Страница 48 из 71
Ненарокомов до тонкостей изучил все материалы, заранее продумал ряд неожиданных вопросов подсудимым, помня, что экспромты готовятся заблаговременно.
Председательствовал худой, высокий, похожий на дирижера сенатор Крашенников. Секретарь суда долго и нудно читал обвинительный акт, напечатанный на сорока страницах. Нить обвинения порой ускользала, и тогда гнусавый голос секретаря напоминал Ларисе скучный, бесконечный, осенний дождь.
Депутаты в арестантских костюмах сидели с высоко поднятой головой, непреклонные в убеждениях и полные веры в правоту своего дела.
Дворник из Озерков передал полиции блокнот Муранова. У Петровского во время обыска был обнаружен дневник, а также бумаги, свидетельствующие о том, что он вел шифрованную переписку, свежий номер «Социал-демократа» с манифестом ЦК РСДРП «Война и российская социал-демократия». В нем говорилось об отрицательном отношении большевистской партии к империалистической войне, выдвигался лозунг о превращении войны империалистической в войну гражданскую. «Вещественные доказательства» свидетельствовали о тесной связи депутатов с местными нелегальными организациями и Центральным Комитетом партии.
— Подсудимый Петровский, признаете ли вы себя виновным в предъявленном вам обвинении? — обратился к Петровскому председательствующий.
— Нет.
— Вы были в Озерках?
— Был.
— Подсудимый Петровский, почему вы, имея конституционные права, собирали подпольные совещания? — стукнув пальцем по папкам, спросил прокурор.
Григорий Иванович взглянул на него и спокойно ответил:
— Мы должны были готовить запросы в Думе, вырабатывать законопроекты, а для этого необходимо знать настроение избирателей. Мы не раз просили разрешения организовать открытую встречу с ними, однако его не получили. Рабочую газету, где мы выступали, закрыли. Пришлось искать другие пути.
Ненарокомов перебрал аккуратно сложенные перед ним бумаги, взял одну из них.
— Для этого вы тоже собирались? — с особенным нажимом произнес он. — Вот резолюция рабочих Заднепровья, которая призывает: «Всеми способами бороться против войны и по-братски протянуть руку пролетариату всех стран», «Долой войну, да здравствует единство международной социал-демократии! Перед лицом всего мира мы заявляем, что будем работать для заключения мира не с буржуазными правительствами, а с революционными народами». Подсудимый Петровский, антивоенная резолюция рабочих Заднепровья привезена вами?
— Да, ее привез я. Антивоенная резолюция рабочих Заднепровья полностью совпадает с резолюцией Центрального Комитета партии, а также является выражением наших мыслей, — с достоинством ответил Григорий Иванович.
— Я присоединяюсь к словам депутата Петровского, — поднялся и расправил плечи Муранов.
— А вы? — обратился председатель к остальным депутатам.
— Мы — также, — поднялись Бадаев, Шагов и Самойлов.
За дверями и стенами судейской палаты нарастал гул толпы.
— Это дает мне право обвинить бывших депутатов в измене родине, — произнес прокурор, глядя на сановников и ожидая поддержки.
— Разбойничья шайка! — изрек кто-то с удобных кресел для знати.
И, словно в подтверждение этих слов, Ненарокомов патетически воскликнул:
— Совещание, которое собрали депутаты, в своей резолюции призывало «к поражению царской монархии и ее войска», выдвигало лозунг «о всестороннем расширении среди войск и на театрах военных действий пропаганды социалистической революции». Это — призывы большевистской партии!
За судейским столом — возмущенный шепот, стулья с высокими спинками сердито поскрипывают.
Вскакивает круглый, как бочонок, корреспондент газеты «Русское знамя»:
— На виселицу их!
— Желаете ли вы что-либо опротестовать, подсудимый Петровский? — спрашивает председатель.
— Нет, — твердо отвечает Григорий Иванович. — Я не протестую, а подтверждаю, что рабочая фракция Четвертой Государственной думы является фракцией большевистской.
— Мы имеем дело с крепко сколоченной группой — Российской социал-демократической рабочей фракцией, — сказал в обвинительной речи Ненарокомов. — В то время, как государство напрягло все силы для борьбы с внешним врагом, подсудимые не пожелали отказаться от параграфов своей партийной программы. Гнев и возмущение закипают в наших сердцах, когда мы знакомимся с деятельностью большевистской фракции в Думе. Снисходительность и сострадание не должны иметь место в нашем приговоре.
Ненарокомов говорил долго, жестикулировал выразительно, стараясь использовать весь арсенал красноречия, чтобы произвести хорошее впечатление на влиятельных особ.
Наконец он кончил, устало опустился в кресло и вытер вспотевшее лицо.
Доменика Федоровна сидела неподвижно, с помертвевшим от горя лицом. Взволнованная Лариса коснулась ее руки:
— Не отчаивайтесь… Крепитесь. — А сама подумала: «От этого судилища можно ожидать чего угодно».
Когда начали выступать защитники, Доменика Федоровна вздохнула с некоторым облегчением. Она услыхала, что собранные следствием доказательства и обвинение по статье 102 Уголовного уложения не дают права прокурору называть депутатов изменниками родины.
— Пять депутатов, сидящих перед вами, являются народными избранниками. Многие ли члены Думы могут сказать о себе то же самое?
Доменика Федоровна, без кровинки в лице, сидела, подавшись вперед и не спуская глаз с мужа.
Председательствующий дал слово Петровскому, который выступил от имени всех депутатов:
— Господа судьи, вы не имеете права судить нас потому, что мы, избранники народа, имели право встречаться и совещаться со своими избирателями. Мы получили от них много писем. Большинство писем было против войны. Были у нас и другие материалы за и против войны. Мы должны были все обсудить. На это мы имели право. Мы представители народа и можем быть судимы только народом, избравшим нас своими депутатами. О наших взглядах не раз писала газета «Правда»… Я думаю, что нас судят не потому, что мы в чем-то виноваты. Нас судят за стойкую защиту прав народа. Мы гибнем в молодых годах за то, что заслужили доверие рабочих классов, и за то, что по мере своих знаний защищали интересы рабочих. Поэтому мы считаем суд над нами величайшей несправедливостью. Мы глубоко верим в свой народ и надеемся, что народ нас освободит.
Петровский сел, все депутаты пожали ему руку. Зал хранил гробовое молчание.
Подсудимые не склонили головы. Уверенность, что они честно выполнили долг перед народом и не изменили своим убеждениям, придавала им силы.
Три дня шел процесс. Вокруг здания судебной палаты двойное кольцо полиции, в зале день ото дня все больше военных и полицейских. Атмосфера накалена до предела. Когда суд удалился на совещание, никто не двинулся с места. Три часа прошли в томительном ожидании. Наконец был оглашен приговор.
Депутаты были признаны виновными в принадлежности к «преступному товариществу», лишены всех прав состояния и осуждены на вечное поселение в Сибири.
Темными коридорами, соединявшими помещение суда с домом предварительного заключения, рабочих парламентариев опять увели в тюрьму.
Депутаты, ожидая высылки, еще находились в петербургских застенках, когда передовые рабочие России уже читали статью Ленина «Что доказал суд над РСДР Фракцией?», напечатанную в нелегальной газете «Социал-демократ» 29 марта 1915 года.
«…Суд развернул невиданную еще в международном социализме картину использования парламентаризма революционной социал-демократией. Пример такого использования лучше всяких речей будет апеллировать к уму и сердцу пролетарских масс, убедительное всяких доводов будет опровергать оппортунистов-легалистов и фразеров анархизма. Отчет о нелегальной работе Муранова и записки Петровского останутся надолго образцом той работы депутатов, которую мы должны были усердно скрывать и в значение которой будут теперь внимательнее и внимательнее вдумываться все сознательные рабочие России. В такое время, когда почти все „социалистические“ (извините за поругание этого слова!) депутаты Европы оказались шовинистами и слугами шовинистов, когда пресловутый „европеизм“, прельщавший наших либералов и ликвидаторов, оказался тупой привычкой к рабской легальности, в России нашлась одна рабочая партия, депутаты которой блистали не краснобайством, не „вхожестью“ в буржуазные, интеллигентские салоны, не деловой ловкостью „европейского“ адвоката и парламентария, а связями с рабочими массами, самоотверженной работой в этих массах, выполнением скромных, невидных, тяжелых, неблагодарных, особенно опасных функций нелегального пропагандиста и организатора. Подняться выше — к званию влиятельного в „обществе“ депутата или министра — таков на деле был смысл „европейского“ (читай: лакейского) „социалистического“ парламентаризма. Спуститься ниже — помочь просветить и объединить эксплуатируемых и угнетенных — вот какой лозунг выдвинут образцами Муранова и Петровского».