Страница 158 из 164
— Успеем ли? — спросила меня Лиза, дрожащими пальцами затягивая на груди ремни рюкзака.
— Постараемся успеть.
— Но почему нас считают посланцами Маук?
— Не могу понять.
— Мне страшно за Петра Ариановича. Ведь Хытындо знает, что Кеюлькана послал Петр Арианович…
— Мы готовы, — сказал Савчук, окидывая взглядом свой маленький отряд. — Веди, Кеюлькан!
«Сын солнца» с сомнением посмотрел на Лизу.
— Тынкага приказал вести вас в обход, — пробормотал он. — На реке — засада.
— Очень хорошо. Пойдем в обход.
— Подъем крут. Это тропа мужчин.
— Я пойду, Кеюлькан, — коротко сказала Лиза. — Где пройдете вы, там и я…
Кеюлькан недоверчиво промолчал.
Он повел нас сначала вдоль реки, то и дело останавливаясь и прислушиваясь. Но в лесу было тихо. Вероятно, лазутчики оставили нас. Ланкай, надо думать, стягивал все свои силы к Воротам в котловину.
Я поднес к уху руку с часами-браслетом. Так же, наверное, «тикали» и водяные часы в жилище Петра Ариановича. Капли падали одна за другой, учащенно, быстро, нервно…
Что делает сейчас Петр Арианович? Быть может, отбивается топором или копьем от наседающего на него разъяренного Ланкая? Или, сбросив на пол сделанные второпях последние записи, упал на них и лежит без движения с проломленной головой, а Хытындо хозяйничает в его жилище, ломая, круша самодельные приборы, разбрасывая драгоценные, собиравшиеся в течение двадцати лет, коллекции?…
Стиснув зубы, я запретил себе думать об этом.
Было уже двадцать два часа, но июльское солнце светило по-прежнему ярко.
Однако из глубины ущелья надвигался мрак.
То не был мрак ночи, то был туман.
Вначале он стлался понизу, покрывая лишь корни деревьев, потом стал подниматься выше и выше. Мы сомкнулись теснее: немудрено было и потерять друг друга.
Но туман продолжал ползти примерно на одном уровне. Мне он доходил до груди, коротенький Бульчу погрузился в него по шею.
Река продолжала монотонно звенеть где-то рядом. Потом шум ее постепенно начал затихать. Я догадался, что Кеюлькан повернул и ведет нас вверх по склону.
Вдруг он остановился, поднял руки, будто собираясь нырнуть, и исчез. Мы переглянулись в недоумении. Только что голова и плечи «сына солнца» покачивались впереди (туловище и ноги скрывались в тумане), и вот его уже нет!
— Что же вы? — нетерпеливо окликнул Кеюлькан и снова возник перед нами.
Оказалось, что в скале есть расщелина, очень узкая, куда пришлось протискиваться следом за Кеюльканом. Судорожно цепляясь за ее стены, поддерживая друг друга, мы стали подниматься вверх.
Расщелина вывела нас на небольшую площадку, на которой могли стоять только три человека. Выше вздымался второй ярус скал, показавшийся мне неприступными.
Но Кеюлькан, не тратя времени на объяснения, принялся привязывать к своему копью тонкий, очень крепкий сыромятный ремень. Примерившись, он метнул копье вверх. Оно вонзилось в трещину между камнями.
«Сын солнца» с силой потянул к себе ремень. Копье дрогнуло, но осталось торчать в трещине.
Тогда Кеюлькан начал взбираться вверх, держась одной рукой за ремень, другой хватаясь за выступы, кусты, корни. Добравшись до копья, он остановился, прочно утвердился на ногах и спустил конец толстого прочного ремня, который был обмотан вокруг его туловища.
По очереди мы поднялись к Кеюлькану. Он снова бросил вверх копье, на этот раз несколько вкось, потому что там была удобная трещина.
Торчавшие над серой пеленой верхушки деревьев остались у наших ног. Все ниже и ниже опускался лес, будто проваливаясь на дно ущелья.
Так, в несколько приемов, все участники экспедиции добрались до гребня горы.
Здесь мы были видны издалека, и я втянул голову в плечи, как будто это могло спасти меня от стрел «детей солнца».
Но, вероятно, они потеряли нас из виду.
Мы продолжали движение по гребню.
На севере громоздилась новая горная цепь. На юге, очень далеко, синела тундра, вернее, синь ее угадывалась за волнистой грядой тумана…
2
Да, это была тропа мужчин!…
Идя по дну ущелья, под защитой его склонов, мы почти не ощущали ветра. Сейчас он напомнил о себе.
Он не пускал нас, упрямо пытался столкнуть в пропасть. Что только не делал для этого! Как бес вертелся вокруг, неожиданно налетал то слева, то справа или падал сверху, как коршун на добычу.
«В горах Бырранга, — рассказывал в свое время Бульчу, — живет падающий ветер».
Сейчас я понял, что это такое. Внезапно нас охватило страшным убийственным холодом. Впечатление было такое, будто сверху на нас беспрерывно сыпали из мешка осколки стекла. Они жгли и резали лицо. Захватывало дыхание. Сердце стискивала мучительная спазма.
Оглянувшись, я увидел, что лица моих спутников превратились вдруг в подобие маски. И мои щеки одеревенели. Глаза слезились. Трудно было разжать губы.
А повернуться спиной к ветру было нельзя. Рядом зияла пропасть. Одно неверное движение, и…
Преодолевая сопротивление ветра, мы пробивались вперед с таким трудом, как будто шли в ледяном горном потоке против течения!
Лиза вытащила гусиный жир из походной аптечки и принялась растирать им лицо и руки. Но было уже поздно. Я знал, что вскоре кожа растрескается, из трещин выступит кровь, запечется и прикроет коркой пораженные места.
Савчук обогнал меня, поравнялся с Кеюльканом; положив руку ему на плечо, что-то негромко сказал.
Наш проводник остановился, вопросительно вскинул на Савчука глаза.
Они обменялись несколькими короткими фразами. Я не расслышал их, так как ветер завывал и свистел вокруг.
Потом Кеюлькан, опустив голову, зашагал быстрее.
— Я сказал ему, что мы наткнулись на труп Нырты, — пояснил Савчук, когда я нагнал его.
— Что же он ответил?
— Только спросил, какого цвета было оперение стрелы.
— И вы сказали ему?
— Да. «Так я и думал, — сказал Кеюлькан. — Отца убил Ланкай. Сегодня Ланкай умрет!»
Это были последние, самые мучительные минуты путешествия.
Хотя со слов Кеюлькана я знал, что стойбище близко, мне представлялось иногда, что мы идем по гребню горы уже много суток и гребень этот не имеет конца. Я как бы засыпал на ходу. Терялось ощущение реальности — мучительное состояние!… Потом толчок, что-то словно бы подбрасывало меня, я вскидывал голову и оглядывался.
Порой казалось, что я топчусь на месте, со страшными усилиями вытаскиваю ноги, увязающие в снегу, а вокруг все движется: сугробы снега, острые скалы, чернеющие осыпи галечника…
Тряхнул головой, чтобы прогнать дурноту. Прошло. Спина Кеюлькана колышется впереди.
Так повторялось все чаще и чаще.
Спутники мои также были измучены до предела. Савчук дважды споткнулся и упал.
— Нога подвернулась, — пояснил он со смущенным смехом. Но дело было, конечно, не в ноге.
Я с беспокойством посмотрел на Лизу.
Лицо ее стало каким-то серым от усталости, скулы обозначились еще резче, заострились. Она шла, согнувшись, тяжело ступая.
Поймав мой взгляд, Лиза попыталась улыбнуться обветренными, потрескавшимися губами.
— Что смотришь? Я еще ничего, — сказала она бодро, но тут же пошатнулась. Я поспешил поддержать ее под руку. — Спасибо!
— Мы же все связаны одной веревкой, как горнолазы.
— А мы и есть горнолазы.
— Я не о том. Гидролог поддерживает геолога, геолог — этнографа…
— А… Но сейчас это, знаешь ли, наиболее удобно — на таком скользком гребне.
— Да, чертовски скользко.
— Идешь как по острию ножа, — пожаловалась Лиза. — Но, спасибо, милый. Дальше я уже сама…
И, отделившись от меня, маленькая, согнувшаяся под тяжестью рюкзака фигурка снова замелькала впереди в полосах летящего откуда-то сбоку колючего снега…
Мы добрели до пяти скал, стоявших особняком, и по знаку Кеюлькана упали в снег, переводя дыхание.
Внизу зеленела лесистая котловина.
Обходный маневр был завершен. Выполняя приказание Петра Ариановича, Кеюлькан вывел нас к оазису с тыла.