего с ними цацкаться!
— Много у нас недостатков, большая разруха. Крестьяне жалуются: нет мануфактуры, нет обуви, соли. Но где же эта соль, товарищи? На Крымском полуострове, где хозяйничает сейчас барон Врангель. А ту соль, что у нас есть, Советская власть старается распределить справедливо. Но контрреволюционеры и бандиты перехватывают поезда, везущие соль, и пускают их под откос. Для кого стараются бандиты, кому они расчищают дорогу? Барону Врангелю и всякой контре. Но недолго им осталось хозяйничать на нашей земле. Уже и сейчас есть такие волости и уезды, где беднота, объединившись, стала бороться с бандитами и выметать их из своих сел. Я призываю вас, товарищи, быть хозяевами своей земли, своей рабоче-крестьянской державы! Смерть буржуям! Да здравствует Ленин, за здравствует власть Советов!
…У входа в театр Петровского ожидало несколько человек, чтобы сопровождать его на новый митинг.
В «Паласе» собрались вчерашние хлеборобы, а ныне мобилизованные — новое пополнение Красной Армии. На коленях узлы, торбы с харчами, противогазные сумки, на ногах постолы, сапоги, некоторые вообще босиком. Люди все шли и шли, уже не на что было сесть, негде встать.
— Петровский, Петровский! — прошелестело по рядам.
Кто-то хлопнул в ладоши, и тут же зааплодировал весь зал.
Петровский встал из-за стола президиума и подошел к самому краю сцены.
— Дорогие товарищи! — сказал он, и в зале наступила тишина. — Теперь, когда я обращаюсь к вам, недавним хлеборобам и завтрашним непобедимым бойцам Красной Армии, я вспоминаю начало революции. Вернулся я из ссылки, а два моих сына заявили мне, что хотят пойти в Красную гвардию драться с душителями революции. «Вы еще молоды, сперва выучитесь, — сказал я им, — больше принесете пользы революции». Но они мне ответили, что теперь главная наука — борьба. И я с ними согласился. На поле битвы рабочий человек учится, как побеждать своих врагов. Теперь я говорю это потому, что обращаюсь к вам, как к своим сыновьям.
Неожиданно с шипением и треском под высоким потолком ярко вспыхнул и погас свет. За стеной хлопнул выстрел… Сутолока, шум, крик…
Григорий Иванович остался на сцене.
— Товарищи, успокойтесь, — громко сказал он в темный зал. — Вероятно, замыкание, сейчас исправят и появится свет. Из-за чего переполох, товарищи? Вы должны быть смелыми и мужественными. Вам предстоят тяжелые бои. Красная Армия ужо три года воюет в неимоверно тяжелых условиях, она закалилась в жестоких сражениях и беспощадно громит врагов Советской власти Капиталисты всех стран, отстаивая свои интересы, объединяются для общей борьбы с нашей страной. Разве Врангель мог бы устоять против Красной Армии, если бы капиталисты Англии и Франции не снабжали его оружием, снаряжением, продовольствием? Чтобы рабоче-крестьянская Красная Армия победила всех врагов революции, надо снабдить ее всем необходимым. Я верю в то, что рабочие и крестьяне сделают все, чтобы воины ни в чем не нуждались!..
Агптпоезд взял курс на север Украины. Он катил по старым, заржавленным рельсам, по которым, видно, за всю гражданскую войну не прошел ни один состав. Между трухлявых шпал росли лебеда и крапива, а пауки безнаказанно плели свое кружево.
Разговоры об агитпоезде взбудоражили всю округу. Молва быстра, как молния, особенно когда люди ждут тепла и света. «Ни тебе телеграфа, ни почты с почтовой тройкой, ни быстроходных машин, — размышлял Григорий Иванович. — Спрашивал, откуда известно о прибытии поезда, ответ один — „сказывают“, и все тут».
Правда, для срочных надобностей при поезде была своя «кавалерия» — пять велосипедистов. Но они не успевали еще оповестить села, а народ уже спешил к поезду.
На первом же разъезде поезд остановился, и Петровский направился к местному начальству, чтобы пригласить его для беседы. Решался только один вопрос: как поскорее известить председателей ближайших сельсоветов о приезде агитпоезда.
Они должны были взять и распространить в клубах и хатах-читальнях листовки для публичного чтения, получить небольшие библиотечки, доложить о состоянии дел на местах.
На одной из узловых станций завхоз приобрел у жителей для питания персонала немного овощей и фруктов и с радостью сообщил об этом Петровскому.
— Григорий Иванович, — тихо позвал с улицы ординарец Чубок, — тут бабуся из села с вами поговорить хочет.
— Помоги ей, Андрей, подняться в вагон.
В проеме двери показалась старушка в ветхом полотняном одеянии, в постолах на босу ногу, с кривой палочкой в сухой руке.
Петровский предложил ей сесть.
— Благодарствую, что не минули нас, — усаживаясь, вздохнула бабуся. — Услыхала от народа, что Петровский приехал. К нам в село уже приходила ваша комсомолия и подарила книжки в хату-читальню, листовки огласила народу. Сразу видать — хлопцы душевные, геройские, благожелательные к беднякам. Я и подумала: а не сходить ли мне к товарищу Петровскому… да не рассказать ли ему про все наши беды? Послушаете старую?
— Рассказывайте, охотно послушаю, — ответил Григорий Иванович и взглянул на Оленку-секретаршу, сидевшую за маленьким столиком в углу приемной и готовую в нужный момент записать все необходимое.
— Перво-наперво про кулака да про нас, темных. Отобрал, значит, сельсовет у кулака Харлампия полдесятины для нас — шестерых горемычных вдов. Клятый Харлампий нарочно отрезал эти полдесятины не ровным куском, а клином. По правде говоря, с кулаками у нас еще не отвыкли цацкаться, еще потакают им, боятся. Вот так и с тем клином вышло — смолчал сельсовет.
— Напрасно! — стукнул карандашом по столу Петровский.
— И я так говорила. Ну, значит, пошли мы делить тот кулацкий клин. И саженью меряли, и веревкой пробовали разбить на шесть делянок — ничего у нас не вышло!
Обидно нам стало, одурели мы от этой дележки. А кровопивец Харлампий стоит за плетнем и зубы скалит. «Да вы, — говорит, — голь перекатная, двум свиньям жратву не разделите, а беретесь мою кровную земельку делить». Вот я и пришла просить вас, чтобы прислали грамотея, который смог бы разделить тот проклятущий клин на шесть равных частей. Найдется такой у вас?